* * *
Он ночью приплывет на черных парусах
Серебряный корабль с пурпурною каймою!
Но люди не поймут, что он приплыл за мною
И скажут: “Вот луна играет на волнах”…
Как черный серафим три парные крыла,
Он вскинет паруса над звездной тишиною!
Но люди не поймут, что он уплыл со мною,
И скажут: “Вот она сегодня умерла”…
* * *
Гаснет моя лампада…
Полночь глядит в окно…
Мне никого не надо,
Я умерла давно!
Я умерла весною,
В тихий вечерний час…
Не говори со мною, —
Я не открою глаз!
Не оживу я снова —
Мысли о счастье брось!
Черное, злое слово
В сердце мое впилось…
Гаснет моя лампада…
Тени кругом слились…
Тише!.. Мне слез не надо…
Ты за меня молись!
Саша Черный
(1880–1932)
Саша Черный (псевдоним Александра Михайловича Гликберга) был очень популярен в начале ХХ века. Его первую книгу “Разные мотивы” (1906), вышедшую под настоящей фамилией автора, конфисковали, а сам поэт вынужден был уехать за границу. После возвращения он стал ведущим поэтом журнала “Сатирикон”. Своеобразие стиля Саши Черного – в сочетании юмора и сатиры с точностью психологических характеристик и лиризмом, а также в неподражаемой афористичности.
После ухода из “Сатирикона” он сотрудничал в различных сатирических журналах, где приобрел, по словам Куприна, “и громадную аудиторию, и широкий размах в творчестве, и благодарное признание публики”. В своих острых стихах, пронизанных едким сарказмом и некоторой долей скептицизма, поэт разоблачал реакцию, бичевал консервативные и декадентские тенденции в литературе и искусстве, зло высмеивал проявление мещанства и прочие общественные пороки.
После революции Саша Черный эмигрировал. На Западе он стал известен и как детский поэт, и как прозаик. Умер во Франции.
До Реакции
Пародия
Дух свободы… К перестройке
Вся страна стремится,
Полицейский в грязной Мойке
Хочет утопиться.
Не топись, охранный воин, —
Воля улыбнется!
Полицейский! будь покоен, —
Старый гнет вернется…
(1906)
Потомки
Наши предки лезли в клети
И шептались там не раз:
“Туго, братцы… Видно, дети
Будут жить вольготней нас”.
Дети выросли. И эти
Лезли в клети в грозный час
И вздыхали: “Наши дети
Встретят солнце после нас ”.
Нынче, также как вовеки,
Утешение одно:
Наши дети будут в Мекке,
Если нам не суждено.
Даже сроки предсказали —
Кто лет двести, кто пятьсот,
А пока лежи в печали
И мычи, как идиот.
Разукрашенные дули,
Мир умыт, причесан, мил…
Лет чрез двести? Черта в стуле!
Разве я Мафусаил? [366]
Я, как филин, на обломках
Переломанных богов.
В неродившихся потомках
Нет мне братьев и врагов.
Я хочу немножко света
Для себя, пока я жив,
От портного до поэта,
Всем понятен мой призыв…
А потомки… Пусть потомки,
Исполняя жребий свой
И кляня свои потемки,
Лупят в стену головой!
(1908)
Молитва
Благодарю Тебя, Создатель,
Что я в житейской кутерьме
Не депутат и не издатель
И не сижу еще в тюрьме.
Благодарю Тебя, Могучий,
Что мне не вырвали язык,
Что я, как нищий, верю в случай
И к всякой мерзости привык.
Благодарю Тебя, Единый,
Что в Третью Думу я не взят, —
От всей души, с блаженной миной,
Благодарю Тебя стократ.
Благодарю Тебя, мой Боже,
Что смертный час, гроза глупцов,
Из разлагающейся кожи
Исторгнет дух в конце концов.
И вот тогда, молю беззвучно,
Дай мне исчезнуть в черной мгле —
В раю мне будет очень скучно,
А ад я видел на земле.
(1908)
Недержание
У поэта умерла жена…
Он ее любил сильнее гонорара!
Скорбь его была безумна и страшна —
Но поэт не умер от удара.
После похорон пришел домой – до дна
Весь охвачен новым впечатленьем
И, спеша, родил стихотворенье:
“У поэта умерла жена”.
(1909)
Недоразумение
Она была поэтесса,
Поэтесса бальзаковских лет.
А он был просто повеса —
Курчавый и пылкий брюнет.
Повеса пришел к поэтессе,
В полумраке дышали духи,
На софе, как в торжественной мессе,
Поэтесса гнусила стихи:
“О, сумей огнедышащей лаской
Всколыхнуть мою сонную страсть.
К пене бедер, за алой подвязкой
Ты не бойся устами припасть!
Я свежа, как дыханье левкоя…
О, сплетем же истомности тел!”
Продолжение было такое,
Что курчавый брюнет покраснел.
Покраснел, но оправился быстро
И подумал: была ни была!
Здесь не думские речи министра,
Не слова здесь нужны, а дела…
С несдержанной силой кентавра
Поэтессу повеса привлек,
Но визгливо-вульгарное: “Мавра!!”
Охладило кипучий поток.
“Простите… – вскочил он. – Вы сами…”
Но в глазах ее холод и честь:
“Вы смели к порядочной даме,
Как дворник, с объятьями лезть?!”
Вот чинная Мавра. И задом
Уходит испуганный гость.
В передней растерянным взглядом
Он долго искал свою трость…
С лицом белее магнезии
Шел с лестницы пылкий брюнет:
Не понял он новой поэзии
Поэтессы бальзаковских лет.
(1909)