Я, Елизавета - Майлз Розалин. Страница 149

Нет, дону Антонио я не помощница. Юному Кемберленду, воспитаннику старого графа Бедфорда, а значит, человеку надежному, я сказала, что мне не нравятся пышные усы португальца. Они и впрямь были нелепы и ужасны, но я гораздо больше боялась возможных осложнений с Испанией. Не стану же я рисковать жизнями своих англичан, чтобы впутываться в чужие дела и тягаться с Филиппом в ею собственных пределах!

Однако для моего лорда дон Антонио был героем рыцарского романа, несправедливо обиженным, которого мы должны восстановить в законных правах.

С тем же жаром, с каким мой лорд ратовал за войну, Берли и Роберт, старый кузен Ноллис и лорд-адмирал Говард призывали к миру.

– Я докажу вам всю мерзость Испании, – клялся и божился мой лорд.

Сцены, разыгрывающиеся при нашем дворе, все больше напоминали сражения времен Армады. Жаль моих надежд сделать из него разумного советника – он не слушал ничьих мнений, кроме своего. Все чаще и чаще мой лорд вскакивал из-за стола – вещь прежде неслыханная – и, подобно Ахиллу, удалялся с поля боя в свою палатку.

И, как Ахилла при осаде Трои, его приходилось выманивать щедрыми подношениями…

…которые шли и шли от меня – и расставалась я, не только с деньгами…

После того как он особенно сильно вспылил, мне пришлось пустить кровь. Когда блестящая карминная струйка замутила воду в стеклянном тазу, я поняла, что исхожу кровью сердца ради него, ради возлюбленного-пеликана, который вытянет из меня любовь, жизнь до последней капли.

– Вашему Величеству дурно?

– Нет, доктор, нет – давите дальше!..

А она все продолжалась, наша любовная песнь, наша трагикомедия.

– Ваше Величество дозволит…

– Мадам, мне надо…

– Ваша милость не может отказать…

Он окреп, расцвел от моей любви, требования звучали все чаще.

– Желания лорда Эссекса написаны у него на лбу, – сухо заметил Роберт. – Всем видно, кому он благоволит.

– Я благоволю всякому, кто служит Ее Величеству как мужчина, а не как евнух! – сердито отвечал мой лорд. – Мужчинам, которые доказывают, что нам надо воевать с Испанией!

– Как милорду угодно.

Если кто-нибудь и подставлял ближнему левую щеку, так это мой Пигмей, как звала я про себя Роберта. Любезный, бодрый, даже веселый в бесконечных придворных передрягах, он, помимо своих обязанностей, исполнял теперь и немалую долю опювских. На требования моего лорда у него всегда находился благожелательный ответ. Однако это не меняло дела.

– Сэр Роберт и его отец терпеть меня не могут! – утверждал мой лорд. – Но они еще увидят, что я умею воевать не только в совете! Мне нужны свои люди в правительстве, люди, которым я могу доверять. Я должен получить пост генерал-адвоката для Фрэнсиса Бэкона и должность для его брата Энтони, моего ближайшего советника, у него целый штат лазутчиков, он знает подноготную всех наших врагов…

– Гром и молния! Нечего мне указывать и тыкать в лицо этим Бэконом. Ваш Фрэнсис мне ни к чему, и враги эти существуют только в вашем воображении! Королевство живет в мире, подданные меня любят, мне не грозит никакая опасность!

Агатовый блеск в его глазах потух, он посмотрел на меня без всякого выражения и сказал тихо:

– Мадам, скоро вы убедитесь в обратном.

В то лето мы далеко не уехали – не то что в прежние дни, когда я ни за что почитала добраться, скажем, до Нортгемптоншира. Теперь я держалась ближе к Лондону, но по-прежнему не давала поводов думать, будто не могу сидеть на лошади или весь день напролет трястись в дорожном паланкине. Впрочем, худые новости доберутся всюду и быстрее, чем следовало бы. Так что мы оказались в Теобалдсе, поместье Берли в Герфордшире, которое я всегда любила.

Берли знал, как мне угодить! Каждый камень в его доме укладывался с мыслью сделать мне приятное, каждое крыло пристраивалось из соображений моего удобства. Для меня каменщики соорудили в центральном дворе Зеленую галерею, где я могла расхаживать перед написанной во всю стену картой Англии, в Фонтанной галерее после всех английских королей и королев стоял мой мраморный бюст, а Большая галерея была столь просторна, что я могла идти по ней со всем двором, наехавшими погостить послами и их свитой. Мне нравились высокие арки, башенки, нравился и здешний теплый прием.

И этот приезд ничем не отличался от предыдущих – поначалу.

Меня встречала толпа детей в зеленых туниках, с венками на голове – они пели прелестные песенки, играли на свирелях, прыгали вокруг коней и радостно сообщали, как их хозяин счастлив меня принимать. После обеда Берли удалился, сославшись на возраст и усталость, но когда Роберт повел меня по цветникам мимо журчащих фонтанов, мраморных статуй и липовых аллей, Берли выглянул из летнего домика, одетый отшельником, со свечой, книгой и колоколом, и сообщил, что удаляется от мира, а посему просит меня о милости – передать должность его сыну.

– Нет-нет, милорд! – Я от души хохотала над его проделкой. – Не могу отправить вас на покой, вы мне слишком нужны! И зачем мне вас отпускать, если сейчас у меня два Сесила по цене одного.

Берли горестно улыбнулся, но я видела, что он явно польщен. И, что радостно, он снова был на ногах, носили его только тогда, когда надо было переходить из здания в здание.

В тот вечер в Большом зале мне прислуживали по высшему королевскому разряду: сперва мои телохранители в геральдических плащах алого атласа, со златоткаными королевскими гербами на груди и на спине, внесли козлы и доски. Едва стол был установлен, вошла процессия с булавами; пройдя несколько шагов, служители троекратно кланялись. Затем другие слуги, тоже с поклонами, внесли камчатную скатерть и хрусталь, тарелки и вилки, королевскую солонку в форме корабля, такую большую, что в ней поместился бы ребенок. Потом мои фрейлины присели в реверансе, кавалеры склонились в поклоне, внесли кушанья, от каждого отрезали кусочек и сняли пробу, как положено по ритуалу. Наконец мне подали хлеб, вино, и все, что я пожелала из сотни предложенных блюд – рыбы, мяса, птицы, сластей, десертов и засахаренных фруктов на любой вкус.

Я была очень довольна, говорила тихо, как всегда в конце дня, после сытной трапезы. В углу мальчик перебирал струны лютни и нежным голосом напевал один из сотни сонетов, сочиненных в мою честь поэтами и просто поклонниками:

Мне было так хорошо, так покойно, не хватало одного – моего лорда. Он обещал к вечеру вернуться из Сити, куда отпросился на день под предлогом срочного дела.

– Здравствуйте, Ваше Величество!

Как всегда, он налетел свежим весенним ветром, разгоняющим любые тучи. Однако я давно научилась читать в этих глазах, как на небосклоне, и сейчас видела грозные предвестники бури.

– Воистину, милорд пропустил большую потеху! – вскричал мой bete noire [5], молодой Саутгемптон, одним махом оказываясь возле Эссекса. – Сегодня мы в честь королевы травили медведя. Видели бы вы его, когда он красным глазом зыркал на очередного мастифа, слышали бы, как он ревел, когда собаки рвали его в клочья…

Мой лорд прервал Саутгемптона коротким поклоном:

– Простите мою грубость, сэр, но моя обязанность не оставляет времени для вежливости.

Как и мой долг перед королевой.

Он опустился на одно колено, тепло сжал мою руку. Вот какими крохами довольствуются нищие – он держит мою руку в своей, подносит к губам, покрывает поцелуями сморщенную тыльную сторону ладони…