Лунный камень(ил. В.Высоцкого) - Коллинз Уильям Уилки. Страница 18

— Мы сначала нагреем его, мисс Рэчель, — говорил доктор, — до известного градуса теплоты, потом подвергнем его действию воздуха и мало-помалу испарим алмаз и избавим вас от забот сохранять такой драгоценный камень.

Миледи слушала с таким озабоченным выражением на лице, словно желала, чтобы доктор говорил серьезно и чтобы ему удалось возбудить в мисс Рэчель желание пожертвовать для пользы науки своим подарком.

Другой гость, сидевший по правую руку моей барышни, был знаменитый индийский путешественник, мистер Мертуэт, который, рискуя жизнью, пробрался, переодевшись, туда, где никогда еще не ступала нога ни одного европейца.

Это был длинный, худощавый, смуглый, молчаливый человек, утомленный на вид и с очень твердым, внимательным взглядом. Ходили слухи, что ему надоела будничная жизнь среди людей в наших странах и что он тоскует по диким странам Востока. За исключением того, что он сказал мисс Рэчель по поводу ее алмаза, вряд ли проговорил он и шесть слов или выпил стакан вина за все время обеда. Лунный камень был единственным предметом, заинтересовавшим его до некоторой степени. Слава этого камня, по-видимому, дошла до него давно, когда он странствовал в каких-то опасных местах.

Пристально глядя на него, он молчал так долго, что мисс Рэчель начала конфузиться, и наконец сказал ей со своим обычным хладнокровием:

— Если вы когда-нибудь поедете в Индию, мисс Вериндер, не берите с собою подарка вашего дяди. Индийский алмаз является предметом религиозного культа в Индии. Я знаю один город и один храм в этом городе, где ваша жизнь не продлилась бы и пяти минут, появись вы с этим украшением.

Мисс Рэчель, находясь в безопасности в Англии, с восторгом слушала о той опасности, которая грозила бы ей в Индии. Тараторки были в еще большем восторге, они шумно побросали ножи и вилки и громко закричали:

— О, как интересно!

Миледи задвигалась на своем стуле и переменила разговор.

По мере того как подвигался обед, я примечал мало-помалу, что этот праздник далеко не так удался, как удавались предыдущие.

Припоминая теперь день рождения и то, что случилось позже, я почти готов думать, что проклятый алмаз навел какое-то уныние на все общество. Я потчевал их вином и, будучи привилегированным лицом, следовал вокруг стола за теми кушаньями, которых брали мало, и шептал гостям:

— Пожалуйста, попробуйте, я знаю, что это вам понравится.

В девяти случаях из десяти они пробовали из уважения к старому оригиналу Беттереджу, — так угодно было им именовать меня, — но все напрасно. Разговор не клеился, и мне самому делалось не по себе. А когда кто-нибудь заговаривал, то всегда как-то некстати. К примеру, мистер Канди, доктор, более обыкновенного наговорил неловкостей. Вот вам один образчик, и вы поймете, что я должен был чувствовать, стоя у буфета и всем сердцем желая успеха празднику.

Среди дам, присутствовавших за обедом, была почтенная миссис Тридголл, вдова профессора. Эта добрая дама беспрестанно говорила о своем покойном муже, никогда не сообщая посторонним того, что он уже отошел в лучший мир.

Я полагаю, она была уверена, что каждый мало-мальски образованный англичанин должен это знать. В одну из наступивших заминок в разговоре кто-то упомянул о сухом и довольно неприличном предмете — об анатомии человеческого тела; тотчас же добрая миссис Тридголл завела речь о своем покойном муже, не упоминая, что он умер. Анатомия, по ее словам, была любимым занятием профессора в часы досуга. К несчастью, мистер Канди, сидевший напротив и ничего не знавший о покойном джентльмене, услышал ее.

Будучи чрезвычайно вежлив, он воспользовался этим случаем, чтобы тотчас же предложить профессору свои услуги по части анатомических досугов.

— Недавно в хирургической академии получено несколько замечательных скелетов, — сказал мистер Канди через стол своим громким, веселым голосом, — Я очень советую, сударыня, профессору посмотреть их, когда у него найдется свободный часок.

Стало так тихо, что можно было бы услышать, как падает булавка. Гости (из уважения к памяти профессора) сидели в гробовом молчании. Я в это время стоял за стулом миссис Тридголл, потчуя ее рейнвейном. Она опустила голову и проговорила тихим голосом:

— Мой возлюбленный супруг уже не существует более.

К несчастью, мистер Канди не услыхал ее слов и, нисколько не подозревая истины, продолжал через стол еще громче и вежливее прежнего:

— Может быть, профессору неизвестно, что с карточкой члена академии он может быть там каждый день, кроме воскресенья, от десяти до четырех часов?

Миссис Тридголл уткнула голову в кружевной воротник и повторила еще тише торжественные слова:

— Мой возлюбленный супруг не существует более.

Я мигал мистеру Канди через стол. Мисс Рэчель толкала его под руку.

Миледи бросала на него невыразимые взгляды. Совершенно бесполезно! Он продолжал с добродушием, которого никак нельзя было остановить:

— Я был бы очень рад послать профессору мою карточку, если вы сообщите мне его адрес.

— Его адрес, сэр, могила, — сказала миссис Тридголл, вдруг выйдя из терпения, и заговорила с такой яростью, что рюмки забренчали:

— Профессор скончался десять лет назад.

— О великий боже! — сказал мистер Канди.

Исключая тараторок, которые захохотали, такое уныние распространилось во всем обществе, будто все готовы были убраться вслед за профессором и, подобно ему, взывать из могилы.

Но довольно о мистере Канди. Остальные гости вели себя так же неподобающе, как и доктор. Когда им следовало говорить, они не говорили, а когда заговаривали, то все невпопад. Мистер Годфри, обычно столь красноречивый на трибуне, решительно не желал проявлять себя в частном обществе. Сердит он был или сконфужен после своего поражения в цветнике, я сказать не могу. Он приберег все свое красноречие для ушей сидевшей с ним рядом дамы, члена нашей семьи. Она была участницей его комитета, особой весьма достойной, с прекрасной обнаженной шеей и с большим пристрастием к сухому шампанскому, — она пила его, как вы понимаете, в большом количестве. Я стоял за их спиной возле буфета и могу засвидетельствовать, что общество лишилось очень назидательного разговора, который я слушал, откупоривая бутылки, разрезая баранину и прочее, и прочее. Что именно говорили они о благотворительных делах, я не слышал. Но когда я начал прислушиваться к ним, они уже давно перестали рассуждать о женщинах, разрешающихся от бремени, и о женщинах, спасаемых от бедности, и перешли к более серьезным предметам. Религия (как я понял из их слов, откупоривая бутылки и разрезая мясо) означает любовь. А любовь означает религию. А земля была небом несколько обветшалым. А небо было землею, несколько обновившеюся. На земле жили довольно порочные люди, но зато, искупая это, все женщины будут на небе членами обширного комитета, где никто никогда не ссорится, а мужчины, в виде ангелов-распорядителей, будут исполнять веления женщин. Прелестно! Прелестно! Но почему же мистер Годфри лишил остальное общество такой интересной беседы?

Вы, может быть, думаете, что мистер Фрэнклин постарался расшевелить общество и сделать вечер приятным?

Ничуть не бывало! Он совершенно оправился и был в самом веселом расположении духа; я подозреваю, что Пенелопа сообщила ему, как мистер Годфри был принят в цветнике. Но о чем бы он ни заговаривал, в девяти случаях из десяти он выбирал неловкий предмет или обращался невпопад, и кончилось тем, что одних он оскорбил, других озадачил. Его заграничное воспитание — эти французская, немецкая и итальянская стороны его, о которых я упоминал выше, — обнаружилось самым неблагоприятным образом за гостеприимным столом миледи.

Что вы думаете, например, по поводу его рассуждения о том, как далеко может зайти замужняя женщина в своем расположении к постороннему мужчине?

Все это он с французским остроумием растолковывал незамужней тетке фризинголлского викария! Что вы скажете, когда он, уклонившись в немецкую сторону, объявил одному из землевладельцев, великому авторитету по части скотоводства, говорившему о своей опытности в разведении быков, — что опытность, строго говоря, ничего не стоит и что надлежащий способ разводить быков состоит в том, чтобы углубиться в самого себя, развить идею образцового быка и таким способом произвести его на свет? И наконец, какого вы мнения о следующем его выпаде: когда у депутата нашего графства, ораторствовавшего за сыром и салатом по поводу распространения демократизма в Англии, вырвались следующие слова: