Чаровница - Брук Кристина. Страница 10

Сесили с трудом отняла свою руку, что, впрочем, оказалось проще, чем вернуть самообладание. Куда только подевались ее бойкость и остроумие? В ее голове была такая путаница, что она не могла придумать ничего кокетливого или колкого, чтобы вывернуться из неловкого положения.

– Я не стану делать то, о чем вы меня просите.

Она сама поразилась, насколько робко и неуверенно прозвучал ее отказ. Всего лишь один поцелуй, легкий поцелуй руки, произвел внутри ее такое смятение…

Вдруг Сесили встрепенулась, она вспомнила о своей помолвке, и тут же у нее неприятно засосало под ложечкой. На душе стало тяжело и противно. Как ужасно она себя ведет – словно обычная лондонская потаскушка. Хуже того, словно дура, сразу расклеившаяся от пустяшного поцелуя Ашборна, который, видимо, решил испробовать на ней свои навыки обольщения.

И точно дура. Сесили искала повод не идти на маскарад, тогда как он лежал у нее под носом: она помолвлена с Норландом. Странно, почему она до сих пор как-то забыла о своей помолвке.

Да, Ашборн очень, очень опасен. Однако слишком много вопросов мучило ее своей неразгаданностью. Зачем Ашборну понадобились бумаги брата? Почему именно он, а не какой-нибудь родственник или знакомый, первым принес известие о смерти брата? Но больше всего ее волновала судьба того самого злосчастного письма.

Спрашивать его напрямик было и глупо, и опасно. «Лучше такой разговор вести в другом месте и в другое время, – рассудила Сесили, – это удержит его от предосудительных действий, а меня избавит от неловкого положения». Но если сейчас подобная беседа была неуместной, то на маскараде тем более.

На маскараде могло случиться все, что угодно. Для того чтобы понять, какими неприятностями чревата анонимность, не нужны были наставления герцога Монфора.

Как знать, не вызван ли интерес Ашборна к ней исключительно дневником брата. Если это так, то она могла бы отдать дневник, ведь в нем не содержалось никаких личных или каких-то других ценных сведений. Может быть, получив дневник, Ашборн сразу утратит к ней интерес. Это было бы просто замечательно.

Прежде чем герцог успел выкинуть еще какой-нибудь хитрый трюк, карета остановилась.

– Вот мы и приехали, – не скрывая своей радости, сказала Сесили. Ей сразу стало так легко, как будто у нее с души свалился камень.

Запахнувшись поглубже в длинный плащ, скрывавший вместе с мужским нарядом скандальность ее поступка, она поблагодарила своего спутника:

– Всего доброго, ваша светлость. Большое вам спасибо, что довезли меня до дома.

Будь у нее побольше мужества и силы духа, она пожала бы ему на прощание руку, но рядом с Ашборном она чувствовала себя слабой, как никогда прежде. Пойти на такой риск она не смогла.

Неожиданно для самой себя она произнесла:

– Я отдам вам дневник, но не на маскараде. Меня там не будет. Придумайте лучше какой-нибудь иной способ.

– Вы недооцениваете себя, леди Сесили. Мы обязательно увидимся на маскараде. Только не переусердствуйте и придите на него в платье.

Карета тронулась, а бархатистый тембр его голоса еще долго звучал в ее ушах, отдаваясь эхом в сердце.

Глава 4

Розамунда нашла Сесили в длинной галерее. Та пыталась увлечь игрой в мяч их старую верную Офелию, собаку из породы датских догов. Мяч, несколько раз подпрыгнув, закатился под изящную кушетку, а Офелия так и осталась лежать у камина, легонько повизгивая.

– М-да, положение явно безнадежное. Похоже, ее дни сочтены, – грустно заметила Розамунда. Подойдя к Сесили, она взяла ее за руки и поцеловала в обе щеки.

– Видимо, ты права, – вздохнула Сесили, с грустью глядя на огромную поседевшую собаку, бессильно распластавшуюся на полу. – Бедняжка. Как ты думаешь, сильно она страдает?

Розамунда грустно усмехнулась:

– Не знаю. Я лишь вижу, что она почти все время спит.

– Да, верно. Спит-то она спит, но ей нравится, когда рядом с ней дорогие ей люди. А я в последнее время почти забыла о ней.

Сесили достала мяч из-под кушетки и, нагнувшись, подала его Офелии. Огромная собака сжала зубами поданную игрушку и в знак признательности тихо застучала хвостом об пол. Но вскоре Офелия опять погрузилась в старческую дремоту, удерживая мячик в своей огромной пасти. Бедное животное очень напоминало запеченного целиком молочного поросенка, поданного на блюде к столу.

Как хорошо, что Розамунда заглянула в особняк Монфора, их родительский дом. Последнее время Сесили неотвязно преследовали мысли о герцоге Ашборне, и даже старая Офелия, верный друг ее детских игр, не могла отвлечь хозяйку. Приятное общество жизнерадостной Розамунды как раз было тем лекарственным средством, которое должно было помочь Сесили избавиться от излишне навязчивых душещипательных размышлений.

– Отчего ты такая грустная? Развлекайся и наслаждайся как можно больше, – посоветовала кузине Розамунда. – Не за горами тот день, когда Норланд увезет тебя в провинцию, чтобы запереть в своем доме.

– Почему-то не хочется. О, да у тебя новая шляпка? – Сесили слегка оживилась, внимательно рассматривая очаровательную светлую шляпку, которая очень шла к золотистым волосам кузины.

Розамунда не очень обрадовалась перемене темы, но не стала возвращаться к прежней:

– Тебе нравится? Только честно. Ты ведь знаешь, как я высоко ценю твой вкус.

– В таком случае тебе не следовало бы покупать ее без меня, – упрекнула ее Сесили, еще внимательнее приглядываясь к шляпке. – Повернись кругом.

Розамунда молча повиновалась, грациозно, как балерина, повернувшись вокруг своей оси.

– Почти безупречно, – сказала Сесили. – Вот только… Ты позволишь?

Она подошла вплотную и ловко вырвала из кучи перьев одно, по ее мнению, лишнее, а потом чуть иначе завязала ярко-желтые ленты под подбородком Розамунды.

– Вот так.

– Благодарю, моя прелесть, – отвечала Розамунда, беря в руки вырванное перо. – А теперь скажи, ты не против, если мы с тобой немного проветримся? Я хочу посетить Британский музей. Сегодня очень подходящий день, сыро и ветрено.

– Как же мне не везет. – Сесили едва не застонала, так она расстроилась. – С минуты на минуту я ожидаю прихода моего жениха и его матери. Они приглашены на чай.

На лице Розамунды возникло такое непритворное выражение комичного ужаса, что Сесили невольно улыбнулась.

– Ты им рада точь-в-точь, как и я. Они уже здесь и должны вот-вот появиться. Уходить уже поздно.

Розамунда быстро взглянула на часы:

– Как знать? Думаю, если воспользоваться лестницей для прислуги, то я с ними не пересекусь.

– Нет, нет. Дорогая, неужели ты бросишь меня в столь тяжкий час? Прошу, Розамунда, останься. Ну пожалуйста! – Сесили схватила кузину за руки и увлекла за собой в глубь галереи.

– Но его мать просто невыносима. А он такой… – Розамунда замялась и покраснела, хотя Сесили прекрасно знала, что думает кузина о герцоге Норланде.

– Неуклюжий? Неловкий? При взгляде на него зубы сводит от скуки, не так ли?

– Вот именно, – горячо воскликнула Розамунда. – Он такой безликий, словно кусок глины. Из него можно лепить все, что захочешь.

– Ты абсолютно права, дорогая, – согласилась с ней Сесили. – Но именно это делает его особенно привлекательным в моих глазах.

– Да-да, образ твоих мыслей мне известен, – проговорила Розамунда. – Но послушай меня, моя дорогая, это не тот мужчина, который способен сделать тебя счастливой. Я убеждена в этом. Прежде всего, он намного старше тебя.

– Ему всего лишь немного за тридцать! – Сесили возмущенно вскинула руки. – Вы все ведете себя так, как будто я выхожу замуж за Мафусаила.

– Ну да, ну да, у него всего лишь небольшая лысина на макушке да маленький животик спереди, – с мягкой насмешкой заметила Розамунда. – А так жених хоть куда.

– Никогда не подозревала в тебе, дорогая, подобной игривости в мыслях.

Сесили также захотелось уколоть Розамунду, указав ей, что ее муж тоже не писаный красавец. Однако Гриффин, граф Трегарт, в отличие от герцога Норланда, был воплощением настоящего мужчины – буквально излучал мужественность и силу, чего и в помине не было у бедного Норланда.