Грибы на асфальте - Дубровин Евгений. Страница 36

— За год суслик уничтожает десятки килограммов зерна, соломы, топчет посевы, его норки разрушают структуру почвы! Жилища же более крупных вредителей, например кротов, даже мешают продвижению тракторов, а иногда выводят их из строя! Грызуны — огромное, не поддающееся учету бедствие! За границей на борьбу с вредителями этого типа расходуются колоссальные средства! Сотни людей заняты тем, что круглый год производят отлов этих хищников… У нас пока не придают значения этому вопросу. Мы все чего-то ждем. Мы все благодушествуем. А грызуны между тем катастрофически размножаются. Скоро огромные полчища этих, с позволения сказать, тунеядцев, будут съедать урожай прямо на корню. Товарищи! По моим, далеко не полным подсчетам, в Советском Союзе живет около пятнадцати миллионов грызунов!

При этих словах зал пришел в волнение. По рядам пробежал возмущенный говорок.

— Какая тема лекции? — спросил я шепотом у соседа.

Тот недовольно оторвался от блокнота, в который что-то строчил, и буркнул:

— «Забытая опасность». Сзади на нас зашикали.

— Что же надо делать? — крикнул кто-то с места лектору.

Глыбка мотнул головой, откидывая назад свой чубчик.

— Те, кто читал мои труды, сразу найдут ответ на этот вопрос. Только многолетние растения избавят нас от всех бед. Только хлебные деревья способны противостоять натиску грызунов! Не нужно бояться нового, товарищи! Будущее за многолетни ми растениями!

Грянули аплодисменты.

Председательствующий зазвонил в колокольчик.

— Прошу вопросы, товарищи!

— Твой коллега, — сказал я Лиле, — сверхгений. Но Лиля не была склонна иронизировать. Она, кажется, увлеклась лекцией. Уверенный, небрежный Маленький Ломоносов расхаживал по сцене и собирал записки.

На доске мелом размашисто были изображены какие-то схемы и диаграммы.

— Это же революция в сельском хозяйстве, — восхищенно прошептала Лиля, вглядываясь в угол доски, где довольно похоже было нарисовано дерево, унизанное подобиями арбузов. Внизу на задних лапах стоял суслик.

Я достал блокнот и написал на листке бумаги огрызком карандаша: «Уважаемый Наум Захарович! А как же тогда летающая борона?»

Записка пошла по рядам.

— Что ты написал? — спросила Лиля.

— Мне не совсем ясно, чем питается суслик.

— Арбузами. Разве ты не видишь на доске?

— Я в этом не уверен.

— Что ты понимаешь в сельском хозяйстве! Ты небось и ржи от пшеницы от отличишь.

— А ты?

— Рожь черная, а пшеница белая.

— Эти сведения почерпнуты в хлебном магазине?

— Отстань!

Прочитав записку, Глыбка забегал по рядам глазами, отыскивая автора. Самоуверенность с него как рукой сняло. Я спрятался за чью-то спину. Хоть немножко испортить вечер этому типу!

Остаток лекции прошел скомканно. Наум Захарович отвечал на вопросы вяло и неинтересно. Потом что-то шепнул председателю.

— Разрешите поблагодарить товарища Глыбку, — поспешно сказал председательствующий, — он плохо себя чувствует.

Маленький Ломоносов ушел, вглядываясь в зал.

По дороге домой мы с Лилей поссорились. Причиной было сельское хозяйство. Моя невеста решительно отстаивала древовидные злаки.

— Он просто гений! Это революция! А ты еще усмехался! Великие открытия всегда осмеивались невеждами! Чем меньше человек смыслит в вопросе, тем с большим апломбом судит о нем.

— Ну хорошо, я гоже хочу стать гением. Я предлагаю выращивать коров в инкубаторах, как цыплят.

— Отстань ты со своей вечной иронией!

— Но почему — ирония?

— Глупость какая!

— Но почему? Почему? Почему у него не глупость, а у меня глупость?

— Потому что он кандидат наук, а ты в этом вопросе пешка!

— Ах, вот оно в чем дело! Только и всего?

— Только и всего.

— Значит, гением может стать только кандидат наук? Как же быть тогда с тобой?

— Отстань от меня! Я пойду домой одна.

— Да пожалуйста! Сколько угодно!

— До свиданья!

— Всего доброго!

Однако мы скоро помирились. На этот компромисс я пошел только из-за того, что приближался Новый год, а на Новый год должна состояться наша помолвка. То есть я должен был купить себе и Лиле золотые кольца и явиться к ее родителям — на смотрины.

Мозг мой, ища выхода, лихорадочно работал. Оставаться летчиком я больше не мог. Рано или поздно все выяснится, и тогда разразится величайший скандал. Открыть тайну, рассказать все — значит наверняка расстроить свадьбу. Третьего выхода не было.

Я сильно рассчитывал на случай. Вдруг, например, Лилин отец окажется мудрым, проницательным человеком, который полюбит меня, как сына, простит обман и устроит меня и товарищей на электростанцию?

Так или иначе, сначала надо было купить золотые кольца.

Деньги я решил занять у Ивана Христофоровича в счет моей зарплаты. Мне было неприятно обращаться к своему шефу, но я пошел на это ради Лили…

Заведующий выслушал меня, вися на кольцах вниз головой, как ленивец.

— Деньги у тебя под ногами, — сказал он.

Я посмотрел вниз. На полу валялась только раздавленная коробка от фотопленки.

— Не вижу.

— Значит, слепой.

Я еще раз внимательно оглядел пол, но не обнаружил ни копейки.

— Деньги везде. Из каждого пустяка можно делать рубли. Только нужно уметь. Хочешь поехать в командировку по области?

— Нет.

— Напрасно. Можно хорошо заработать.

— Что делать?

Заведующий упруго спрыгнул на пол.

— Будешь продавать фотомонтаж «Вокруг света за семь рублей».

— Что-то дешево.

— Не забывай, что мы работаем не для себя, а для Космической лаборатории.

— Но я не хочу для Космической лаборатории! Мне нужны деньги.

— Ты эгоист. Тебя учили пять лет, ты сбежал и еще требуешь деньги. Стыдись!

— Ну ладно. Не хотите давать — не надо.

— Постой. Решим дело так половина — тебе, половина — Космической лаборатории.

Мы ударили по рукам и приступили с заведующим к изготовлению экспозиции. По замыслу моего начальника, основную часть почти полуметрового снимка должен занимать земной шар, в центре которого было бы написано крупными буквами название деревни заказчика. Над деревней неслась ракета с изображением владельца экспозиции. В остальном Иван Христофорович положился на мое воображение. Я вооружился тушью, пером и засел. В качестве первого пассажира я избрал своего заведующего. Он сидел верхом на ракете, обхватив ее ногами, вцепившись в огненную гриву. Сбоку я изобразил грабли, вилы и трактор. Потом подумал и нарисовал в правом нижнем углу запрокинутое к звездам бледное женское лицо.

В таком виде фотокомпозиция «Вокруг света за семь рублей» была представлена на утверждение Ивану Христофоровичу.

Начальнику мое произведение понравилось. Он довольно хмыкнул.

— Недурственно. А это что?

— Женское лицо.

— Зачем?

— Отвлеченное. Так сказать, символ.

Иван Христофорович недовольно посмотрел на символ, но сказал:

— Ну, черт с ним. Давай сюда.

— Я спрятал экспозицию за спину.

— Семь рублей.

— Какие семь рублей?

— А как же! Вокруг шара-то облетели?

— А! — рассмеялся Иван Христофорович и хлопнул меня по плечу мокрой от проявителя рукой. Это значило, что он понял и оценил мою шутку. После проявителя на одежде всегда остаются желтые пятна, которые не выводятся никакими средствами. Поэтому я окунул руку в раствор и, в свою очередь, похлопал по плечу заведующего.

Это привело Ивана Христофоровича в восторг, и он в избытке чувств наступил мне на ногу. Я не замедлил сделать то же самое.

— Люблю хорошую шутку, — сказал заведующий, крепко стиснув мне плечи.

— Я тоже.

С этими словами я провел прием французской борьбы. Посыпались склянки и мензурки. Заведующий захохотал.

— Молодец! Что красиво, то красиво.

Но я видел, что его тело напряглось для прыжка. Не знаю, чем кончился бы обмен любезностями, если бы в этот момент не вошла в комнату Тоня.

— Иван Христофорович, — сказала она, — вас кто-то спрашивает.