Харка — сын вождя (Художник И. Кусков) - Вельскопф-Генрих Лизелотта. Страница 52

Когда они миновали опушку леса и выехали в прерию, то прежде всего увидели множество следов беспорядочно носившихся лошадей. Но лошадей видно уже не было и не было слышно ничего, что бы могло привлечь путников.

Матотаупа приглядел высокое дерево и забрался на него. Харка, привязав коней, тоже полез за отцом. Поднявшись высоко на дерево, они увидели вдалеке за пологим скатом две тоненькие струйки дыма.

— Это могут быть только воины рода Медведицы. Они сидят теперь вокруг костров и упиваются победой, — сказал Матотаупа. — И кони пауни у них, ведь мы пригнали табун прямо им в руки. Пауни же, наверное, удрали, во всяком случае, никого из них не видно. Пауни, конечно, тоже удалось поймать сколько-нибудь коней. А вон там, вдалеке, видишь, пасется несколько мустангов. Да, эти животные теперь никому не дадутся в руки.

Матотаупа принялся медленно спускаться вниз, он о чем-то крепко задумался. Он подождал Харку, и они молча поехали к ближайшему костру дакотов: решительный момент был слишком близок, чтобы о нем говорить.

Когда они приблизились настолько, что могли уже различить отдельных людей, стоящих на небольшой возвышенности, они заметили, что за ними тоже наблюдают. Матотаупа не ошибся — это были воины рода Медведицы. Вскоре можно было уже узнать Старого Ворона, его старшего сына и Старую Антилопу. Еще одиннадцать воинов располагались вокруг костра, с ними — Четан, который хотя еще и не был воином, но принимал участие в преследовании пауни.

Матотаупа и Харка шагом приближались к воинам. Оба были насторожены. Харка старался поймать взгляд Четана, а Четан смотрел на Харку: да, они были старыми и верными друзьями.

Матотаупа остановил своего коня. Харка тоже остановился.

Кто же первый заговорит?!

Старый Ворон зашевелил губами, точно боролся со словами: должен или не должен он их произнести.

— Мы встречаемся здесь, на чужих местах охоты, — начал он. — Что вы хотите нам сообщить? — В его тоне чувствовалось что-то недосказанное.

— Немного, — гордо ответил Матотаупа. — Вы сами знаете, что произошло на Лошадином ручье. Из пауни, охраняющих мустангов, двоих мы уничтожили, остальные убежали. Я вижу, что коней вы поймали.

Старый Ворон опять пожевал губами, потом все-таки произнес:

— Что вы еще хотите нам сообщить?

— Больше ничего, — ответил Матотаупа сдавленным голосом. — Мы ждем, что скажете вы.

— Ты хорошо и правильно руководил борьбой, скажу я, — медленно произнес Старый Ворон, взвешивая каждое слово. — Чего тебе еще надо от нас? Ты пришел, чтобы вернуть нам мальчика, который принадлежит нашим типи?

Харка похолодел.

Матотаупа, бледный, с блестящими глазами, с кровоточащими ранами, на которые он не обращал внимания, не сводил взгляда с Ворона и начал говорить:

— Я Харку — Твердого как камень — Убившего Волка — Преследователя Бизонов — Охотника на медведя не брал с собой и поэтому не могу его вернуть. Он сам распоряжается собой. Но от вас я хочу правды. Правды я хочу! И правду вы должны видеть. Я невиновен. В борьбе с пауни вел ли я себя как вождь рода Медведицы?

Старый Ворон отвел глаза.

Вмешался Старая Антилопа:

— Сегодня и вчера ты вел себя как настоящий вождь. Но всегда ли ты так делал? — выкрикнул он. — Ты изгнан не потому, что недостаточно храбр. Ты — смелый, и это знают все воины рода Медведицы. Но, хотя ты храбрый, ты нас предал. Ты променял нас на таинственную воду. Ты выдал нас Длинным Ножам своей болтовней! Ты допустил, что несколько твоих воинов вызвали насмешку и презрение. Никогда ты не должен появляться в наших местах охоты. Мы думали, что ты выполнишь решение старейшин, и потому подарили тебе жизнь. Но ты нарушил волю Совета. И если я встречу тебя в наших местах охоты, я убью тебя. Я сказал, хау!

Матотаупа долго смотрел на него, потом перевел взгляд на других. Но ни один не раскрыл рта. Ни один не решился вступиться за Матотаупу. И Харке в этот момент показалось, что он слышит глухие удары барабана жреца, которые связали языки людей. Даже Четан ничем не выразил своего сочувствия, и только на миг Харка встретился с его взглядом, полным печали.

Матотаупа еще раз посмотрел на Старую Антилопу.

— Это твое последнее слово?

Старая Антилопа не ответил, а только плюнул.

— Это твоя смерть, — тихо сказал Матотаупа. — Запомни это и жди. Я приду.

Вождь повернул коня, повернул Серого и Харка. Сначала медленно, шагом, потом галопом направились они назад, к поросшему лесом склону горы. Вечером они добрались до нее, остановились, поели и прилегли. Матотаупа молчал. Молчал и Харка. Страшно усталые, они скоро заснули. И если бы в эту ночь пришли враги, они могли бы спокойно подойти к отцу с сыном и убить их. А тем уже было все равно — последняя надежда рухнула.

И следующий день, и следующую ночь они провели на этом же месте в каком-то оцепенении. Матотаупа продолжал молчать, и Харка не вызывал его на разговор. Он видел, что отцу хочется побыть одному, и оставлял его, отправлялся бродить по лесистому склону, поднимался по утесам до тех мест, где кончался лес. Ветер нес осеннюю прохладу. Несколько раз рассматривал Харка сверху ту маленькую долину, в которой они с отцом провели лето. Все чаще и чаще тянуло его туда. И однажды утром он увидел поднявшегося над вершиной орла. И тогда мальчик побежал вниз к началу тропинки, которая вела в долину. Он поспешил по тропинке, как часто делал это летом, и скоро вышел на лужайку у ручья.

Вода журчала, трава здесь была еще зеленая, землянка, которую вырыл Харка, сохранилась в целости, но запасы мяса были расхищены, кругом валялись кости. Видно, орел не раз спускался сюда и сидел на скале над источником.

И тут Харка бросился в траву и разревелся. Наступил такой момент, когда он не хотел больше себя сдерживать: он был один со своей болью, и он позволил себе один-единственный раз пережить ее, выплакаться. Но только здесь, где был совершенно один.

И мальчик провел здесь целый день до самого вечера.

Он видел высоко в небе парящего орла, и когда заходящее солнце позолотило вершины скал, а вода, падающая со скалы, засверкала радугой, хищная птица повернула к своему новому гнезду на одной из скал. Харка видел, что она притащила с собой добычу.

Ночь мальчик переспал в землянке, которая укрывала его от холодного ветра. Но все-таки к утру он закоченел. Расправляя сведенные холодом члены, Харка огляделся и увидел орла, который спустился на утес над источником. Мальчик бросил ему кусок мяса из своих запасов. Птица схватила его и тут же проглотила. Мальчик пошел к ручью напиться, а орел неподвижно сидел и не пошевельнулся. Он узнал своего друга.

Согревшись под теплыми лучами солнца, Харка пошел по тропинке обратно к выходу и, покидая долину, бросил на нее прощальный взгляд: да, по-осеннему неприветливая, она останется в безраздельном владении орла, человеку же надо выбираться отсюда поскорее, пока не выпал снег и не разразились зимние бури.

Мальчик поспешил вниз. Он нашел отца и лошадей в глубине леса у небольшого костерка. Матотаупа не бранил Харку и ни о чем его не спрашивал. Он смотрел прямо перед собой, и казалось — все его заботы направлены только на то, чтобы не дать слишком разгореться костру. Когда стало смеркаться, он попросил Харку остаться с лошадьми и подождать его возвращения дня два, а быть может, и три.

Харка смотрел, как Матотаупа вырезает на древке стрелы четырехугольник — тотемный знак своей палатки. Каждому в роде Медведицы будет известно, что это стрела Матотаупы. На костяном наконечнике ее были насечки — это была военная стрела.

Через два дня рано утром, когда над стойбищем рода Медведицы еще не рассеялся туман, тут стояла обычная в эти часы тишина. Вода в Лошадином ручье сильно убыла и спокойно текла по дну обнажившегося русла, несколько мустангов паслись на истоптанном, пощаженном пожаром лугу. Пологи типи еще не были подняты, женщины еще не выходили за водой, на ручье еще не плескались ребятишки.