Я, Елизавета - Майлз Розалин. Страница 23
Треск и хруст в голове сделались невыносимы. От жара в густом, неподвижном воздухе у меня сперло дыхание.
– Да?..
– Мадам, королева Екатерина Говард была распутница; она созналась, и ее полюбовники это подтвердили. Но ваша матушка неповинна в том, в чем ее обвиняли. – Он замолк; дыхание у него прерывалось, словно он только что бежал наперегонки. – Вина ее была одна – и за эту же вину осуждена ныне королева Екатерина – она навлекла на себя смертельную ненависть короля!
О Господи Иисусе!
Земля закачалась. Я задыхалась, мне было дурно.
Словно издалека донесся встревоженный голос Робина:
– Помогите миледи! Разрежьте шнуровку, у нее от жары обморок!
Ко мне бежали люди, подоспела уже почти вся свита. Робин подхватил меня и прислонил к жесткой дубовой коре.
– Простите меня, мадам, за потрясение и боль, – сбивчиво бормотал он, – но, клянусь, как Бог свят, вам следовало знать правду – и больше ни одна живая душа не посмела бы ее вам открыть!
Правду.
Поддерживаемая с обеих сторон Робином и Джоном Эшли, я покорно, словно заблудившийся ребенок, ехала назад во дворец – кобылку мою вели в поводьях, и мне хотелось одного – покоя и одиночества, чтобы переварить и принять эту правду. Однако, едва мы вступили в анфиладу моих покоев, навстречу выбежал Гриндал. Глаза у него были безумные, лицо заплакано – он еще не раскрыл рта, а я уже знала, что он скажет.
– Мадам! Королева! Король отдал приказ: сейчас ее возьмут под стражу за измену и отведут в Тауэр!
Глава 12
Для нас, для тех, кто живет в маленьких комнатах, это худший из звуков – топот ног, словно кто-то бежит от Божьего гнева, и рыдающий всхлип: «Миледи, о миледи!»
Я вижусь вам во всей полноте государственной мощи, ведущей актрисой на огромных подмостках мира. Но большую часть жизни я провела в маленьких комнатенках.
Братья Верноны и Эшли силой удерживали Гриндала, но он вырывался, словно в него вселился бес.
Я обрела голос:
– Пропустите мастера Гриндала ко мне! Говорите, учитель, говорите!
Словно прорвав плотину, с дрожащих губ Гриндала полился рассказ:
– Анна Эскью! Через нее королеву поймали в ловушку! Из-за того, что мадам Екатерина милостиво принимала ее при дворе и вступилась за несчастную, когда ту приговорили к смерти, теперь ее самое сочли еретичкой!
– Анна обвинила королеву?
– Напротив, мадам! – Гриндал рыдал от отчаяния. – Для этого лорд Ризли и вздернул ее на дыбу – чтобы бросить королеву в тот же костер! Но хотя два палача что есть силы налегали на рычаги, они не заставили Анну свидетельствовать против королевы. Однако, когда государыня оказалась в немилости, лорд Ризли нанес ей удар в спину. Он заручился приказом от короля, за его самоличной подписью. Теперь он с шестьюдесятью стражниками идет к королеве, чтобы препроводить ее в Тауэр!
В Тауэр? Сколько времени осталось до их прихода? Я постаралась собраться с мыслями.
– Кто сообщил об этом? – резко спросила я. – Откуда стало известно?
Гриндал пытался взять себя в руки.
– Королевский лекарь, мадам, доктор Венди, он был у королевы, когда пришел лорд Ризли, и все слышал. Он – Друг королевы, и потому поспешил нас известить.
Этот разговор происходил уже на ходу – мы торопливо шагали через мои покои на половину королевы. Я уже различала жуткий, леденящий сердце звук – череду громких протяжных вскриков, разделяемых промежутками гробовой тишины.
– Это королева! – в страхе вымолвил Гриндал.
Я сама была близка к рыданиям – я никогда не слышала ее плача, даже ни разу не видела, чтобы она обронила слезу.
У дверей королевиных покоев не было стражи, только дрожащий шут сжимал кулаки и скалился, словно умалишенный. Где кавалеры из свиты, как в былые времена? Мы шли на звук, пока не натолкнулись на саму королеву.
Она не понимала, где находится. Лежа ничком на полу, она испускала хриплые, громкие, истошные вопли. Головной убор свалился в грязь, седые волосы, подкрашенные на дюйм от корней, ровно настолько, насколько их обычно видно, дальше сивые и спутанные, как у ведьмы, разметались по полу – она рвала их и дергала, колотя себя по вискам, словно роженица в муках. Только одно слово можно было разобрать в этом бессвязном вое: «Нет, нет, нет, – рыдала она. – Нет! Нет! Нет!»
Возле нее метались, обессилев от слез, ее сестра Герберт, фрейлины Денни, Тиррит и прочие. Одного взгляда на их побелевшие лица было довольно, чтобы понять: их берут под стражу вместе с ней. Лорд-канцлер вознамерился одним махом уничтожить осиное гнездо еретиков. Он уберет с дороги королеву, а дальше их с Паджетом власть над королем станет безраздельной! Вот герой! Вот мужчина – нагнал страху на кучку беззащитных женщин!
Возле королевы стоял на коленях маленький, крепко сбитый человечек, он расстегнул тугие рукава и растирал ей запястья. Я видела его в свите отца.
– Доктор Венди! Что мы можем сделать для королевы?
Он беспомощно пожал плечами, его пухлое лицо было перекошено страхом.
– Не знаю, миледи.
– Но что-то делать надо! Не бросать же ее на произвол судьбы!
Он развел руками, признавая полное поражение. Горе и гнев выплеснулись из меня криком:
– Думайте же! – взвыла я. – Господи, мы должны ей помочь!
– Миледи? – Это заговорил мажордом королевы – он встречал меня в день приезда и сейчас единственный не потерял присутствия духа. – Если бы король увидел ее такой, он бы уверился в ее невиновности.
Другая Екатерина уже пробовала это сделать – моя бедная кузина, она с воплями бежала по дворцу, бежала к королю, веря, что он увидит ее и не пошлет на смерть…
Мажордом продолжал:
– Или, мадам, если бы вы решились поговорить с королем, молить его о пощаде…
Как Екатерина молила за Анну Эскью?
Он осекся, на его некрасивом выразительном лице была написана почти полная безнадежность.
И все-таки что-то в этом есть. Я обернулась к доктору Венди:
– Может ли королева двигаться? Тот снова пожал плечами.
– Как всякая женщина, мадам, которая страждет не телом, а душой.
– Пожалуйста, дайте ей самого сильного взбадривающего, сэр… умоляю!
Ко мне уже подскочила Герберт, сестра Екатерины, на ее заплаканном лице блеснула надежда.
– Леди Елизавета… вы поговорите с королем?
Я сжала ей руку.
– Если мы сможем доставить к нему ее саму, как советует этот джентльмен, мое заступничество не потребуется. – Я взглянула на мажордома. – Но как это сделать?
Он опередил меня:
– Эй, носилки для королевы, живо, если вам дорога ее жизнь… и подайте к черному крыльцу, не к парадному, запомните!
Я повернулась к Герберт.
– Сударыня, если вы и другие фрейлины… Она уже ожила.
– Конечно, мадам. Поднимите королеву! – пронзительно крикнула она. – Быстрее, платье, гребенки…
Они затараторили все разом, словно сороки:
– Гамателис сюда, буру, яичного белка, немного румян, ароматы…
– Только быстрее! – молила Герберт. – Христом Богом заклинаю, быстрее…
Через десять минут кавалеры из свиты то ли вывели, то ли вынесли королеву к заднему крыльцу, выходящему во двор, когда лорд Ризли со своими стражниками уже входил с парадного. Мы медленно двигались по лабиринту замковых двориков, вся Екатеринина свита с молитвой следовала за нами. Но жарче всех молилась я, молилась, чтобы наша отчаянная затея увенчалась успехом. Наконец навстречу выбежал один из моих кавалеров с самым что ни на есть ободряющим известием.
– Король один, с ним никого нет, он в цветнике возле реки.
В обнесенном стеной маленьком цветнике на берегу Темзы король с прислужниками дремал в благоухании тимьяна, душистого иссопа и ромашки. Королева пошла к нему одна, мы, притихшие и настороженные, жались у ворот.
Однако стоило ей войти, он встрепенулся, словно зверь, которого застигли спящим вдали от берлоги. Сквозь щелочки полуприкрытых глаз он смотрел, как она замедлила шаг, запнулась, потом упала к его ногам, потому что едва держалась на своих. Он услышал, как она рыдает, как взывает к его милосердию, как молит о пощаде за свои проступки. Он почувствовал ее ужас и самоуничижение, вкусил сладость торжества, учуял жертвенный дым искупительного всесожжения ее души, которая поджаривалась на алтаре его гнева.