Грибы на асфальте - Дубровин Евгений. Страница 10

Под одеялом едва был заметен комочек ее тела. Я осторожно приблизился к кровати и опустился на колени. По ее лицу бродили тени от листьев груш. Длинные ресницы слегка шевелились под ветром., Медленно, очень медленно я наклонился и прикоснулся губами к ее щеке. И вдруг я замер. Мне показалось, что она сейчас проснется. Но она не проснулась…

Когда я возвращался пешком домой, рожь уже была мокрой от утренней росы. В воздухе не чувствовалось ни малейшего движения, и стебли стояли неподвижно, поникнув тяжелыми колосьями. В усинках, словно слезы, запутались прозрачные капли. Небо было светло-серым, без единой звездочки. Только по-прежнему на краю света мерцал костер.

Летающая борона

Когда президент вошел, мы с Кимом пили чай, оставшийся от завтрака Ивана-да-Марьи.

— Привет алхимикам! — сказал Егор Егорыч. — Скоро золото научитесь делать?

— Пока только умеем от него избавляться.

— И то дело…

Президент мялся. Мне сразу стало ясно, что он пришел просить взаймы.

— Не пособите, хлопцы? Конуру перестраиваю. К молодоженам еще двое просятся. Хорошие ребята, из лесотехнического…

Если бы Егор Егорыч требовал квартирную плату нахально, я бы, конечно, не дал, так как у нас с Кимом оставалось всего двадцать рублей. Но президент краснел, что-то мямлил; видно, ему было очень стыдно просить. А я не выношу, когда люди стесняются.

— Ким, — сказал я, — дай десятку.

— Зачем? — спросил капитан, не поднимая головы от книги.

— Егор Егорыч расширяется.

— Ну и пусть расширяется, — ответил Ким спокойно.

— Да вы не беспокойтесь, ребята! — замахал руками хозяин. — На нет и спроса нет! В другой раз как-нибудь. — Егор Егорыч, пятясь, открыл задом дверь и вышел. Минут пять мы сидели молча.

— Свинья ты, Ким!

— Это почему же? — удивился капитан.

— Умеешь унизить человека.

— Этот вымогатель-то — человек?

— Как тебе не стыдно! Таких хозяев, как Егор Егорыч, поискать! За квартиру почти не платим, свет жжем сколько влезет!

По длинному лицу Кима скользнуло подобие улыбки.

— Индюк ты ощипанный! «За квартиру не платим»… — Капитан «Летучего Голландца» взял ручку. — Сколько он у тебя в этом месяце занял?

— Ну, пять.

— У меня семь с полтиной. У Кобзикова шесть. Что получается? Восемнадцать и пять десятых? Теперь, ты ему два дня помогал рыть? Помогал. Работник из тебя плевый, но, допустим, два с полтиной в день ты заработал. На мерине бревна три раза привозил? Любой дурак взял бы с него по трояку. Я ему электропроводку делал и воду подводил. За коммунальные услуги не менее десятки. Приплюсуй еще десятку, которую ты ему чуть было не отдал.

— Сминусуй стоимость петуха, которого мы чуть было не съели.

Но Ким всегда был неуязвим для иронии.

— Для нашей клетки это неплохо?! Если помножить эту сумму на число квартир, то получится около четырехсот рублей. Заработок профессора! Таких хозяев действительно поискать.

— Если возвысить эту сумму в квадрат, то можно достигнуть еще более поразительных результатов.

— А ты смог бы?

— Получше тебя.

— По-моему, это для тебя непосильная задача.

— А сам-то? Двух слов связать не можешь. Ванек!

— А по харе не хочешь?

— Хочу.

— Ну, иди, я тебе дам.

— Иди ты. Уж это у меня лучше получится.

— Индюк ощипанный! Ему перышки выдергивают, а он еще и благодарит.

— А ты свинья неблагодарная!

— А ты пес-подхалим. Сенбернар!

— Повтори!

— Сенбернар!

Я швырнул ботинок, но промахнулся. Ким запустил в меня подушкой. Полетел пух. Мы кинулись друг на друга.

— Болваны! — заревел Вацлав Кобзиков, бросаясь грудью на только что вычищенный и отутюженный костюм. — С ума посходили? Два часа чистил, и опять чисть? Мумии египетского фараона!

На днях греку его рок опять подстроил гадость. Видно, он все же подслушал наш разговор в ресторане. В самый разгар поисков дочери министра рок напустил на Кобзикова вирусный грипп. Врач под страхом вечной глухоты и менингита запретил Вацлаву появляться на улице в течение недели.

Два дня Вацлав метался по комнате, как тигр, пойманный в ловушку в тот самый момент, когда он уже настигал трепетную лань. Потом грек смирился. Он попросил у меня стопку бумаги, химический карандаш, копирку и уединился в уголке. Я, грешным делом, подумал, что Кобзиков засел за диплом, но через два часа Вацлав попросил меня расклеить на остановках городского транспорта объявление следующего содержания:

При этом ветврач сказал:

— Если Магомет не может прийти к горе по причине вирусного гриппа, то гора придет к нему сама.

— Чепуха, — сказал я, прочитав это объявление. — Ничего не ясно: где потерял, что потерял и кто потерял. И потом, может быть уже год никто ничего не терял.

— Ты не знаешь женщин, — усмехнулся грек. — Они страшные растеряхи. А психология? Ты не знаешь психологии женщин. Даже если женщина ни чего не потеряла, она все равно придет посмотреть.

Сейчас Вацлав готовился к приему первой посетительницы. Он проспал и теперь в одних трусах метался по комнате, одновременно бреясь, выдавливая прыщи и гладя костюм. С минуты на минуту могла войти девушка с остреньким носиком и сказать: «Я потеряла сумочку. Мой папа — министр».

Раздался стук в дверь.

— Это ко мне! Не пускайте! — пискнул грек и юркнул за шкаф.

Вошла Тина. Она с удивлением осмотрела комнату.

— Мальчишки! Что случилось? Вы похожи на петухов.

— Подсчитываем чужие доходы, — пробурчал я,

— Чьи?

— Егор Егорыча. Тина улыбнулась:

— Ну, какие у него доходы…

— Четыреста рублей в месяц, вот какие, — ответил капитан, косясь на меня.

— Четыреста? — Тина заинтересовалась. — Откуда же? Он ведь бедно живет. — Мне его иногда жалко становится.

— Вот-вот. Жалость — его основной капитал. Не удивлюсь, если у этого кровопийцы на книжке тысчонок пять окажется.

Тина вздохнула.

— Нам бы с тобой, Кимочка, эти деньги, мы бы купили сервант. Я сегодня видела в комиссионном. Чешский. Прелесть!

— Только серванта и не хватало, — пробурчал капитан. — Ну, хватит болтать! За работу!

— Работа… Работа… Работа… Мы когда-нибудь пойдем в театр? Сейчас как раз приехал московский. А, капитан?

Восемьсот на тридцать пять и плюс восемнадцать, — пробормотал Ким в ответ.

От Тины шел едва уловимый запах не то сирени, не то ландышей, и я никак не мог сосредоточиться. Сегодня Тина выглядела особенно элегантно. На ней был отлично выглаженный, без единой складки кремовый костюм, облегавший ее фигуру, и белые босоножки на каблучках-иголочках. Мне редко приходилось видеть такую красивую фигуру, как у Тины. Маленькие покатые плечи, тонкая талия, стройные длинные ноги в золотом пушке и стянутые на затылке в тугой узел огненные волосы. Издали в Кимову невесту можно было влюбиться с первого взгляда, но вблизи поражало ее лицо. Оно имело своеобразное выражение и в первый момент действовало странно — отталкивая и притягивая одновременно. Это было плоское, величественное, изъеденное временем лицо языческой богини, простоявшей на степном кургане тысячи лет. Первое время я не мог смотреть на нее без содрогания, но потом привык и даже стал находить не лишенным своеобразной красоты, красоты, которой поражают нас неожиданно встречающиеся посреди цветущей степи голые одинокие утесы. Может быть, поэтому мы стали с Тиной друзьями.

Дело в том, что у меня была целая теория, по которой считалось, что наружность накладывает на духовный мир человека отпечаток. Поэтому я и надеялся найти в своей сокурснице с лицом древней богини редкий оригинальный ум и не ошибся. Мы беседовали с Тиной, не стесняясь, на самые различные темы, и наши мнения редко совпадали, что, однако, не раздражало нас, а, наоборот, доставляло удовольствие.