Блокада. Книга 5 - Чаковский Александр Борисович. Страница 54
Соколов забеспокоился: «Не растерять бы людей в этой ледовой бескрайней пустыне. Легкомысленно поступил, сам напросившись руководить экспедицией».
Он тотчас же обругал себя за малодушие, но беспокойство не исчезало. Стали терзать душу новые вопросы: «По каким признакам найдешь ты путь через эту снежную пустыню? Компас, карта? Но что там есть, на твоей карте, кроме прочерченной через голубое пространство красной черты? Какие опознавательные знаки или естественные ориентиры? На озерном льду нет населенных пунктов, нет высот, оврагов, по которым можно бы ориентироваться… Или у тебя есть опыт арктических путешествий? Может быть, и ты, как челюскинцы и Папанин, приобрел такой опыт в своей довоенной жизни?»
«Не думать, не думать об этом! — беззвучно твердил Соколов. — Тридцать километров… нет, не тридцать, теперь уже двадцать с небольшим — это же чепуха! Один суточный переход при нормальном марш-броске…»
«Какой марш-бросок? О чем ты думаешь, легкомысленный человек? Кто совершает марш-броски по необозримым ледовым пустыням, где один неверный шаг может увлечь в бездонную пучину? Ты идешь там, где до тебя не ступала нога человека. Ты идешь туда, куда до тебя не доходил никто. Никто! Все возвращались. А ты идешь!..»
«Не думать, не думать об этом, помнить только о цели, только о цели! — приказывал себе Соколов. — Люди преодолевали пространства гораздо бoльшие! Достигали Северного полюса почти в одиночку. Голодные, окоченевшие, но все-таки достигали! Наш поход по сравнению с теми — детская прогулка… Но разве дело только в том, чтобы дойти до Кобоны? Кому ты нужен там, если доползешь, забыв обо всем, что позади тебя! Ты обязан проложить трассу. Трассу! Знакомо тебе это слово? Трассу, по которой смогут проследовать колонны груженых машин! Вот ты сделал шаг, второй, третий и уверен, что приблизился к цели. Но промерь лед, — может быть, толщина его здесь достаточна лишь для того, чтобы выдержать тебя, а это значит, что ты сделал свои нелегкие шаги напрасно!..»
«На ту сторону никто еще не прошел! — слышалось ему в завывании ветра. — Никто… никто… никто…»
«А мы пройдем, пройдем, пройдем!» — слизывая языком снег, залепивший губы, упрямо повторял ему Соколов.
Из глубин памяти поднялось на поверхность читанное давным-давно, наверное еще в детстве. Книга называлась «Путешествие капитана Гаттераса». Написал ее, кажется, Жюль Верн… Чудесная сказка давно сменилась былью. После капитана Гаттераса были и, пожалуй, здравствуют поныне ледовые капитаны Воронин и Бадигин, весь мир знает не сказочных, а реальных полярных исследователей Отто Шмидта, Ивана Папанина. Подлинные герои надолго заслонили в сознании Соколова героев книжных.
Но теперь опять перед ним возник впечатляющий образ несгибаемого капитана Гаттераса.
«Мы должны дойти, — шепнул ему Соколов и повторил, точно заклинание: — Должны! Во что бы то ни стало. Невзирая ни на что!»
— Смирнов! — позвал он опять, повернувшись влево.
— Я здесь, командир, — раздался ответный голос, заглушаемый ветром. Через минуту Смирнов был рядом. — Что случилось?
Соколову хотелось сказать, что пока ничего не случилось, а позвал он его, своего верного друга с довоенной еще поры, чтобы заглушить чувство одиночества, чувство затерянности во льдах. Но вместо этого спросил строго, по-командирски:
— Промеры делаются?
— Через каждые сто метров, как положено, — ответил с некоторым удивлением Смирнов.
— Результаты?
— Пока меньше пятнадцати сантиметров нет.
— Мало, — недовольно сказал Соколов, — машину лед не выдержит.
— Зато лошадь с санями выдержит наверняка. А потом и машины пойдут. Мороз-то усиливается…
— Ладно, — буркнул Соколов и вдруг спросил: — Слушай, Иван, ты после войны куда пойдешь? В Дорпроект?
— Чего? — переспросил Смирнов. Ему подумалось, что из-за воя ветра он ослышался.
Соколов не решился повторить своего вопроса. Он задал его просто так, только для того, чтобы отвлечься. Теперь и ему самому вопрос показался неуместным, нелепым. Хотел исправить нелепость, произнести какие-то другие слова, но в этот момент раздался гулкий треск и чей-то испуганный вскрик. Обернувшись на эти звуки, Соколов обнаружил, что нет на привычном месте Кушелева. Связной словно растворился в буране. Чуть в стороне возвышалась гряда торосов. Соколов бросился к ней, крича во весь голос:
— Кушелев! Где ты, Кушелев?!
— Здесь я, товарищ воентехник второго ранга! — раздался ответ невидимого Кушелева.
То, что связной откликнулся с уставной точностью, на миг успокоило Соколова. Опираясь на пешню, он взобрался на торос и увидел, что Кушелев словно балансирует на одной ноге.
— Что с тобой? — встревоженно спросил Соколов, хотя ответа уже не требовалось: сам понял, в чем дело. Одна нога Кушелева ушла под лед почти по край голенища. — Смирнов, ко мне! — И еще громче, оборачиваясь назад, крикнул в непроглядную снежную мглу: — Передать по цепочке — всем стоять на месте! Всем!
Он слышал, как приказ его, постепенно замирая, многократно был повторен разными голосами. Подбежал Смирнов. Вдвоем они подхватили Кушелева под руки и легко приподняли вверх.
— Как тебя угораздило? — строго спросил Соколов связного, когда тот уже обеими ногами стоял на льду.
— А черт меня знает, товарищ воентехник, — виновато ответил Кушелев, потряхивая ногой и с опаской глядя в неширокую, с острыми краями пробоину, где булькала черная как деготь вода. — Через торос перепрыгнуть хотел, и вот…
— Здесь не цирк, чтобы прыгать! — сердито прервал его Соколов.
Кушелев по-прежнему виновато смотрел на своего командира, не понимая, однако, чего тот злится. А Соколов совсем не злился на него. Соколов был несказанно рад его спасению. Нервозность командира имела иные причины: на него накатила новая волна тревоги из-за непрочности льда.
Он позвал Дмитриева.
— Здесь Дмитриев! — послышалось в ответ.
— Распорядись сделать промеры льда!.. На тех местах, где стоят сейчас люди! — И, снова обращаясь к Кушелеву, но уже добрее, спросил: — Вода за голенище не попала?
— Ни капельки! — поспешно ответил связной. — А вы уж простите меня, товарищ воентехник второго ранга.
— Ладно, больше не прыгай.
— Я не о том! Мне вас оберегать положено, — все так же виновато проговорил Кушелев, — а тут наоборот получилось…
Соколов с благодарной нежностью взглянул на этого милого паренька и, нагнувшись над проломом, попытался определить толщину льда на глаз.
Из сосредоточенности его вывел голос Дмитриева:
— Тончает лед, товарищ командир. Ближайшие от вас промеры показывают шесть-семь сантиметров.
— Передай по цепочке: идти медленно, осторожно! — приказал Соколов и, когда Дмитриев исчез за снежной пеленой, увидел стоящего рядом Смирнова.
— А где наш Сусанин? — спросил тот.
Действительно, рыбак куда-то пропал. Было странно, что его не оказалось здесь, поблизости, даже когда раздался крик Кушелева.
— Наверное, домой повернул, — высказал свое предположение Смирнов.
— Ну и черт с ним, — зло сказал Соколов. — Пусть отогревается на печке, если у него совести нет. Без проводника дойдем. Хоть ползком, а доберемся до Кобоны.
Он потянул кверху рукав маскхалата и посмотрел на часы. Было без десяти одиннадцать. С тех пор, как они спустились на лед, прошло более пяти часов, а, судя по всему, прошагали они не более семи километров. Значит, скорость их движения — полтора километра в час. Не шибко!
И тем не менее Соколов понимал, что людям надо дать отдых.
— Дмитриев! — крикнул он. — Объяви привал на пятнадцать минут. Пусть закусят люди. И пойди проведай комиссара, как он там, в хвосте, чувствует себя. — Потом повернулся в сторону Смирнова, пригласил: — Присядем, Ваня, вон за этим айсбергом.
Многочисленными своими остроконечными вершинами, припорошенными снегом, торос этот напоминал не айсберг, а скорее какой-то сказочный замок в миниатюре. Они зашли с подветренной стороны и присели у основания ледяной глыбы, прижавшись к ней спинами.