Вирус «В-13» - Михеев Михаил Петрович. Страница 3

На полках шкафа стояла фарфоровая и стеклянная лабораторная посуда. Внизу в глубине помещался черный ящичек с циферблатом и стрелкой. От ящика куда-то вниз уходили электрические провода.

Она повернула ключик в ящике. Послышалось тиканье часового механизма, по циферблату медленно поползла черная стрелка.

Внезапно с улицы через разбитые стекла донеслась русская речь.

Медленно, без стука, женщина закрыла дверку шкафа. Выглянула в окно. Осторожность и злобное чувство мести некоторое время боролись в ее душе. Наконец, не спуская пристального взора с улицы, она вынула из сумочки пистолет, удобно пристроила его на переплете окна, уверенным жестом перевела предохранитель, прицелилась и выстрелила. На кафельный пол вылетел дымящийся патрон. Не успело заглохнуть короткое эхо выстрела, как женщина еще раз нажала собачку спуска. Курок сухо щелкнул… но выстрела не последовало. Она сунула пистолет в сумочку, быстро выбежала из комнаты, спустилась в садик с закопченными и измятыми кустами роз и через небольшую калитку вышла в пустой переулок.

Из-за кустов показался сгорбленный садовник в фартуке, с лейкой. Он посмотрел вслед уходящей, что-то глухо замычал и погрозил ей трясущейся рукой.

Два друга

По пустой разбитой улице пригорода шли два советских офицера: капитан и младший лейтенант.

Они шли, не торопясь, и со спокойным любопытством разглядывали улицу чужого города. Они слышали об этом городе когда-то на уроках географии и конечно в то время не думали, что десяток лет спустя им придется брать этот самый город тяжелым штурмом, который будет стоить жизни многим их товарищам.

Капитан был высокий, широкоплечий. На его крупном лице северянина виднелись следы копоти, въевшейся за последние дни напряженных боев. Поперек лба тянулась засохшая ссадина, которая придавала лицу суровое, даже мрачное выражение. Но серые глаза его смотрели спокойно и даже чуточку насмешливо. Руки привычно и удобно лежали на прикладе автомата, повешенного на шею.

По сравнению с рослым капитаном его спутник – младший лейтенант, казался совсем юношей. Автомат, заброшенный за спину, как-то даже не шел к его хрупкой фигурке, к его симпатичному, по-девичьи нежному лицу с темными мечтательными глазами. Поверх широкого ремня автомата перекрещивался тонкий ремешок, на котором висел фотоаппарат в кожаном потрепанном футляре.

Разглядывая улицу, вертя головой по сторонам, он не обращал взимания на развороченную мостов оступался в ямы, запинался за кирпичи. Капитан спокойным привычным движением поддерживал его за локоть. И по тому, как юноша также, словно не замечая, подчинялся ему, можно безошибочно заключить, что это идут два товарища; пошагавшие рядом по разбитым дорогам войны. Капитана звали Яков Байдаров, младшего лейтенанта – Сергей Березкин.

Байдаров до войны работал в Сибири, корреспондентом молодежной газеты. В свободное время изучал иностранные языки и занимался спортом. И то и другое давалось ему легко; он читал Бальзака и Байрона в подлинниках и был чемпионом области по боксу. Байдаров довольно равнодушно относился к своим успехам, зато статьи в газету писал с увлечением, много раз переписывал и никогда не был ими доволен.

На фронт он пошел добровольцем. Хорошая физическая подготовка помогла ему быстро освоить тяжелую солдатскую науку, а солдатское счастье сберегло от пуль и осколков: за все время войны он ни разу не был ранен.

В стрелковой части, где он служил, ничего не знали о его прошлых литературных занятиях. Только после битвы на Волге, в отпуске, Байдаров написал первую фронтовую корреспонденцию для «Огонька». Корреспонденцию напечатали, ее прочитали в части, и через месяц он уже работал в редакции корпусной газеты. Там он и познакомился с фотокорреспондентом Сергеем Березкиным.

Байдарову понравился фотокорреспондент, попавший на фронт прямо со школьной скамьи. Березкин вздрагивал каждый раз, когда за сотню метров от него рвалась мелкая мина, но тем не менее целые дни проводил на передовой в поисках хорошего боевого кадра. И, нужно сказать, всегда его находил.

У сильных натур есть врожденная потребность кого-нибудь опекать, о ком-нибудь заботиться. Байдаров взял на себя роль наставника неопытного юноши. Он делал это тактично, по-дружески, с добродушным юмором, и Березкин с благодарностью принимал его помощь.

– Мне все еще не верится, Яша, – сказал Березкин, – неужели это правда?

– Что тебе не верится, Сережа?

– Неужели война в самом деле закончилась?

– Да, к сожалению, закончилась.

Березкин уже успел привыкнуть к шуткам Байдарова, но тут он посмотрел на него с недоумением.

– Это почему же «к сожалению»?

– А мне показалось, что тебе еще хочется повоевать.

Березкин улыбнулся, и лицо его стало еще более юным. Он заложил пальцы за ремешок фотоаппарата и продолжал мечтательно: – На самом деле, как будет чудесно: мы с тобой скоро сдадим на склад автоматы и поедем в Москву. Ты только представь себе: вот мы высадились на Белорусском вокзале. Мы не поедем ни на трамвае, ни в такси, мы пойдем пешком мимо высоких домов с целыми стеклами, мимо нас будут проходить мужчины в красивых костюмах, без погон, женщины в цветных шелковых платьях. Мы пройдем по Красной площади, мимо Кремля, мимо Мавзолея… Наконец, мы на улице Правды, в редакции «Огонька», заходим прямо к главному редактору, и он нам скажет…

– «Получите гонорар!» – вставил Байдаров.

– Гонорар?.. Почему гонорар?

– Гонорар, который нам не прислали за наш фотоочерк «На подступах к Берлину».

– Ах, да, я и забыл. Нет, нам, наверно, что-нибудь другое скажут…

Березкин вдруг остановился, озабоченно поморгал глазами и стал что-то искать в карманах.

– Письмо… – сказал он встревожено, – я же совершенно забыл, я письмо получил. «Байдарову и Березкину». Из редакции «Огонька»… Где же оно?

Не найдя ничего в карманах брюк, Березкин засунул пальцы в карманы гимнастерки.

– Я его даже не распечатал, – продолжал он с отчаянием, – чтобы вместе с тобой прочитать… Ну конечно, – и он безнадежно опустил руки, – я его потерял.

– Правильно, Сережа. А я его нашел, – и Байдаров показал сложенный вдвое конверт. – Ты его еще на почте мимо кармана положил.

– Ну вот, – упрекнул Березкин, – человек нервничает, волнуется, а ты молчишь.

– С педагогической целью: чтобы в другой раз не терял.

Березкин, распечатывая конверт, совсем перестал обращать внимание на дорогу. Байдаров взял его под руку и свел с тротуара на середину улицы, где было меньше опасности налететь на разбитый подъезд или провалиться в подвальное окно.

– Ты только подумай, Яша, что нам пишут, – заговорил быстро Березкин, тыча пальцем в письмо, и он прочитал торжественно и раздельно: «…мы находим ваш очерк очень удачным…» ты слышишь?., «…очень удачным… Особенно хороши…» – Березкин запнулся, – ну, дальше неинтересно.

– А ну-ка, дай я взгляну, – Байдаров вытащил из рук Березкина письмо и просмотрел его. – Так… «и особенно хороши в нем фотографии». Вот это правильно. Да иначе они и написать Хне могли; я помню, когда ты пришел с передовой, где сделал эти снимки, то в твоей шинели дырок было больше, чем заснятых кадров в твоем ФЭДе.

Застенчивый Березкин покраснел, сунул письмо в карман и постарался переменить разговор.

– А все-таки как хорошо, Яша. Ты подумай только, вот идем мы по улице, и никто в нас не стреляет, и нам не нужно стрелять. Не нужно прятаться и думать, что с тобой каждую секунду что-то может случиться.

– Ну, положим, случиться еще всякое может, – заметил Байдаров, легонько отодвигая товарища от воронки, вырытой взрывом крупного снаряда, – особенно с тобой. Например, ты можешь свалиться в какую-нибудь яму. На самом деле, Сережа, когда ты научишься глядеть себе под ноги?

– Но я же смотрю.

– Ты смотришь на крыши, – ворчал Байдаров. – Ну вот объясни мне, куда ты глядишь сейчас?

– А ты взгляни сам, какой интересный таинственный дом.