Тропа Джексона - Брэнд Макс. Страница 25

Оленина, кофе и соль!

Ощущение свершившегося чуда — надо же, найти ее здесь! — почему-то заставило Джесси вспомнить, что он ужасно голоден. Это было странно. Но внезапно в его жизни все встало на свои места. Остался только голод, который навязчиво давал о себе знать, — ничто другое Джексона больше не беспокоило.

Не проронив ни слова в ответ, он пошарил по стене, нащупал лампу, снял с нее колпак, чиркнул спичкой и понаблюдал, как пламя охватывает фитиль. Затем с легким скрежетом вновь надел колпак и, прикрыв глаза от света, огляделся.

Джесси увидел сырую лачугу, производящую удручающее впечатление бедностью и скудностью обстановки. Скользнув взглядом по седлу, висевшему на стене, он глянул в противоположный угол. Там, завернутая в одеяла, приподнявшись на локте, лежала Мэри.

Пряди спутанных волос падали ей на лицо. Она щурилась от яркого света. Джексону Мэри показалась старше и бледней, чем тогда, когда он видел ее последний раз, хотя, несомненно, виной этому был тусклый свет, падающий от лампы. Внезапно она резко села и, уставившись на него во все глаза, воскликнула:

— Джесси!

Он кивнул. Свет от лампы вдруг замельтешил в его глазах, и только поэтому он понял, что весь дрожит.

— Ты устал и голоден, Джесси? — спросила Мэри.

— Немного, — признался он.

— Тогда выйди и разведи костер, — предложила она. — Я сейчас приду и займусь стряпней.

Джесси повесил лампу на крюк и вышел наружу. Несколько секунд он просто стоял, озираясь с отрешенным видом вокруг и смутно сознавая, что эта сцена уже никогда не изгладится из его памяти. Ни это дерево, ни эту вершину утеса на фоне неба, ни эту звезду над головой ему уже не забыть. Клетки его мозга вобрали в себя картину, представшую сейчас перед его глазами, на всю оставшуюся жизнь, подобно тому, как запечатлевает изображение навечно фотонегатив.

Джексон все еще слегка дрожал. Только усилием воли он заставил себя собрать дрова и заняться костром.

Огонь в нем почти совсем погас. Пришлось навалить на последний, еле тлеющий уголек кучку сухих листьев. Джесси дул на них, пока в лицо ему не потянуло дымом и он не закашлялся. Затем подложил щепки и небольшие палки и опять стал дуть. Наконец из-под листьев выбились язычки пламени и вновь затеяли, казалось бы, навсегда законченный танец. И вот, в конце концов, потрескивая искрами и разрывая сумрак ночи, взвились упругие желтые ленты настоящего огня.

Теперь можно было смело подкладывать дрова, что Джексон и сделал. Вскоре разгорелся хороший костер, гораздо больше того, что требовалось для приготовления незамысловатой еды, но парню нужно было согреться. Даже его лошадь, слишком вымотанная, чтобы думать о клочке травы, подошла и, насторожив уши, встала у благодатного огня. Глаза ее блестели в отсветах пламени.

К своему стыду, Джесси совсем забыл о лошади. Ему стало жаль ее. Он поспешно снял с нее седло, протер влажные бока и спину пучком сухой листвы, а потом отвел туда, где при свете костра можно было разглядеть полоску сочной травы.

Избавившись от седла, животное сразу же начало щипать свежую зелень. Джексон удовлетворенно кивнул. Коли мустанг так энергично принялся за еду, значит, можно надеяться, что утром сможет продолжить путешествие. Но вот вопрос: а стоит ли так поспешно ехать дальше? Почему бы не остаться здесь на время и не отдохнуть?

Джексон вернулся к костру. Мэри была уже там. Одеваясь в спешке, она собрала волосы на затылке в пучок, а на плечи накинула одеяло, и теперь в свете костра походила на скво. Мэри резала оленину на ломтики. Джесси невольно залюбовался сильными, безупречной формы руками и даже, подходя, замедлил шаг, чтобы лучше их разглядеть.

— Наполни его доверху водой, — обратилась к нему Мэри, протягивая кофейник.

Джексон молча взял посудину. Наполняя ее у ручья, он коснулся руками воды и обнаружил, что она ледяная. Он вернулся с онемевшими пальцами, но в сердце его закрался гораздо более сильный холод.

Больше всего Джесси заботило полное спокойствие Мэри. Но он решил, что пока лучше об этом не думать. Самое разумное сначала поесть, потом перекурить, а уж затем можно и поговорить. А возможно, мудрее и правильнее вообще повременить с разговорами до утра, не зря же пословица гласит, что утро вечера мудренее.

Скрестив ноги, он уселся на полусгнивший обрубок дерева рядом с Мэри, и при этом так, чтобы можно было видеть ее лицо, не поворачивая головы. Она продолжала заниматься мясом. Насколько Джесси мог разглядеть, Мэри не выглядела ни бледной, ни раскрасневшейся. Она по-прежнему оставалась спокойной, словно он был ребенком, а вовсе не мужчиной.

Когда она нашла место, куда поставить кофейник, чтобы языки пламени хорошенько его лизали, их глаза встретились. Это произошло неожиданно для Мэри, но она даже не попыталась отвести взгляда и слегка улыбнулась.

Джексон тут же вскочил и, опустившись возле девушки на колени, заключил ее в крепкие объятия. Она не попыталась отстраниться, но улыбка ее исчезла. Он поцеловал Мэри в губы, но она никак не отреагировала — не сопротивлялась, однако и не тянулась к нему. Удивившись, Джесси отпустил Мэри, чувствуя себя уязвленным.

— Ты весь дрожишь, Джесси, — проговорила она невозмутимо. — Может, накинуть тебе на плечи одеяло? Ночь очень холодная!

— Эх! — вырвалось у Джексона. — Ночь действительно холодная, но я проведу ее без одеяла.

Глава 19

Он задумался, поглядывая то на костер, то на дымок, идущий от мяса, то на изящные и вместе с тем уверенные руки девушки, но только изредка решаясь поднять глаза на ее лицо.

Насколько Джесси мог разглядеть, оно было безмятежно, а еле заметная улыбка на губах предназначалась, увы, не для него. Просто Мэри довольна всем тем, что ее окружает.

В душе Джексона росли страх и горечь.

Наконец мясо было готово. Когда он принялся за него, вскипел кофе. Но вот что странно. Всего несколько минут назад Джексон ощущал сильнейший голод, а теперь потерял аппетит. Восхитительные куски мяса, сочившиеся соком, показались ему безвкусными, как древесные стружки.

Его глаза не могли насытиться красотою Мэри, а рот отказывался принимать приготовленную ею пищу, будто она была приправлена горьким ядом. Девушка была от него далеко. Так далеко, что смотрела ему прямо в лицо, не испытывая при этом ничего, словно он был для нее пустым местом.

— В чем дело, Джесси? — спросила она. — Не нравится еда? — И нахмурилась в снисходительном ожидании ответа, ну точь-в-точь как мать маленького ребенка.

— Боже мой! — воскликнул Джексон. — Почему ты далека от меня, Мэри!

— Ну, Джесси, — возразила она, — я не дальше чем на расстоянии протянутой руки. И вот что тебе скажу — ты мало посолил. В этом все дело. Поэтому мясо и кажется тебе невкусным.

Джексон прекратил есть и внимательно посмотрел на нее.

— Ты могла бы понять, что я имел в виду, если бы захотела, — упрекнул он.

— Все, что тебе сейчас нужно, — это кофе, — как ни в чем не бывало продолжила Мэри. — Оно согреет тебя и взбодрит. У тебя же черные круги под глазами. Ты слишком много времени провел сегодня в седле. Я всегда безошибочно это знаю, когда вижу твои ввалившиеся глаза. Не следует работать на износ, Джесси!

Говоря это, она налила кофе. Джексон, не проронив ни слова, принял чашку и начал пить маленькими глотками. Горячий пар ударил ему в лицо, а сама жидкость обожгла горло, но, как ни странно, все это сняло напряжение в мышцах тела. На глазах даже выступили слезы. Джесси побоялся поднять их на Мэри из опасения, что она сочтет это за признак слабости, вызванной его излишней сентиментальностью.

Слезы на глазах Джексона! Да кто бы мог подумать такое?!

Однако женщины — такие изощренные лисицы, что могут заподозрить все, что угодно, даже такое! Он и впрямь, наряду с тем, что напряжение его отпускало, начинал ощущать все усиливающуюся душевную боль. До сегодняшнего вечера Джексон не сомневался, что стоит ему оказаться рядом с Мэри, как все образуется само собой. Но сейчас ясно видел, что глубоко заблуждался.