Когда бессилен закон - Брэндон Джей. Страница 30

Линда издала один из своих специфических возгласов — почти полусмех, только полный горечи.

— Я полагаю, для этой цели у тебя уже имеется кто-то.

— Ты все отлично понимаешь.

— Для этого у тебя есть номер моего телефона.

— Да что за чертовщина с тобой происходит?! — воскликнул я. На мгновение я сам испугался. Пытаться соперничать с Линдой в гневе — истинное самоубийство. Но она сделала нечто худшее, чем просто раскричаться в ответ. Она изменила тактику. Внезапно она словно ускользнула из моих рук, даже не двинувшись с места.

— Я понимаю, почему ты предпочел держать меня в стороне от этого, — мрачно сказала она, заставив меня задуматься над тем, что же она наконец поняла. — Но такое решение лишило меня возможности действовать в той единственной области, которую я знаю. Я не могу помогать тебе как адвокат и не представляю, что могу сделать для тебя как друг. В какого же сорта женщину это меня превращает? В одну из... Марк! Я сумела успокоить Менди Джексон, потому что это было все равно, что иметь дело с клиентом. Но я даже не могу вообразить, с чего начинать успокаивать тебя. Мое дальнейшее присутствие здесь — это нелепый фарс. Позволь мне уйти. Я не обвинитель.

Она стояла рядом с дверью и воспользовалась этим. Ее уход не был театральным жестом. Линда оказалась за дверью прежде, чем я успел ее остановить. Я знал, что она не хотела, чтобы я следовал за нею. Нельзя сказать, что она была на грани отчаяния, но все же выглядела слишком удрученной для общения. Линда была права. Не следовало удерживать ее. Я опустился в кресло и попытался вернуться к размышлениям о деле Дэвида. Но у меня было такое ощущение, будто Линда вовсе не выходила из комнаты. Я продолжал видеть ее. Изгиб ее пальцев, когда она делала широкий прощальный жест. Ее фигуру в профиль, когда она повернулась к выходу. И больше всего — ее удивительно живое лицо, почти неуловимое в своей способности к мгновенной смене эмоций. Поединок, который только что произошел между нами, был самым сильным проявлением страсти, которую мы когда-либо обнаруживали друг перед другом. Это вызвало в моей памяти другие ее эмоции, ее лицо в другие моменты.

Она была в своем кабинете, где заталкивала в коробку книги и бумаги. Не сердито, но и не покорно. Она выглядела так, будто приняла решение и боролась с собой, чтобы не изменить его. Я надеялся, что она думала о том же, о чем и я.

— Хорошо, уходи, — сказал я. — Я помогу тебе упаковываться.

Озадаченная, Линда подняла на меня глаза.

— Если ты терпеть не можешь этот офис, возвращайся к частной практике. Но это ещё не конец, потому что работа — это не все, что мы с тобою делили. Я не хочу отпускать тебя. Но я также не хочу тебя терять.

Она обошла вокруг письменного стола, все еще сердитая и мрачная, но теперь и я удивил ее не меньше, чем она меня.

— Как ты сможешь меня удержать?

— Поселиться на ступенях твоего крыльца. Сказать, какая ты красивая. Приковать тебя к себе. Начать скулить и вызвать в тебе чувство жалости. Я не знаю. Ты подскажешь мне, какой путь лучше.

Линда покачала головой.

— Такого пути не существует. Ты не сможешь преследовать меня, потому что должен управлять своим департаментом.

— Его я просто пошлю к черту!

Она рассмеялась.

— Ты? Нет. Здесь твоя жизнь.

— А в чем твоя жизнь, Линда? Работа, а что еще? Линда!

Она не отвечала.

Я решил сказать ей об одной вещи, которую скрывал прежде. Если она все равно уходит, это уже не имело значения.

— Знаешь, почему я отказался от твоего предложения уйти со службы и защищать Дэвида?

— Ты уже изложил мне свои резоны, — ответила Линда.

— Я сказал не все. Даже тогда, когда я был уверен, что сумею все это уладить, я хорошо понимал: еще оставалась возможность, что дело дойдет до суда. И если бы так случилось, у адвоката имелось бы не больше шансов на победу, чем обычно. Я не хотел, чтобы этим адвокатом оказалась ты, Линда. Я знаю тебя. Если бы ты проиграла дело, ты никогда не смогла бы простить себе этого. И это стало бы тем, о чем ты в первую очередь вспоминала бы всякий раз, глядя на меня. Это должно было вбить клин между нами, что в конце концов привело бы к нашему разрыву. А такого я не мог вынести.

— И в те дни ты думал о моих чувствах? Это было несправедливо, Марк. Ты должен был думать только о Дэвиде.

— Я знаю, что поступил нехорошо. Я знал это уже тогда. Это было проявлением эгоизма с моей стороны. Но я это сделал.

Мы находились в нескольких дюймах друг от друга. Линда смотрела куда-то вниз, словно искала более тонкого пути к отступлению. Я взял ее за руку. Может быть, мне действительно следовало приковать ее? Пальцы другой ее руки коснулись меня. Я прижал ее к себе, и она позволила это. Ее ладони лежали на моей спине, под лопатками. Это походило на прощальное объятие сестры и брата. Но оно не закончилось. Неожиданно для себя я обнял ее так сильно, как только мог, и она прижалась ко мне даже еще сильнее. Это копившееся годами и нерастраченное чувство удерживало нас на месте. Я согласился бы вечно стоять так, только бы не потерять Линду.

Довольно долго мы оба просто стояли, неистово прижимаясь телами, как будто всерьез пытались проникнуть друг в друга. Ее крепко прижатые руки по-прежнему лежали на моей спине. Затем одна из них скользнула вниз. Я высвободил блузку Линды из юбки, нашел молнию, затем расстегнул кнопку. Линда опустила руку, чтобы помочь мне, и юбка мгновенно соскользнула вниз к ее ногам.

В моем кабинете стоял диван, и о нем в офисе окружного прокурора ходили легенды. Мы ничего не прибавили к ним в тот вечер. Мы никогда не заходили дальше письменного стола и ковра. Я прислонился к столу Линды, притянув ее к себе так, что она оказалась прижатой ко мне всем телом, когда вдруг понял, что нас могли увидеть сквозь открытую дверь ее кабинета и стеклянную стену приемной. На какое-то мгновение мне подумалось, что кто-то уже наблюдает за нами. Я подхватил Линду на руки, и отнес в мой кабинет. Когда я опустил ее, она сбросила с себя нижнюю юбку и потянулась к пуговицам моей рубашки, пока я развязывал на себе галстук. Я расстегнул половину пуговиц на ее блузке, затем просто стянул блузку через голову.

Это было не просто приятно и не просто сладко. Я забыл, какая гладкая у нее кожа. Мне нравилось проводить рукой вдоль долгой линии ее тела, от груди к бедру. Но в тот вечер у нас не было времени наслаждаться деталями. Если бы мы помедлили, мы могли бы остановиться. Мы торопились, словно ожидали, что нас вот-вот схватят. Мы опасались самих себя. Я почти боялся произнести вслух ее имя, чтобы не напомнить ей, кто мы. Но я все-таки сказал это — «Линда» — и коснулся ее лица, груди и спины. В глазах ее были слезы. Вскоре я почувствовал то, что мое тело помнило лучше, чем разум: ее руки, сжимавшие мою спину так, будто она собиралась вырвать оттуда целые пригоршни плоти. Линда рванулась и вскрикнула. Мгновением позже я навалился на нее всем телом.

В течение долгого, как нам показалось, времени мы просто лежали, шумно дыша, но вскоре моя рука немного подвинулась в направлении ее тела, а ее рука потянулась к моему. Мы глянули друг на друга и снова поцеловались. Я выдумывал всякие вещи, которые скажу ей, в том числе, что не принимаю ее отставки, однако не сказал ничего. Линда тоже долго молчала. Когда мы в конце концов заговорили, это был едва слышный шепот. Я одновременно и чувствовал и слышал ее голос.

— Оставайся в стороне от этого, если хочешь, — сказал я. — Я понимаю. Мне нужна ты, а не дело.

Линда беспечно рассмеялась.

— Попробуй не отпустить меня.

Ирония моей предвыборной кампании заключалась в том, что все считали нас с Линдой любовниками, хотя к тому времени мы ими фактически уже не были.

Мысль иметь партнером по работе женщину казалась мне волнующей, когда я впервые задумался над этим, но все это волнение было утеряно в повседневном потоке частной адвокатской практики. Линда не была кокеткой, а я состоял в браке, который тогда еще не считал обреченным. Может быть, уже в ту пору о нас ходили сплетни, но они не имели ничего общего с действительностью. В офисе и в судебном зале мы оба были поглощены исключительно работой.