Шутка мертвого капитана - Марвел Питер. Страница 36

— Как я понимаю, мы разыгрываем второй акт замечательной, хотя и несколько подзабытой комедии «Венецианский купец»? Браво! Беру места в партере!

— Вы со своим Шекспиром надоели мне еще больше, чем этот треклятый Кроу… — оборвав сам себя, Абрабанель издал шипение, похожее на звук, с которым из плотно закрытой кастрюли вырывается пар: — Тс-с-с… хр-р… к-к… — просипел он и ударил кулаком себя по голове. Все сошлось, все стало на свои места. Шекспир выдал их.

— Я не могу согласиться с некоторыми пунктами ваших обвинений, — продолжала женщина, не обращая внимания на банкира и его состояние. — В конце концов, у вашей дочери был хоть какой-то смысл помогать пленникам. Но у меня-то не было никакого!

Но Абрабанель ее не слушал. Он вдруг все понял, обо всем догадался, все вспомнил. Ночью, когда снотворное, подсыпанное Элейной, подействовало, к Абрабанелю пришел Малох-Гавумес, Ангел смерти. Он был в белых чулках и черных кюлотах, на его арбе-канфосе [18] висели спасительные кисти цицит, он был опоясан черным широким шелковым поясом и облачен в длинный черный шелковый кафтан с бархатными обшлагами. Поверх одежды он предусмотрительно накинул белый фартук мясника, а в руке держал острую бритву, которой он пресекает жизнь всех евреев. Лицо его было похоже на лицо могеля из старой синагоги, глубокие морщины сбегали от его носа ко рту, а усталые глаза были мудры и печальны. Там, где он стоял, пропадал свет, и холодом и пустотой веяло от его черной фигуры.

— Давид, сын Соломона, — выдохнул Ангел смерти. — Еще немного, и нить твоей жизни оборвется.

Язык Абрабанеля словно примерз к гортани, и он лишь затряс головой.

Малох-Гавумес вздохнул и порылся в кармане фартука. Отчего-то Абрабанелю показалось, что на белоснежном льне явственно проступают алые пятна крови. Вдруг сами собой появились и зажглись серебряные шандалы, а над головой посланника засияло семь священных огней. Откуда-то прилетел ветер и зашевелил на лбу банкира седые волосы.

Ангел смерти вынул из фартука кусок мятой пожелтевшей бумаги, и тут Абрабанель увидел, что вместо рук у Ангела цепкие птичьи лапы с длинными загнутыми когтями.

— Смотри, Давид, будь осторожен. Не торопи то время, когда придется тебе приложиться к отцам твоим, — Малох жестом раби развернул бумагу и зашевелил бескровными восковыми губами. Он что-то еще говорил, но уши Абрабанеля словно кто-то воском заткнул, и оттого он совсем не слышал, что говорит ему вестник. Набравшись смелости, он вскричал:

— О Малох-Гавумес, разве настало тебе время вскрыть мою жилу и произнести форму заклания? И что ты читаешь в той бумаге?

Но Ангел с острой стальной бритвой в когтях лишь покачал головой, тая во мгле, а в мозгу банкира отчетливо прозвучало: «Взвешен…»

Очнувшись, банкир обнаружил, что держится за сердце, а мерзкая воровка стоит напротив как ни в чем не бывало и что-то ему говорит. Она говорила бы и дальше, но Абрабанель махнул на нее левой рукой.

— …Никакого, — сказала женщина.

— Никакого???!!! — отдышавшись, банкир завопил так, что кони шарахнулись и испуганно заржали. Господин Абрабанель снова схватился за сердце и прислонился к пальме.

Миледи вдруг все поняла, как понял и он, и поистине дьявольская усмешка заплясала на ее розовых безупречных губах.

— Карта, где карта, скверная вы женщина?! — изнемогая, прохрипел банкир.

— У меня в корсаже, месье, — Лукреция рассмеялась и двумя белыми пальчиками вытащила кусок мятой, пожелтевшей от старости шелковой бумаги. На миг Абрабанелю показалось, что вместо ногтей ее пальцы заканчиваются острыми птичьими когтями.

Глава 9

Тот, кто танцует, чтобы стать богом

Только когда Черный Билли привязал его к мачте горящего корабля и оставил на милость фортуны, Кроуфорд чувствовал себя столь же отвратительно. Думая о Лукреции, он бежал наугад, не заметив ни того, что оказался на берегу речушки, ни того, что на остров надвигается очередной шторм. Через мгновение стена дождя низверглась с небес и затянула все сплошной серой пеленой, в которой не было никакой возможности различить даже собственную руку. Вода в реке будто закипела и стала на глазах подниматься. Кроуфорд вцепился в лианы, подтянулся и ввалился в прибрежные заросли, которые сейчас мало отличались от русла реки — так много в них было воды.

Поскальзываясь и хватаясь за шатающиеся деревца, он было бросился прочь от берега, но вскоре понял, что прорваться сквозь гудящую стену дождя ему не удастся. Вздувшаяся речонка будто преследовала его по пятам, захлестывая волнами по пояс. Несмотря на свою выносливость, Кроуфорд был вынужден отдаться на милость ревущему потоку, увлекающему его за собой, как щепку, и лишь старался нащупать рядом в воде что-нибудь, за что можно было бы ухватиться: вглядываться в наступившую тьму египетскую все равно не имело смысла. Зажав в зубах кинжал, подаренный ему Лукрецией, и пытаясь не потерять шпагу, Кроуфорд барахтался в реке, даже не пытаясь плыть: сила течения в любом случае свела бы на нет все его усилия. Он лишь изредка молотил руками по воде или шарил ими вокруг себя, надеясь, что Господь пошлет ему какой-нибудь вырванный с корнем ствол или ветку дерева в качестве опоры.

Спустя какое-то время, наглотавшись мутной серой жижи, смешанной с древесной трухой, листьями и прочим мусором, и тщетно пытаясь обрести какую-либо опору, Кроуфорд почувствовал, что устает. Спасительное бревно упорно не желало проплывать мимо него. Ноги начинала сводить судорогой. Напитавшись дождем, река переполнила берега, заливая окаймляющие ее мангровые заросли. Кроуфорд, увлекаемый течением, уже несколько раз рисковал запутаться в переплетенных корнях и лианах и захлебнуться. Разрубить их было нечем, поскольку нож Кроуфорд берег и не стал пускать в дело, опасаясь остаться вообще без оружия.

«Теперь бы я тысячу миль моря отдал за сажень бесплодной земли, с вереском, с темным дроком, с чем угодно. Воля неба да совершится, но хотелось бы мне умереть сухой смертью», — подумал Кроуфорд. Волны то и дело захлестывали его с головой, ливень не утихал. В очередной раз застряв между корнями и лианами, Кроуфорд в отчаянии воздел руки кверху и неожиданно нащупал над головой крепкий сук какого-то дерева. Судорожно перебирая ногами, он попробовал ухватиться за ветки, пока его не унесло течением. На его счастье, в этот момент под пятку подвернулась то ли коряга, то ли клубок лиан. Оттолкнувшись от нее и вцепившись в сук, Кроуфорд с трудом подтянул уже немеющее тело вверх, повис на руках и после нескольких попыток взобрался на дерево.

Дождь по-прежнему лил, река продолжала бурлить, сметая все на своем пути, и Кроуфорд почувствовал, что совершенно выбился из сил. Он выбрал развилку между двумя крепкими сучьями, устроился поудобнее, обхватил себя руками и замер, наклонив голову. Бесконечный водопад обрушивался на него сверху. Он потерял чувство реальности. Время будто остановилось.

Очнулся Кроуфорд от удара о землю, точнее, о корни и стебли, переплетшиеся в сплошной ковер под деревом, послужившим его спасению. Дождь перестал, но солнечные лучи не могли пробиться сквозь нависшие густые тучи. Кругом виднелись большие лужи желтоватой воды, похожие на мутные, грязные пруды. Из размытой почвы поднимались горячие испарения и насыщали воздух нездоровой сыростью, так что лес вокруг представлял собою сплошное болото. Грязь в значительной степени смягчила удар: упади Кроуфорд на землю, он бы непременно расшибся. Предположив, что в воде могут шнырять змеи, сэр Фрэнсис поднялся и продолжил свой путь, то и дело спотыкаясь и шлепаясь на четвереньки. Так, поднимаясь и падая, падая и поднимаясь, он брел довольно долго, но, как далеко ушел от реки, не знал. Ливень полностью изменил окружающую местность. Он даже не мог понять, движется ли параллельно руслу реки или, наоборот, удаляется от нее, приближаясь к скалам, ограничивающим ущелье.