Блокада. Книга 4 - Чаковский Александр Борисович. Страница 25

Несколько мгновений фон Лееб молчал, стараясь осмыслить все сказанное Гитлером, прикидывая в уме, какими силами мог бы он предпринять это новое наступление. Приказ фюрера был более чем неожиданным.

Наконец он неуверенно произнес:

— Я должен обдумать все это, мой фюрер. Мне необходимо время, чтобы…

— Никаких отсрочек! — крикнул Гитлер, снова ударяя ладонью по карте. — Я все продумал, вам остается только выполнить мой приказ! На Тихвинском направлении вы не встретите серьезного сопротивления русских, потому что все их силы к тому времени будут израсходованы под Москвой! Вы перегруппируете свои войска, нанесете удар через Тихвин на Лодейное Поле и соединитесь с финнами на реке Свирь! Для этого вам за глаза достаточно вашего тридцать девятого моторизованного корпуса шестнадцатой армии и первого армейского из восемнадцатой! Создавая второе кольцо блокады, вы тем самым добьетесь решения и второй, тоже важной задачи — окружения русской пятьдесят четвертой армии, которая, как вам известно, находится все еще вот здесь, по внешнюю сторону блокадного кольца, и может быть в любую минуту переброшена Сталиным на помощь Москве. Итак, слушайте! Свой главный удар вы нанесете силами тридцать девятого моторизованного корпуса из района Чудова. Отсюда — сюда, в стык между четвертой и пятьдесят второй армиями русских. Через эту брешь вы будете развивать наступление на Будогощь и Тихвин, пока не соединитесь с финнами на реке Свирь. Дивизии вашего первого армейского корпуса двинутся на север, по берегам реки Волхов. В то же время часть своих сил вам надлежит бросить на юго-восток, на Малую Вишеру — Бологое, с целью соединиться с левым крылом армий фон Бока. Таков мой план! Вам ясно?..

Память фюрера была сущим проклятием для окружающих. Зная, какое впечатление производит его осведомленность на генералов и фельдмаршалов, Гитлер специально вызубривал те данные, перечислением которых он хотел поразить подчиненных. Позже он с таким же апломбом станет оперировать частями и соединениями, которых к тому времени не будет существовать на свете…

Ошеломив фон Лееба количеством названий населенных пунктов и номеров воинских соединений, Гитлер заключил:

— Это все, генерал-фельдмаршал! Наступление начнется шестнадцатого октября! Ни днем позже! А теперь отправляйтесь к себе и выполняйте.

Фон Лееб все еще молчал, пытаясь собраться с мыслями. В том, что фюрер диктовал ему детали предстоящей операции, для фон Лееба не было ничего удивительного: Гитлер всегда рассматривал командующих армиями и группами армий как технических исполнителей своих замыслов. И если сейчас фельдмаршал был ошеломлен, то в основном потому, что переход от состояния обреченности к сознанию, что не все еще потеряно, что, выполнив новую боевую задачу, он может еще восстановить собственную репутацию, снова заслужить расположение фюрера, был слишком неожиданным.

Наконец, овладев собой, фон Лееб сказал:

— Я все понял, мой фюрер! Я немедленно возвращаюсь в Псков и…

— Все должно быть сохранено в глубокой тайне! — прервал его Гитлер. — Пусть русские по-прежнему ждут наступления где-то здесь, — он ткнул пальцем в карту, — в районе Петергофа, или здесь, с юга, у Пулковских высот. И помните, фон Лееб, это ваш последний шанс! Идите!

Фельдмаршал сделал уставный поворот и направился к выходу.

В дверях он остановился, повернулся к стоявшему у стола Гитлеру и прочувствованно сказал:

— Вы можете не сомневаться, мой фюрер! Я приложу все свои силы…

— Надеюсь, не меньшие, чем вы прилагали в Цоссене, в тридцать восьмом году! — медленно произнес Гитлер и посмотрел на фон Лееба с нескрываемой ненавистью.

…Фельдмаршал медленно спускался по лестнице, с трудом передвигая внезапно одеревеневшие ноги.

А Гитлер нажал кнопку звонка и сказал появившемуся Фегелейну:

— Предупредите фрейлейн Браун, что я сейчас к ней приду.

Итак, наступление войск Ленинградского фронта с целью прорвать блокаду Ленинграда было запланировано на двадцатое октября.

И начиная с пятнадцатого в район Невской Дубровки командующий фронтом стал подтягивать силы: пехоту, артиллерию и танки, которым предстояло под непрерывным огнем врага переправиться на левый берег Невы, на плацдарм, вот уже несколько недель удерживаемый советскими войсками, в оттуда устремиться навстречу частям 54-й армии.

Но шестнадцатого октября, на три дня опередив операцию по деблокаде Ленинграда, начали свое наступление немцы.

И наступление это было нацелено на Тихвин — тот самый железнодорожный узел к юго-востоку от Ленинграда, через который в осажденный город шли грузы с продовольствием, — и на Малую Вишеру, скромную железнодорожную станцию, расположенную между Ленинградом и Москвой.

Но теперь, в октябрьские дни сорок первого года, захват немцами этих двух железнодорожных узлов означал бы уже полную изоляцию Ленинграда от страны и дал бы возможность войскам группы армий «Север» соединиться с армиями фон Бока, ведущими наступление на Москву.

Положение на северо-востоке советско-германского фронта резко ухудшилось…

6

В эти октябрьские дни мы жили надеждой.

Из уст в уста передавался слух о том, что войска нашего фронта начали решительное наступление и навстречу им рвутся части 54-й армии.

Настроение людей резко изменилось. Если раньше, зная, что враг подошел почти к улице Стачек и чуть ли не к Международному проспекту, мы боялись худшего, то теперь все со дня на день ждали сообщения о прорыве блокады.

Мы с нетерпением разворачивали «Ленинградскую правду» и фронтовую газету «На страже Родины», которую тоже получал наш госпиталь.

Вновь поступавших раненых, если они были не в очень тяжелом состоянии, допрашивали с пристрастием. А когда в сопроводительной карточке значилось, что боец или командир доставлен из района Невской Дубровки, ну тогда в приемном покое собирался чуть ли не весь медперсонал. «Где наши? Где пятьдесят четвертая? Где немцы?..» — один за другим сыпались вопросы.

И ждали одного, только одного-единственного ответа: «Мы соединились!» — или на худой конец: «Остался один километр… два километра… три…»

И, не услышав этого, утешали себя мыслью, что раненый может просто не знать, что происходит на переднем крае, что он, наверно, выбыл из строя в самом начале наступления.

Обстрел города не только не прекратился, а стал еще более интенсивным. Особенно опасно было ходить по улицам утром — как раз когда люди спешили на работу — и вечером, в шесть-семь часов, когда они возвращались домой. Не прекращались и бомбежки с воздуха, хотя от раненых летчиков мы знали, какие чудеса храбрости проявляли наши истребители, чтобы закрыть врагу доступ в воздушное пространство над Ленинградом.

В середине октября в городе была проведена перерегистрация продовольственных карточек. В газетах и по радио разъяснили, что делается это для того, чтобы пресечь спекуляцию карточками и изъять фальшивые, которые немцы забрасывали в город, стремясь внести хаос в систему продовольственного снабжения.

Мы не сомневались, что решение о перерегистрации правильное. Действительно, были негодяи, которые каким-то путем доставали карточки, а потом перепродавали их втридорога или меняли на ценные вещи.

Но мы знали и другое. Что многие используют до конца месяца карточки, оставшиеся после эвакуации родных.

Может быть, я бы так и не поступила. А может, мне потому легко рассуждать, что я два раза в месяц сдаю кровь и получаю донорский паек… Во всяком случае, обвинять этих людей не решаюсь. Ведь нормы снижали уже три раза, последний раз — первого октября.

После перерегистрации карточек жить стало еще труднее. Но в двадцатых числах октября люди, кажется, просто перестали замечать все невзгоды. Думали только об одном: завтра, ну послезавтра, ну еще через неделю все это кончится! Кончится навсегда!..