Темный лорд. Заклятье волка - Лахлан Марк Даниэль. Страница 13

У многих благородных дам были любовники, они умудря­лись держать их при себе, несмотря на выбранных родите­лями мужей. Менестрели, учителя, советники, даже торгов­цы — у всех у них находился благовидный предлог, чтобы регулярно навещать госпожу. А при старой, сонной или пад­кой на подарки дуэнье все было возможно, особенно когда твоего мужа интересует только война и его вечно нет дома.

Нет, она знала, почему бежала из дома. Сны. Что-то гонит­ся за ней, и в Руане оно ее едва не настигло. Ей пришлось бе­жать оттуда, спрятаться. Она горячо любила Луиса, но если бы было возможно, она нашла бы для него место в своей жиз­ни там, в Руане.

Беатрис помнила то утро: морозный рассвет, когда она украдкой выбралась из замка, чтобы оседлать лошадь и от­правиться на встречу с Луисом. Она искала его в лесу и за­метила кое-что странное — рассвет так и не наступил, луна висела высоко в небе. Стояла глубокая ночь. Почему страж­ники отца хотя бы не окликнули ее? Неужели, покидая за­мок, она никого не разбудила, даже собаку?

Было холодно, очень холодно. Она развернула лошадь, что­бы возвратиться, вокруг нее все сверкало, покрытое инеем, пар от конского дыхания казался серебристым в свете луны. Ей чудилось, что лес глядит на нее бесчисленными глазами, и ей нестерпимо захотелось оказаться дома. Она пришпорила лошадь, но та даже не шелохнулась.

За спиной Беатрис в лесу что-то зашумело.

— Луис?

— Луиса здесь нет, а ночь холодная. Не хочешь погреться у моего костра?

Шагах в двадцати от нее стоял очень странный человек: высокий, с копной рыжих торчащих волос. Явно чужестра­нец. Одет просто неприлично: на поясе затянута волчья шку­ра, едва прикрывающая срам, на спине — длинный плащ из перьев. Чуть поодаль, под деревьями, горел костер. Как это она раньше не заметила?

Беатрис снова пришпорила лошадь, но та не сдвинулась с места, замерев, словно заколдованная.

— Подойди же, госпожа, снег холодный, а у моего костра тепло. Хотя, как я вижу, в душе у тебя живет такой холод, ка­кой не растопит ни одно пламя!

— Я не могу оставаться с мужчиной наедине. Отойдите от меня, сударь. Мой отец не терпит бродяг в своих владениях, не говоря уже о тех, которые так развязно пристают к его до­чери.

— А ты красотка. Он вечно выбирает красоту и жизнь, ка­кие больно терять. Он мог бы отправиться к умирающим с голоду, к больным, к узникам и забрать их — он их и так за­берет, — однако более всего ему любезны жизни цветущих и прекрасных, таких, как ты. Сойди с лошади.

Беатрис послушалась, хотя и не хотела, но тело как будто не подчинялось ее приказам.

— О ком ты говоришь?

— Да о ком же, как не о нем? О старике, который и сам мерт­вец. Князь смерти. Повелитель убийц. Он сеет смерть и там, и тут, он повсюду, это бог-убийца. Один, одноглазый мертвый бог, коварный и злобный интриган, горазд на уловки. Но ты и сама все это знаешь, ты уже встречалась с ним раньше.

— Я не знаю, о ком ты говоришь. Ты что, идолопоклонник?

— Забавно, — сказал он. — Нас они называют идолопо­клонниками, а сами ползают на коленях перед своими нари­сованными святыми. И что дают им эти святые? Несчастья и смерть, куда ни плюнь. — Он щелкнул пальцами и указал на нее. — Спроси, что дам тебе я.

— Что дашь мне ты?

— Ха, да себя же, — ответил чужак. Он поклонился, подо­шел и взял Беатрис за руку. — И поверь, госпожа, нет дара дороже.

Беатрис чувствовала себя очень странно. Может, снова ли­хорадка? Она точно знала, что уже видела этого типа в лихо­радочном бреду, но теперь он казался таким реальным.

Она пошла вместе с ним к небольшому костру под дере­вьями. Он расстелил рядом с огнем свой плащ из перьев и лег. Беатрис нисколько не удивило, что плащ раскинулся на два­дцать шагов вокруг костра. Он казался таким чудесно теплым. Ей очень хотелось ощутить, каковы эти перья на ощупь. Она тоже легла рядом с незнакомцем, больше нисколько его не опа­саясь. Перья действительно оказались удивительно мягкими, куда лучше, чем любая кровать, на какой ей доводилось ле­жать. Беатрис посмотрела незнакомцу в глаза, и ей показа­лось, что у него зеленые глаза волка. Ей захотелось открыть ему свою тайну.

— Мне снятся сны.

— И мне тоже, — ответил он, — иногда так легко влюбить­ся в сон. У меня так однажды было.

— Разве я сон? — Она не вполне понимала, о чем говорит.

— Вот верный вопрос! Ты, госпожа, самая настоящая ре­альность. Все дело в том, что на тебя с грохотом обрушива­ются сны богов.

— Я бываю в одном месте у реки, там стена, а в ней много горящих свечей. Я не могу к ним прикоснуться.

— Ты там одна?

— Есть и другие.

— Кто они?

— Мальчик, который, кажется, потерялся, и нечто в тем­ноте. Я не вижу его, но знаю, что оно там.

— Это волк, он охотится за тобой.

— Почему волк охотится за мной?

— А почему он убивает того, кого любит?

— Ну, мне кажется, он этого не хочет. Просто его постоян­но подозревают в бесчестности.

Беатрис вдохнула аромат мужского тела: как будто ладан и дым, свежесть дождя, железный меч в руке.

— Почему он преследует меня?

— Ты несешь в себе кое-что. Нечто, что издает вой, при­зывая его. Руну, которая служит приманкой для волка. Ты непреодолимое искушение, и существо, подобное ему, не мо­жет перед тобой устоять.

— Что мне сделать, чтобы спастись от него?

— Я сказал тебе достаточно. И за это, госпожа, попрошу кое-что взамен.

— Что же?

— Ты что-то засиделась в девицах.

Угроза была налицо, однако Беатрис нисколько не испуга­лась. Слова незнакомца прозвучали на редкость разумно.

— Но ты действительно знаешь, как я могу от него спа­стись?

— Знаю.

— Откуда ты знаешь?

— Я — бог.

— Бог у нас один.

— С какой неистовой силой люди отстаивают очевидную неправду, — заметил он.

В воздухе танцевали искорки света, серебристые мушки, которые иногда мелькают перед глазами, если слишком рез­ко встать, но только эти не меркли. Падали хлопья снега, огромные, как блюдца, однако ей почему-то было тепло.

— Скажи мне, и я дам тебе то, чего ты хочешь.

— Дай мне то, чего я хочу, и я скажу тебе, — ответил он.

— Скажи хоть немного, чтобы я понимала, что ты не об­манешь меня.

— Дай мне хоть немного, чтобы я понимал, что ты не об­манешь меня.

Он расстегнул брошь, скреплявшую ее плащ у горла, и бросил плащ на свои перья. Затем его ладони скользнули в вырез платья и легли ей на грудь. Тело напряглось, кожа за­пылала — восхитительная дрожь, как будто она вышла на мороз после заточения в душной комнате.

— Если он будет упорно преследовать тебя, — сказал незна­комец, — заведи его туда, куда ему меньше всего хочется идти.

Он поцеловал ее, и она вдохнула его запах. Он казался та­ким сложным, словно ярко сияющий поток, словно сырая трава и земля, словно море в солнечный день, но под всем этим скрывался запах гари. В небе сверкал рогатый месяц, утренняя звезда переливалась рядом с ним, похожая на дра­гоценный камень.

— И что же это за место?

— Ты узнаешь его. А теперь я узнаю тебя.

Он задрал ее юбки и сделал то, о чем говорил, и Беатрис показалось, что в забытьи и наслаждении для нее открылся целый мир, делясь своими секретами. Она ощущала все жи­вое вокруг себя, уходящие в землю корни деревьев, ласточек в вечном полете — все сущее шумело и двигалось, источая восторг. А когда все закончилось, она заснула. Ее разбудило солнце и крики:

— Беатрис! Беатрис!

Зимнее солнце светило ярко. Незнакомец в плаще из пе­рьев исчез, унеся с собой ночь. Над ней склонился Луис, ря­дом с ним валялась вязанка хвороста.

— Что со мной случилось?

— Ты упала с лошади! Как ты себя чувствуешь?

— Вроде неплохо. — Она обняла его, а он принялся ее уте­шать, целуя.

Значит, это был сон, видение, вызванное обмороком. Толь­ко уж очень не похоже на сон.

В последующие недели, когда синими вечерами она про­гуливалась по земляным валам отцовской крепости, она слы­шала вой волка в холмах, и что-то внутри нее содрогалось. Беатрис понимала, о чем говорит волк, во всяком случае, до­гадывалась о его чувствах. Он был одинок и звал друзей. Но когда она засыпала, этот же голос звал ее, и она оказывалась среди ночи во дворе замка и уходила за стену, чтобы окинуть взглядом холмы.