Царица амазонок - Фортье Энн. Страница 115

– Не доверяю я ему, – пробормотала Питана, подходя поближе к Мирине. – У него теперь такой жесткий и расчетливый взгляд… Я даже думаю, не следует ли нам попросить его повернуть обратно…

Мирина немного подумала:

– Госпожа Отрера не так уж наивна. И я уверена, ее дочери могут постоять за себя. Если бы ты видела то, что видела я в тот день на реке Скамандр, ты бы согласилась со мной. Они точно так же умеют убивать, как и мужчины.

И все же, когда они уже благополучно пересекли пролив и пристали к северному берегу, Мирина остановилась на песке, желая обменяться прощальным словечком с их вооруженным дубиной капитаном. Изображая восхищение, она спросила:

– Как случилось, что мужчина вроде тебя оказался в таких далеких краях?

Здоровяк пожал плечами:

– Да так, убил кое-кого. Вот и решил, что лучше мне смыться из города, пока его друзья об этом не узнали.

Мирина улыбнулась, старательно скрывая тревогу:

– И кто это был?

Мужчина через разделявшее их узкое пространство воды внимательно посмотрел на Мирину, прищурившись:

– Один человек, на которого я работал. Чистил его конюшни. Вот уж где было дерьма! А он мне не заплатил. Ну я и выбил ему зубы. К несчастью, они провалились прямо ему в мозги. А может… может, они там и были, когда я его ударил. – Мужчина захохотал и огляделся по сторонам, проверяя, смеются ли гребцы вместе с ним.

– Отлично, – кивнула Мирина, поправляя топор на своем поясе. – Ты уж расскажи эту историю моим подругам на той стороне. Им понравится. Ну а перед тем, как мы расстанемся, – она протянула здоровяку руку, – скажи мне свое имя, а я скажу тебе мое.

Мужчина недоверчиво посмотрел на Мирину:

– Тебе нужно мое имя? Зачем? Ты что, собираешься донести на меня? И я, и все мы… – Он сделал широкий жест в сторону берега. – Мы не ищем никаких проблем. Мы просто… на время отошли в сторонку. – Наконец он пожал руку Мирине. – Ладно, так и быть. Меня зовут Геракл.

Мирина кивнула:

– У нас с тобой много общего, Геракл. Мы оба убийцы и все равно жаждем мира. Но позволь дать тебе один совет: не трогай моих сестер. Мы – амазонки, мы убиваем мужчин. Только слабоумный может попытать счастья с нами.

– Убийцы мужчин? – Геракл глянул на Мирину с кривой улыбкой. – Повтори-ка еще раз, и мы можем подвергнуть тебя испытанию.

Мирина очень остро ощутила внезапный всплеск энергии среди гребцов. Она увидела, как мужчины уставились на нее с откровенной алчностью, подталкивая друг друга локтями и кивая.

– Хочешь меня испытать? – спросила Мирина, повышая голос. – Видишь вон ту птицу?

Она показала на чайку, усевшуюся на мачту какого-то судна.

И тут же, не добавив ни слова, выхватила свой лук и послала стрелу с такой скоростью и точностью, что птица и пискнуть не успела, как уже свалилась с мачты и шлепнулась на песок, пронзенная насквозь.

– Мы – амазонки, – повторила Мирина, на этот раз более твердо, пока мужчины, разинув рты, недоверчиво таращились на мертвую птицу. – Убийцы зверей и мужчин. Мы дикие, мы живем в диких местах. Свобода течет в наших венах, и сама смерть шепчет угрозы с концов наших стрел. Мы ничего не боимся; страх бежит от нас. Попробуй остановить нас, и ты ощутишь нашу ярость.

С этими словами Мирина повернулась и пошла прочь от мужчин, через песок в высокую траву, пока наконец на виду не остался лишь кончик ее лука.

Когда Геракл и гребцы опомнились, Мирина уже исчезла из виду.

Часть V

Затмение

Глава 35

Оснабрюк, Германия

Дорога от аэропорта Мюнстер заняла около тридцати минут, и этого времени как раз хватило на то, чтобы мне кое-что пришло в голову.

– Я тебя проклинаю, – сообщила я шакалу, когда мы мчались через плоскую темно-зеленую равнину, насквозь пропитанную влагой. – Это тебе захотелось, чтобы я пряталась здесь. И что теперь?

Стоял бесцветный дождливый день, из тех, что так часто случаются в Северной Европе в ноябре. И хотя я никогда прежде не бывала в этой части Германии, я инстинктивно почувствовала себя дома при виде промозглого уныния, которое идеально подходило к моему нынешнему настроению. Подгоняемая паническим страхом, я сбежала, одолеваемая навязчивым чувством, что, может быть, куда умнее было бы лететь прямо в Оксфорд и просто-напросто обратиться в полицию. И в то же время… Что бы я от этого выиграла? Временное ощущение безопасности? Хотя меня все еще грызли сомнения из-за моего решения, я твердила себе, что поступила правильно, последовав указаниям мистера Телемакоса. И Резник, и аль-Акраб были полны решимости отыскать амазонок, и, похоже, я должна была добраться до них первой, чтобы спастись.

Во время полета я изучала остальные сверхсекретные документы Ника. То, что я обнаружила, слегка развеяло мою растерянность, но ни в малейшей мере не успокоило мою тревогу. С некоторым опасением копаясь в конверте, я нашла еще один отчет детектива, причем толще прежнего, но на этот раз он касался не меня и моей семьи, а меня и Катерины Кент.

К отчету прилагалось несколько нечетких снимков нас обеих в кабинете Катерины в Оксфорде, и выглядели мы в высшей степени подозрительно, хотя говорили, скорее всего, о каком-нибудь греческом историке, умершем пару тысяч лет назад. Но были здесь и другие фотографии Катерины, далеко не столь безобидные. На одной Катерина стояла перед боксерской грушей, вспотевшая, с исказившимся лицом. На другой Катерина сидела в такси, в шляпе и огромных темных очках, и под всеми снимками было написано: «Тайная операция». Но что меня едва не заставило подавиться сухим печеньем, принесенным стюардессой, так это серия снимков, на которых Катерина передавала кому-то маленький пакет на запруженной людьми железнодорожной станции.

И этим «кем-то» была, без сомнения, преследовавшая меня блондинка.

Не знаю, как долго я сидела вот так, снова и снова просматривая фотографии, пытаясь как-то примириться с правдой. Да, это, безусловно, объясняло интерес Катерины к моим передвижениям: она была как-то связана с людьми, устроившими нападение на меня в лабиринте и ограбление в порту Нафплиона. Значило ли это, что она была амазонкой? Я никогда не замечала на ее запястье браслета с головой шакала, и на снимках его тоже не было.

В отвратительной вспышке прозрения я по-другому взглянула на наши взаимоотношения с того самого дня, когда мы впервые встретились пять лет назад. Ведь в тот день, к моему немалому изумлению, этот известный ученый из Оксфорда подошла ко мне на студенческом симпозиуме в Лондоне и выразила интерес к моим дальнейшим планам. Как же мне это польстило!

– Если вы решите делать академическую карьеру, – сказала тогда Катерина с обычной для нее прямотой, – я была бы рада стать вашим наставником. Вот.

Она любезно написала какой-то телефонный номер прямо на листе с моими заметками, и я позвонила ей уже через неделю.

Это было как волшебство – такой желанный дар… Даже если жест Катерины был продиктован некими внешними силами, я отказывалась видеть его исключительно в дурном свете. Она помогла мне, и нам было так хорошо вместе; я льстила себя надеждой, что наша дружба доставляла удовольствие Катерине тоже. Но потом кое-что произошло. Я улетела с мистером Людвигом против воли Катерины, отправила ей сообщение из Алжира, а теперь ее номер – тот самый номер, который она дала мне тогда в Лондоне, – был отключен.

Лишь добравшись до последнего документа в конверте Ника, я начала осознавать всю безнравственность происходящего. Скрепленные степлером листы представляли собой подборку газетных статей, отпечатанные на машинке тексты и отвратительные полицейские снимки, на которых я увидела трупы и конфискованное оружие, оборудование для видеосъемок, а заодно и разбившийся вдребезги автомобиль на дне какого-то ущелья. И в первой же статье я наткнулась на знакомое имя: Александр Резник, известный в определенных кругах как Костяная Пила. Я безусловно смотрела на картинки бесславной смерти горячо любимого сына Резника, лишь благодаря политическим связям своего отца он сумел увернуться от нескольких обвинений в убийстве.