Среди мифов и рифов - Конецкий Виктор Викторович. Страница 54

Наука ищет новые идеи и методы. Искусство ищет новые прекрасные образы. Когда все собаки, лошади и коровы станут учёными, индивидуальное творчество в науке исчезнет. Уже сейчас на учёных трудах мы видим всё больше и больше соавторствующих имён. Чем их больше, тем значительнее размытость индивидуальностей. И производительность научного труда в мире снижается тем же темпом, каким растёт объём научно-исследовательской деятельности: «самоторможение идей в коллективе». Почему? Потому что, чем индивидуальнее творчество человека, тем глубже и шире его контакт со Вселенной. Только через микроскопическую дырочку своей неповторимости можно заглянуть в Новое.

Художники пока, слава богу, работают в одиночку. Соавторство мы наблюдали только в титрах итальянских фильмов. Но сценарий — сколько бы об этом ни спорили — никогда не задумывается как самостоятельное произведение искусства. Даже Бог и Сатана, запустив в производство мир, выкинули сценарий в преисподнюю.

Биография бога морей кое в чём походит на биографию пророка Ионы. Оба они жили некоторое время в чреве существ, плохо оборудованных для этой цели.

Перед экватором я написал для передачи по судовой трансляции заметку: «Товарищи! В шестнадцать часов на борт явится Нептун, он же Посейдон. Даём краткую биографическую справку морского бога. Его папу звали Крон. Крон знал, что кто-то из детей должен восстать против него, и, чтобы этого не произошло, проглатывал детишек сразу после их рождения. Посейдона он тоже проглотил. И Аида, и Геру. Когда дело дошло до Зевса, мама отдала мужу не новорождённого, а запелёнатый камень. Крон камень проглотил и продолжал спокойно заниматься политикой. Зевс подрос, напал на папу и заставил отрыгнуть братьев и сестру. Крон позвал на помощь титанов. Зевс поразил титанов молниями, и ребята спихнули их в бездонную, мрачную пропасть — Тартар. Там, в Тартаре, они и сидят. Благодарим за внимание!»

Вова Перепёлкин внимательно просмотрел текст. «Даём краткую биографическую справку» он вычеркнул. «Папу» заменил на «отца». «Отрыгнуть» заменил на «извергнуть». В три фразы вставил «якобы». Финал полностью переписал: «Символом могущества у Посейдона древние греки считали трезубец. Трезубцем он якобы добывал из скал воду. Всё это данные римской и греческой мифологии, являющиеся сплошным вымыслом».

Потом Вова включил трансляцию в жилые и служебные помещения и зачитал информацию.

За распахнутыми дверями ходовой рубки синел океан, названный Атлантическим в честь того смешения природной правды и человеческого вымысла, которое и есть наш мир. Мне казалось, синее брюхо океана слегка колышется от смеха.

Он смеялся и надо мной, и над Володькой. Странная штука древние мифы. Почему-то я не решился рассказать историю Посейдона серьёзно. Мне не хватило смелости донести до людей торжественную красоту древней веры. Употребляя слова «папа», «отрыгнуть», «спихнул», «занимался политикой», я снижал высокий настрой мифа. Почему? Зачем? Для чего? Ироничность должна была позабавить моряков? Или за ироничностью я прятал свою почтительность к древнему, не желая показывать наличие в себе почтительности? Или я не верил, что люди смогут ощутить торжественную красоту в нелепой сказке? А Вовка? Его пугала вольность, с которой я обращался с каноническим текстом энциклопедического словаря. Печатные слова были для моего дружка табу. Но принизить миф он считал своей обязанностью, необходимой в воспитательных целях. И одной рукой он исправлял «папу» на «отца», а другой вписывал в каждую фразу «якобы». Кто из нас более глуп?

— Вовка, — сказал я старому однокашнику. — Ты действительно, без всяких шуток, закончил Ленинградский университет?

— Журналистский факультет, — скромно ответил Вова.

— Но ты всё-таки мог бы сохранить каплю юмора.

— Никакого юмора здесь не будет, — сказал Вова. — И ты-то уже это должен понимать?

— Почему я это должен понимать?

— Потому что ты писатель.

— Но у меня нет филологического образования, Вова. Единственно, чему я учился в жизни систематически, — это стрелять из пушек, пускать торпеды, уклоняться от атак и водить корабли.

— Конечно, — сказал он. — С образованием мне повезло больше: два высших… А ты ведь знаешь, мне учёба не очень-то давалась. Пришлось поработать. В Лесгафте выучил названия всех человеческих мышц. Жуть. Но если не знаешь, из каких мышц состоит тело физкультурника, то из тебя не получится настоящий физработник…

— А устройство мозга там изучают?

— Слава богу, нет, — простодушно сказал Володька.

В моменты такого простодушия он мне нравился.

Я видел тогда семнадцатилетнего паренька, покладистого, с напряжённым лбом, послушно готового к очередной учебной неприятности. То есть он походил тогда на фотографию, подаренную мне седьмого января сорок девятого года: «Дорогому Витьке от Володьки». Фотография каким-то чудом у меня сохранилась до сих пор. Вовка в боксёрской стойке, огромные учебные перчатки, майка с номером. Его путь в физработники начинался как раз тогда. Кажется, рота не могла выставить положенного количества боксёров на курсовые соревнования. По весу Вовка подходил точка в точку. Нужный вес вывел его на ринг по ласковому приказу комроты. А вечером он отправился в увольнение, хотя несколько «гусей» по контрольным паслись в его матрикуле. И Вовка понял, что спорт способен облегчать жизнь.

На юношеском фото левая скула Вовы значительно пухлее правой. Колотили его нещадно. Терпение у него было или ангельское, или сатанинское. Однако удержаться в высшем военно-морском училище ему не удалось. Взять интеграл было труднее, нежели нырнуть под канат и получить хук в челюсть. И Вова покинул нас, чтобы стать в институте Лесгафта военно-морским физруком. И на многие годы я потерял его из виду, чтобы теперь вместе пересечь экватор и отметить традиционный моряцкий праздник.

Суть праздника в том, чтобы перемазать в ядовитой грязи — смеси тавота, мазута, графита, смолы — по возможности всех мореходов. Не только новичков. Даже если ты двадцать раз пересёк экватор, но не имеешь при себе «диплома», твои дела плохи. Старик-боцман, которому давно наплевать на высокочастотные радиоизлучения, который идёт в последний перед пенсией рейс, который бессчётное количество раз видел экватор в гробу в белых, синих и розовых тапочках, был схвачен опричниками Нептуна, измазан и брошен в бассейн.

Старик грипповал, принёс как выкуп бутылку «Ркацители», но матросы на него были злы, он пилил их ежеминутно, вёл с ними одинокую борьбу, как вёл её Рикки против всех змей в подвале большого дома, и матросы свели счёты, не скрывая злорадства. Вероятно, в этом кроется старинный смысл праздника Нептуна — чтобы экипаж мог выпустить из себя пар, накопившийся в многолетнем плавании под парусами. В Японии и сейчас некоторые компании отводят на заводах специальное помещение, в котором висит портрет директора. Рабочим разрешается на этот портрет плевать и тушить о него окурки. Затем повеселевшие и душевно отдохнувшие рабочие возвращаются к станкам.

Нептуном был рефрижераторный механик. Он оказался отличным актёром. Борода из манилы и здоровенные бицепсы — муж царственной наружности. В руках у рефа было пневматическое ружьё для подводной охоты с трезубой острогой. Вряд ли рефрижераторный механик сознавал, что древний трезубец Нептуна и есть как раз не символ могущества, а обыкновенное орудие добывания рыбы, не изменившее своей формы за тысячи и тысячи лет.

Нептун сидел на троне на крышке первого трюма. У его ног расположилась Русалка — дневальная Виала, покрытая толстым слоем чешуи, то есть серебрина, которым она была выкрашена по самую шею. Натуральные кораллы украшали её рыжие волосы.

В свиту Нептуна входит Брадобрей. Его снаряжение — здоровенный пук пакли на деревяшке и огромная фанерная бритва. Бочка с мыльным раствором стоит у ног. Секретарь бога использует для своей деятельности печать, сделанную из куска автомобильной покрышки. Печать ставится на филейную часть жертвы. Самый симпатичный помощник бога — Виночерпий. Изображал его четвёртый штурман Коля Автушков. Красный нос из пенопласта сообщал Колиному лицу особенное добродушие. Тело Виночерпия было расписано такими лозунгами, которые мы приводить не будем, чтобы вам не захотелось выпить.