Голубой горизонт - Смит Уилбур. Страница 95

Потом начали работу над «Йоркской девой». Этот корабль всегда был капризен, способен выйти из ветра, когда тот сильный и противный. Том воспользовался случаем и добавил десять футов к грот-мачте и наклонил ее на пять градусов. Он также удлинил бушприт и переместил опоры кливера и стакселя чуть вперед. Чтобы изменить осадку, он переставил в трюме бочки с водой. Все это не только изменило вид корабля, но он стал лучше слушаться руля; нос перестал перевешивать.

Корпус окрасили, в противоположность корпусу «Дара», в темно-синий цвет, а порты – в небесно-голубой.

– Корабль был назван «Йоркской девой» в твою честь, – напомнил Том Саре. – Будем справедливы, ты должна дать ему новое имя.

– «Дух воды», – сразу ответила она, и Том удивленно заморгал.

– Как это тебе пришло в голову? Необычное название.

– А я необычная женщина, – рассмеялась Сара.

– Это правда. – Он тоже рассмеялся. – Но просто «Дух» было бы лучше.

– Кто называет корабль, ты или я? – мягко спросила Сара.

– Давай скажем: мы оба.

Сара, сдаваясь, развела руками.

Когда миновали сорок дней траура по Ясмини, Дориан настолько окреп, что мог самостоятельно доходить до конца пляжа и переплывать пролив. Хотя силы почти вернулись к нему, его отличали одиночество и глубокая печаль. Когда Мансур мог оторваться от своих обязанностей, он сидел с Дорианом, и они негромко разговаривали.

По вечерам семья собиралась у костра и обсуждала планы на будущее. Вскоре стало очевидно, что никто не хочет делать эту лагуну своим новым домом. Поскольку у них не было лошадей, разведывательные экспедиции Тома и Мансура не могли пройти далеко в глубь суши, поэтому они не встретили ни одного племени, населяющего эти земли. Все деревни на их пути были сожжены и покинуты.

– Если не с кем торговать, торговля невозможна, – говорил Том.

– Это нездоровое место. Лихорадка уже унесла одного моряка, – поддержала его Сара. – Я очень надеялась встретить здесь нашего мальчика, Джима, но за все это время никаких его следов нет. Должно быть, он пошел дальше на север. – Джим мог не появиться по сотне других причин, но Сара предпочитала об этом не думать. – Там мы его найдем, – решительно заключила она.

– Я тоже не могу здесь оставаться, – сказал Мансур. В последние несколько недель он вполне естественным образом стал полноправным членом семейного совета. – Наш с отцом священный долг – найти человека, который приказал убить маму. Теперь я знаю, кто он. И моя судьба на севере, в королевстве Оман.

Он вопросительно взглянул на отца.

Дориан медленно кивнул.

– Убийство Ясмини все изменило. Я разделяю с тобой священный долг мести. Мы вместе отправимся на север.

– Значит, решено, – сказал от имени всех Том. – Когда достигнем залива Рождества, примем следующее решение.

– Когда мы отплывем? – нетерпеливо спросила Сара. – Назовите день.

– Корабли почти готовы, мы тоже. Через десять дней. На следующий день после Страстной пятницы, – предложил Том. – Вполне подходящий день.

Сара сочинила письмо Джиму. Написанное ее изящным мелким почерком, оно заняло двенадцать листов плотного пергамента. Письмо она зашила в брезент, раскрасила пакет небесно-голубой корабельной краской и запечатала горячей смолой. Свое имя она написала белым, а черным, большими буквами, – «Джеймсу Арчибальду Кортни, эсквайру». Потом отнесла на холм и своей рукой вложила в углубление под почтовым камнем. Наверху камня оставила груду булыжников, чтобы дать знать Джиму, когда он придет за ожидающим его письмом.

Мансур охотился в глубине долины и убил еще пять капских буйволов. Женщины засолили, замариновали и высушили мясо, потом наготовили для предстоящего путешествия острой колбасы. Под присмотром Мансура оба экипажа заполнили бочки свежей пресной водой. Когда это было сделано, Том с обоими капитанами-арабами на шлюпке обошел корабли, проверяя их осадку. Оба корабля были тяжело нагружены, но хорошо держались на воде. В новой краске они выглядели удивительно элегантными.

Кадема аль-Джури в цепях, под сильной охраной, каждый день на несколько часов выводили на палубу. Том и Дориан по очереди допрашивали его. Стоя в тени высохшей свиной шкуры, Кадем отвечал на все вопросы – хоть и не добровольно, но по крайней мере с некоторым уважением. Однако его взгляд оставался неприятно фанатичным и упорным. Хотя Том и Дориан ставили вопросы по-разному, ответы Кадема всегда были одинаковы, и он ловко уходил из расставленных ловушек. Закон не позволял Мансуру и Дориану проявлять милосердие: когда они на него смотрели, Кадем видел в их взглядах смерть и мог только надеяться на быструю и достойную казнь, без расчленения и ужасной свиной шкуры.

За долгие недели заключения у Кадема на нижней палубе выработался собственный распорядок. По ночам его караулили трое матросов-арабов, каждый по четыре часа. Их старательно отобрал Батула, и вначале они точно исполняли приказания. Сами молчали, но доносили Батуле даже о самых незначительных замечаниях Кадема. Однако ночи были долгими, а обязанности охранников скучными; тяжело было не засыпать. Самые известные муллы королевского дома Омана обучили Кадема диалектике и мастерству религиозных споров. То, что он нашептывал по ночам своим стражникам, пока остальной экипаж спал или находился на берегу, сильно действовало на набожных молодых людей. Истины, сообщаемые им, оказывались слишком ранящими и трогательными, чтобы передавать их Батуле. Стражники не могли не слушать, хотя вначале внимали, как он рассказывал об истине и красоте пути Бога, со страхом и благоговением. Постепенно, вопреки собственному желанию, они начали отвечать на его слова. По огню в глазах они поняли, что Кадем святой человек. Мало-помалу его страстность и непоколебимая логика начали их убеждать. Постепенно они попадали в рабство к Кадему ибн-Абубакеру.

Тем временем общее волнение перед приближающимся отплытием нарастало. Из хижин на краю леса на корабли переправили последние тюки с мебелью и вещами. В Страстную пятницу Том и Мансур поднесли горящие факелы к опустевшим хижинам. Высохший тростник сразу занялся. На следующий день в утреннюю вахту, когда Том был в состоянии разглядеть пролив, корабли отплыли. Ветер дул с берега, и маленькая флотилия вышла из лагуны в открытое море.

В полдень, когда земля низкой голубой полосой лежала на западе, кто-то в страшном волнении прибежал с нижней палубы. Том и Дориан были на юте. Дориан сидел в низком кресле, которое соорудил для него Том. Вначале братья не поняли, о чем дико кричит этот человек.

– Кадем! – наконец понял Том. Он сбежал по трапу на нижнюю палубу. Запертый в деревянной клетке, которую соорудили для него плотники, Кадем свернувшись спал на соломенном тюфяке. Его цепи были надежно прикреплены к кольцам в палубе. Том схватил за край одеяло, с ног до головы закрывавшее пленника, отбросил его в сторону и пнул лежавший под одеялом манекен. Он был искусно сооружен из двух набитых паклей мешков, связанных короткими кусками старой веревки, и напоминал под одеялом очертания человеческого тела.

Корабль быстро обыскали с кормы до носа. Том и Дориан с саблями в руках обошли все палубы, заглядывали во все уголки.

– Нет еще троих, – доложил пристыженный Батула.

– Кого? – спросил Дориан.

Батула с трудом собрался с силами для ответа:

– Рашида, Пинны и Хаббана, – хрипло сказал он, – тех самых, кому я поручил его охранять.

Том изменил курс и сблизился с «Местью». Он через рупор окликнул Мансура, который командовал вторым кораблем. Корабли повернули и опять направились в лагуну. Но теперь ветер, который помогал им отойти, мешал войти в проход. Несколько дней они маневрировали у входа. А когда Том раздраженно приказывал войти в пролив, дважды едва не налетали на рифы.

Только через шесть дней после отплытия они снова бросили якорь в лагуне. С самого отплытия шли сильные дожди, и, сойдя на берег, они не увидели ни следа беглецов: все было смыто.