Я, Елизавета - Майлз Розалин. Страница 16

Серрей!

Мой лорд Серрей!

Похоже, вино разогрело мне кровь. Я прижала руку к пылающей щеке.

Королева продолжала:

– Это – старая знать, они ратуют за старое, и прежде всего, как бы ни скрывали, – за старую веру. Они мечтают свернуть короля с пути протестантизма и сжечь наших единоверцев как еретиков. С ними Мария и епископ Винчестерский, лорд Гардинер. – Лицо у королевы потемнело. – Запевалой у них другой великий лорд, сэр Томас Ризли, в прошлые годы доверенный посланник короля, а ныне лорд-канцлер.

Я помнила злобного, заносчивого Ризли со свадьбы самой мадам Екатерины, помнила и его вкрадчивого дружка, сэра Паджета. Сейчас я нарочно заговорила спокойным, ровным голосом:

– И что, им удалось переубедить короля? Королева глядела в очаг, где языки пламени жадно пожирали уголь.

– Да. Король в тех летах, когда человек начинает бояться за свою душу. Теперь он готов жечь еретиков, как некогда вешал папистов, лишь бы вымостить себе дорогу к спасению.

Коли так, немудрено, что Мария разодета в пух и прах, а я – в опале. Теперь она вторая в очереди на престол, ее сторонники набирают силу в совете, ее вера торжествующе восстает из пепла, чтобы повергнуть во прах новую, – что же удивляться, если подлому Паджету велели напомнить: я – незаконная дочь и вообще никто.

Значит, Мария и ее присные числят лорда Серрея в своих рядах?

– Господи, Елизавета, да вы совсем побледнели! – воскликнула королева. – Мужайтесь, милое дитя!

– Кому же мне теперь доверять, мадам? – Я твердо решила, что не позволю своему голосу звучать жалобно. – До того, как я отбыла ко двору… когда приехал Паджет… мой наставник мастер Гриндал…

И я, запинаясь и путаясь, выложила последнюю из моих тревог.

– Ах, Гриндал! – Королева улыбнулась. – В смутные времена мудрый говорит притчами. Но Гриндал – один из нас, вот почему я выбрала его вам в наставники. Я велю ему в следующий раз открыто разъяснить, кто за нас, а кто против.

– А кто… за нас?

Королева улыбнулась не без торжества.

– Завтра увидите сами, когда король будет заседать в присутствии. Против Паджетов, Норфолков и Ризли, «старой гвардии» в совете, стоят те, кого они презрительно называют выскочками, – Джон Дадли, граф Лил и Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский, предводительствует же ими граф Гертфорд.

Доброго Кранмера я знала, и Дадли тоже – сколько себя помню, он всегда являлся в сопровождении своих рослых сыновей – они ходили за ним по пятам, как собачки. А что же «гордый Том» Сеймур, которого Серрей высмеял заодно с графом Гертфордом? Его королева не упомянула.

– А что брат лорда Гертфорда, мадам? – спросила я.

На этот раз в жар бросило королеву – наверно, от близости очага или от выпитого вина. Рука ее метнулась к щеке, голос потеплел.

– Сэр Томас Сеймур, да, прославленный воин и всеобщий любимец! Он только что вернулся во дворец из далеких странствий и поэтому не входит в совет. Однако во всем остальном он с братом заодно.

Не о нем ли говорили в моем детстве как о проходимце и негодяе, которого она когда-то любила? Я украдкой разглядывала королеву через стекло бокала. Она сияла, однако лицо ее сохраняло обычное спокойствие. Ее образованность, ее ум славились не меньше храбрости лорда Сеймура, ее набожность была известна всем, добродетель не вызывала сомнений. Не та эта женщина, чтобы таить нежность к человеку такого сорта. Нет, все это гадкие сплетни, и ничего больше. Надо выбросить их из головы.

Вот кто гораздо важнее – так это граф Гертфорд. Он был старшим братом Джейн Сеймур, когда сия ничем не примечательная девушка приглянулась королю; первые почести посыпались на него, когда его сестра подарила королю долгожданного сына, моего брата Эдуарда, а со временем он станет дядей нового короля.

Если Эдуард взойдет на трон ребенком – а он обожает дядю, который возился с ним, играл, беседовал, – тогда Гертфорд получит козырь, который не побить ни Паджету, ни Ризли, ни Норфолку, ни даже лорду Серрею при всей его красе и мощи: этот козырь – король…

Если…

Если…

Так много «если» и так много «но».

Внезапно вино, пляшущие языки пламени, дневная усталость, тепло натопленной комнаты сморили меня. Из-под отяжелевших век я видела, как королева ласково улыбнулась и встала.

– И еще два слова, мое усталое дитя, а потом прямиком в постель. Сказал ли вам лорд-гофмейстер, что у меня для вас приятный сюрприз? Так вот, у меня их два. – Она взяла со столика маленькую книжечку и вложила мне в руки. – Только что из Европы, по моему личному поручению. Читайте и запоминайте, она многому вас научит.

Королева подошла к двери и хлопнула в ладоши.

– Эй, кто-нибудь! – крикнула она. – Пошлите за мистрис Эшли, да поживей, и за свитой леди Елизаветы!

Потом теплыми руками обвила мне шею и зашептала в ухо:

– А вот и вторая приятная неожиданность. Спите спокойно, моя малютка, завтра вы увидите не только вашего отца, короля, но и вашего милого Эдуарда – принц, как и вы, прибыл ко двору! Все львята соберутся воздать честь своему родителю! Что ж, до завтра.

И вот я наконец в постели, мое усталое тело благодарно погрузилось в сон.

И, засыпая, я поняла, что во сне разгадаю Гриндаловы загадки.

Глава 8

День дураков.

В то первое апреля я проснулась с чувством, будто из моего сна только что крадучись вышел закутанный человек с ключами от всего, что мне надлежит знать, – только бы вспомнить, кто он или что он сказал…

Сны, наваждения, колдовство, чары…

Я одернула себя. Что за глупости, будто я – деревенская девчонка! Хватит дурить, даже в этот день дураков и общедозволенных безумств! По крайней мере, я могу положиться на Кэт, Парри и остальных – мне не грозят старые глупые шутки и проказы (соль в пирожном, лягушки в постели – брр!). Я всегда ненавидела подобные деревенские выходки и дуракаваляние. А кроме того, в этот день смеха мне предстояло нешуточное дело. Сегодня я наконец увижу отца, да еще и Эдуарда.

Однако, когда я сунула руку под подушку за королевиным подарком и увидела на корешке тисненные золотом буковки «Речи Цицерона против Катилины», я почувствовала, что меня зло разыграли. Впервые в жизни меня огорчила новая книга – только не подумайте, что я хотела бы найти под подушкой любовные песенки или новомодные сонеты, amoretti [12] из Италии…

Впрочем, когда утром я вышла из опочивальни, мысли мои были далеки от любви. Я думала только об отце, я видела только его грузную, расплывшуюся фигуру, какую запомнила со свадьбы; страх перед предстоящим вытеснил из головы остальное. Все, что могут сделать для поддержания духа белила, драгоценности или роскошный наряд, было сделано. С плеч ниспадало пунцовое платье, в разрезах рукавов виднелась серебряная парча, служанки расчесали мои волосы так, что они сияли золотом под обручем из рубинов и топазов. Вкруг шеи и запястий шли рубины размером с перепелиное яйцо, за спиной шлейфом волочился малиновый плащ. Впереди и сзади выступала свита в красном. Однако, когда мы проходили мимо алых королевских гвардейцев в сердце дворца, в королевские покои, мне было худо до тошноты. Благодарение Богу за тугую шнуровку: единственное, что может сдержать коварные позывы желудка!

Впереди разверзся приемный покой, такой же большой и изысканный, каким я его помнила: лепной потолок, помост, застланный узорчатым ковром, балдахин над троном. Комнату заполняла пестрая толпа: сотни придворных, дамы и кавалеры, советники и духовенство, посланники, просители, слуги и курьеры. Вдоль стен выстроилась одетая в черную, расшитую золотом камку личная гвардия монарха; их грозные алебарды возвышались над головами собравшихся. Однако я видела только одного человека – высокий, он заслонял и затмевал для меня всех остальных.

Рядом с выхоленным, разряженным в пух и прах худосочным недомерком Ризли лорд Серрей выделялся изяществом простоты и княжеским обликом. Он и одет был сегодня по-княжески: серебряные гербы на голубом бархатном берете, серебро на голубом с золотом камзоле, тонкий стан перехвачен поясом с тяжелой золотой пряжкой. При моем приближении оба поклонились, водянистые глазки Ризли загорелись.