Грибы на асфальте - Дубровин Евгений. Страница 3

Петух Егора Егорыча действительно причинял жильцам «Ноева ковчега» много неприятностей. Он горланил свои песни круглые сутки, собирал в наш двор со всей улицы кур; будучи спущен своим хозяином на прогулку, срывал и пачкал белье и, что самое главное, не упускал удобного случая клюнуть в ляжку зазевавшегося. Весь дом единодушно ненавидел петуха. Несколько раз неизвестные злоумышленники пытались его отравить; дважды на него спускали соседского волкодава. Все эти враждебные действия озлобили птицу, и она превратилась в человеконенавистника.

Съев петуха, мы сделали бы доброе дело.

Президент же души не чаял в этом звере и называл свою любимую птицу «вооруженными силами республики».

— Главное, схватить его за голову, — говорил Кобзиков, подкрадываясь с топором в руках к небольшой постройке, в которой петух коротал ночи. — Да потише ты топай, он чувствительнее любой овчарки!

Мы не проделали и полпути, как в конуре послышалось бормотание и затем раздалось мощное:

— Куда-куда!.. Кобэиков выругался:

— Услышал, гад! Цып-цып-цып! Кура-кура-кура! Я тебе пшена принес!

Но «вооруженные силы республики», не обращая внимания на подхалимские речи, заорали во второй раз.

— За мной! — крикнул Вацлав, бросаясь вперед.

Мы ворвались в постройку и стали хватать направо и налево. Петух словно сквозь землю провалился.

— Дергай за цепь, — посоветовал ветврач.

Я дернул. Послышалось хлопанье крыльев, потом меня больно долбануло в затылок.

— Здесь он! — закричал Кобзиков. — Держу! Ой! Кусается, сволочь! Хватай за голову! Да куда же ты мне в рыло лезешь? Ой!

Что-то большое заслонило звезды в двери.

— Сорвался! Лови его!

Мы выскочили из курятника.

В разгар ловли раскрылось чердачное окно и наружу высунулся по пояс голый человек.

— Что за шум? — спросил бас. — Эй! Братва! Вы не воры?

— Воры!

— Тогда не мешайте спать! Это нахальство!

— Иди помогай, Аналапнех! Егорычева петуха хотим зажарить! — крикнул Кобзиков.

Человек, которого назвали Аналапнехом, помолчал, размышляя.

— А хлеб есть? — спросил он.

— Есть. Соли только нет.

— Соль у меня найдется!

Через минуту во дворе появился чемпион города по классической борьбе Борис Дрыкин, известный более как Аналапнех. Длинное и загадочное имя расшифровывалось просто: «А на лопатки не хочешь?» — по любимому выражению Бориса. Чемпион был в пижаме и мягких туфлях. Он принял стойку, согнул бычью шею и полюбопытствовал:

— Егорыч дома?

— В командировке по личным делам. Вернется только к обеду.

— Тогда гоните на меня!

Ободренные поддержкой знаменитости, мы с гиканьем кинулись за петухом,, стараясь направить его в засаду. Петух, не подозревая о грозящей опасности и, очевидно, думая, что Аналапнех обычный смертный, не заставил себя долго ждать и помчался прямо на чемпиона. Когда между замершим в стойке Борисом Дрыкиным и «вооруженными силами республики» оставалось не больше метра, чемпион молниеносным броском кинул свое тело на бедную птицу. Заорав не своим голосом, «вооруженные силы» взмыли к звездам и очутились на крыше. Борис Дрыкин поднялся весь в пыли, держа в каждой руке по горсти перьев.

— Подожди же! — проворчал он, выбрасывая перья. — Все равно уложу на лопатки!

Чемпион сплюнул и полез на крышу. Мы последовали за ним, и погоня возобновилась.

— Вода вскипела! — крикнул снизу Ким.

— Посоли! Соль под кроватью в пачке! — ответил Аналапнех.

Мы удвоили усилия. Вацлав, как имеющий некоторый опыт лазания ночью по крышам, мчался впереди. Возле печной трубы ему удалось вырвать из петуха полхвоста. Следующий успех выпал на долю Дрыкина. Он повредил злодею кирпичом ногу, хотя и ободрал при этом собственный нос.

Может, в конце концов мы бы и провели в нашей республике разоружение, если б не проснулись обитатели «Ноева ковчега». Заспанные, недоумевающие, они толпились во дворе.

— Идите спать, граждане, — убеждал их Ким, — ничего интересного нет. Это лунатики.

Но жильцы бранились и негодовали.

Мы спустились с крыши исцарапанные и злые. Далеко за садами протирал глаза рассвет.

— В следующий раз заикнешься о гусе на ночь глядя — обижайся на себя! — сказал я Вацлаву, укладываясь в кровать. Но аристократ только зло засопел.

Морская болезнь

Первыми в республике обычно просыпались «вооруженные силы». Еще глубокой ночью со двора неслись залихватские крики и квохтанье. Непосвященному человеку показалось бы, что в нашем дворе расположилась делая птицеферма.

Петух будил Марью. В ее комнате начинали двигаться стулья, шаркал веник, гремели кастрюли. Сквозь полуоткрытую дверь доносилось бормотанье: «О господи боже мой, опять проспала!» Вскоре нашу комнату заполнял запах тушеного мяса. Ивану готовили завтрак.

Затем на полке принималась дрожать, словно в ознобе, посуда. К ней подключались стекла окон, мыльницы, кружки — все, что могло издавать звук. Это зубной врач, который жил в подвальных комнатах и держал нелегально бормашину, начинал прием посетителей.

В семь часов просыпались будильники. Адский грохот волнами перекатывался из комнаты в комнату на протяжении полутора часов. Дом наполнялся звуками, как жестяная коробка, в которую посадили пригоршню жуков.

В половине восьмого те счастливчики, кто еще ухитрялся спать, испуганно вскакивали с кроватей: начиналась канонада. На потолок откуда-то методически падали фугаски. Потолок прогибался и сыпал штукатуркой, будто надувал напудренные щеки. Это просыпался Аналапнех и делал утреннюю зарядку с двухпудовыми гирями.

С полвосьмого до полдевятого в доме торопливо хлопали двери, потом наступала тишина. Но мы с Кимом не могли уже больше заснуть. Позавтракав в столовой, мы отправлялись в институтский парк, выбирали место потенистей и там досыпали.

Недели две уже я и Ким жили, как летучие мыши: спали днем, работали ночью. Рабочий день обычно начинался у нас после того, как выпадала вечерняя роса и дороги, впитав в себя влагу, становились плотными. Но самое главное — кругом делалось безлюдно.

В этот вечер роса выпала рано, и мы очутились за городом, когда раскаленный от прокатившегося по нему солнца край неба еще не успел остыть и лишь кое-где покрылся окалиной. На его фоне прямые свечки тополей были как черные трещины. Ким остановил мерина и дал ему овса.

— Пойди разведай местность, — сказал он мне. — Вон там какое-то подозрительное пятно.

— Мне надоело разведывать местность, — буркнул я.

— Тогда подготовь агрегат.

— Мне надоело подготовлять агрегат. Ким положил руку на мое плечо.

— Не хандри, — сказал он. — Сейчас нам дорога каждая минута.

Скользя по траве, я спустился вниз по склону. Луна еще не взошла. Звездный шатер нёба светился неясно, словно сквозь- марлю, но на востоке земля уже тонула во мраке; только далеко, в том месте, где должен быть город, тлел горизонт. Слабый, как дыхание спящего, ветер дул поочередно то с одной, то с другой стороны. Когда он прилетал с запада, я слышал трамвайные звонки, гудки тепловозов и какой-то неясный шум, как будто там укладывался на ночь громадный рой. С востока же, с полей, ветер приносил запах полыни, липового меда и короткие одинокие трели соловья. Я знал, где его гнездо: чуть подальше, в ложбине, заросшей шиповником, которую Ким принял за подозрительное пятно. Белая от меловой пыли дорога лентой убегала в поля и терялась во мраке. Она была безлюдна. «Сюда хорошо приходить на свидания, — подумал я, — слушать соловья. У нее должны быть большие черные глаза, чтобы отражались звезды».

— Ну, что? — нетерпеливо спросил Ким, когда я вернулся. — Можно начинать?

— Ни единой живой души, если не считать, конечно, влюбленных, но их обнаружить нелегко,

— Откуда тут влюбленные? — проворчал Ким. — Они все в кино да на танцах.