Голубой горизонт - Смит Уилбур. Страница 4

– Милостивый Иисус, она прекрасна! – Джим разглядел огромный круглый золотой глаз, глядящий на него сквозь изумрудную воду.

Зубан судорожно раскрывал и закрывал пасть, жабры раздувались, посылая в организм кислород, которого сейчас не хватало рыбе. Пасть была такой большой, что в нее поместились бы голова и плечи взрослого мужчины, и ее усеивали ряды острых зубов длиной с указательный палец.

– Теперь я верю в рассказ дяди Дорри. – Джим тяжело дышал от напряжения. – Эти зубы легко могут перекусить ногу человека.

Наконец, спустя два часа после того, как рыба схватила приманку, она оказалась рядом с лодкой. Втроем ребята с трудом подняли гигантскую голову из воды. Как только они это сделали, рыба принялась в последний раз отчаянно биться. Тело ее было длиной в половину роста высокого мужчины, а толщиной в середине с шотландского пони. Рыба изгибалась так, что ее нос коснулся широких плавников хвоста сначала с одной стороны, потом с другой. Столбы морской воды заливали юношей; все трое промокли так, словно стояли под водопадом. Но продолжали держать, пока яростные спазмы не ослабли. Джим сказал:

– Держите ее. Она готова к встрече со священником.

Он достал из-под транца дубинку. Ее конец был утяжелен свинцом, сама дубинка была отлично уравновешена и увесисто лежала в правой руке. Джим высоко поднял ее над рыбьей головой и вложил весь свой вес в удар, который пришелся в костный бугорок над блестящими желтыми глазами. Массивное тело застыло, предсмертная дрожь пробежала по сверкающим солнечно-красным бокам. Потом жизнь ушла из тела, и рыба белым брюхом вверх поплыла рядом с лодкой, раскрыв пластинчатые жабры, словно это был дамский веер.

Вспотевшие, промокшие, тяжело дыша, лелея поврежденные руки, молодые люди держались за транец и с благоговением разглядывали убитое ими удивительное существо. У них не было подходящих слов, чтобы выразить торжество и одновременно грусть, веселье и печаль, которые охватывают охотника после того, как кульминация миновала.

– Именем пророка, это сущий Левиафан, – негромко сказал Мансур. – Рядом с ним я чувствую себя таким маленьким…

– Акулы будут здесь с минуты на минуту, – нарушил очарование мгновения Джим. – Помогите поднять ее на борт.

Ребята продели в жабры веревку и все вместе взялись за нее. Ялик опасно накренился, когда они втаскивали рыбу. Лодка едва вместила добычу, на банках негде было сесть, поэтому пришлось примоститься на планшире. Сорванная с рыбы чешуйка плыла рядом; она была размером с золотой дублон и так же ярко блестела.

Мансур подобрал ее, повернул так, чтобы в ней отразилось солнце, и с восхищением смотрел на нее.

– Надо отвезти эту рыбу домой, в Хай-Уэлд, – сказал он.

– Зачем? – резко спросил Джим.

– Чтобы показать семье, моему отцу и твоему.

– К ночи она утратит цвет, чешуйки высохнут и потускнеют, а мясо начнет гнить и вонять. – Джим покачал головой. – Я хочу запомнить ее такой, во всем ее великолепии.

– Так что нам с ней делать?

– Продадим начальнику интендантской службы корабля ВОК.

– Такое замечательное создание. Продать его, как мешок картошки? Это святотатство, – заявил Мансур.

– Даю тебе зверей земных и рыб морских. Убивай! Ешь! – прочитал по памяти Джим. – Бытие. Слова самого Бога. Как это может быть святотатством?

– Твоего Бога, не моего, – возразил Мансур.

– Он один и тот же Бог, твой и мой. Мы только называем его по-разному.

– Он и мой Бог, – не пожелал остаться в стороне Зама. – Кулу-Кулу, величайший из великих.

Джим перевязал раненую руку клочком ткани.

– В таком случае именем Кулу-Кулу. Этот зубан – пропуск на борт голландского корабля. Я хочу использовать его как рекомендательное письмо к интенданту. Я собираюсь продать ему не только рыбу, но все, что производит Хай-Уэлд.

В спину ребятам со скоростью десять узлов дул свежий северо-западный ветер, они смогли поставить единственный парус и быстро прошли по заливу. Под защитой пушек крепости на якорях стояли восемь кораблей. Большинство здесь находились уже несколько недель и обеспечили себя провизией.

Джим показал на судно, пришедшее последним.

– Они много месяцев не ступали на сушу. И истомились по свежей пище. Вероятно, уже вовсю страдают от цинги. – Джим повернул руль, пробираясь между кораблями. – После того что они с нами сделали, непременно надо на них нажиться.

Все Кортни были купцами до мозга костей, и даже для самых молодых из них слово «прибыль» имело священный смысл. Джим направился к голландскому кораблю. Это был высокий трехпалубный бриг, с двадцатью пушками с каждого борта и квадратными парусами на трех мачтах – большой и широкий, хорошо вооруженный купец, под вымпелом компании ВОК и флагом Голландской республики. Когда подошли ближе, стал виден ущерб, причиненный корпусу бурями. Судну явно пришлось в плавании нелегко. Еще ближе Джим рассмотрел на корме поблекшие золоченые буквы: Het Gelukkige Meeuw, «Золотая чайка»! Джим улыбнулся тому, насколько не идет старому паруснику это пышное название. Но тут его зеленые глаза сузились от удивления и интереса.

– Женщины, клянусь Богом! – Он показал вперед. – Сотни женщин.

Мансур и Зама вскочили, вцепились в мачту и вглядывались вперед, заслоняя глаза от солнца.

– Ты прав! – воскликнул Мансур.

Женщины, кроме жен бюргеров, их флегматичных и строго охраняемых дочерей и проституток из портовых таверн, – большая редкость на мысе Доброй Надежды.

– Только посмотрите на них! – благоговейно выдохнул Джим. – Только посмотрите на этих красавиц.

Вся передняя часть палубы была заполнена женщинами.

– Откуда ты знаешь, что они красавицы? – спросил Мансур. – Мы слишком далеко, чтобы судить. Небось уродливые старухи.

– Нет, Бог не может быть к нам так жесток. – Джим возбужденно рассмеялся. – Каждая из них – ангел небесный. Я просто знаю.

На юте расположилась небольшая группа офицеров, а матросы уже работали, заменяя поврежденные балки и обновляя корпус. Но трое в ялике видели только женские фигуры на палубе. До ребят снова донеслось зловоние, и Джим в ужасе произнес:

– У них на ногах кандалы.

У него из троих было самое острое зрение, и он заметил, что женщины бредут по палубе цепочкой, скованные, как рабы.

– Осужденные, – согласился Мансур. – Твои ангелы небесные – осужденные преступницы. Страшны как смертный грех.

Теперь юноши подплыли достаточно близко, чтобы разглядеть черты лица этих оборванок, их серые немытые волосы, беззубые рты, сморщенную старческую кожу, ввалившиеся глаза, уродливые синяки и цинготные опухоли. Женщины тупым, безнадежным взглядом смотрели на приближающуюся лодку, не проявляя ни интереса, ни эмоций.

Даже похоть Джима несколько поутихла. Перед ребятами были не люди, а избитые, измученные животные. Их парусиновые платья-рубашки были грязны и изорваны. Очевидно, они не снимали их с самого Амстердама, а воды у них не было не только на стирку, но и на то, чтобы вымыться. У мачтовых кнехтов и на юте, нависающем над палубой, стояли стражники, вооруженные мушкетами. Когда ялик приблизился на расстояние окрика, офицер в голубом флотском мундире подошел к борту и поднес к губам рупор.

– Отойдите! – приказал он по-голландски. – Это корабль-тюрьма. Держитесь в стороне, или мы будем стрелять.

– Он серьезно, Джим, – сказал Мансур. – Давай уберемся отсюда.

Джим не обратил внимания на его слова и поднял одну из рыбин.

– Vars vis! – закричал он в ответ. – Свежая рыба! Только что из моря. Поймана час назад.

Офицер у поручня помедлил в нерешительности, и Джим воспользовался представившейся возможностью.

– Посмотрите! – Он пнул большую тушу, занимавшую всю лодку. – Зубан. Лучшее мясо во всем море! Здесь достаточно, чтобы неделю кормить всех на борту.

– Подождите! – Офицер торопливо направился к группе, расположившейся на юте. Последовало недолгое обсуждение, и он вернулся к борту.

– Хорошо. Подойдите. Но держитесь подальше от нашего носа. Цепляйтесь за корму.