Некроманты (сборник) - Перумов Ник. Страница 9
– Посмотри… – услыхал я.
Я смотрел.
Солнце скрылось за тучами, всё вокруг враз сделалось серым и холодным, словно мокрой дождливой осенью.
– Так, ты не тот, – ровным голосом сообщила мне фигура в плаще. – Но всё равно. Дай мне руку.
Шага ко мне существо в капюшоне не сделало.
Рука моя сама собой поползла вверх.
«Но превыше всего остерегайся Серого Странника, – вдруг зашепелявил у меня в ушах незнакомый старческий голос. – Ибо послан он охотиться на заплутавших возле границы. Охотиться и навсегда уводить с собой в преддверья адские, где обращает он несчастных в своих рабов, подобно ему самому, рыскающих у самого рубежа, помогающих ему в поисках…»
Губы мои не шевелились, словно скованные льдом. Молитва звучала только в мыслях, да и то с запинкой.
Но каким-то образом я знал, что давать руку этому созданию никак не следует.
«У него нет над тобой власти», – сказал тот же старческий голос, и только тут я понял, что вспоминаю только что прочитанное в «Теории и практике некромантии», глава «О тропах засмертных».
«Оборониться от Серого мыслимо, но лишь твёрдою волей. Очерти круг, рассечённый на шесть разных частей, как бы звездою Давида, читая отпорный наговор…»
Но вместо этого я просто сделал шаг назад. Сделал, потому что вдруг услыхал голос тётушки:
– Тёма! Тёмочка, где ты? Чай пора пить!
И почему-то от этих простых слов оцепенение с меня как рукой сняло.
Серая фигура так и осталась, замерев, а я уже птицей перелетел через ручей. Привычная уже волна дурноты показалась благословением.
«Громко расхохоталась мёртвая ведьма, и опрометью бросился Квентин прочь, не смея оглянуться, в ледяном поту, и смертельный ужас гнал его пустынной ночною дорогой прочь от проклятого кладбища, не давая ни остановиться, ни даже оглянуться…»
С гордостью – и немалой – скажу, что я таки оглянулся. Оглянулся, уже когда бежал по тропе вверх, к задней ограде тётиного дома.
Солнце щедро заливало светлыми лучами кромку оврага, и никого там, конечно же, не было.
– Т-тётя… – Я со всего разгону чуть не врезался в неё, стоящую у распахнутой калитки.
– Заигрался ты, видать, Тёмочка, – ласково сказала она, глядя на меня с прежней грустью. – Никак докричаться тебя не могла.
Пальцы её слегка подрагивали.
– Идём чай пить, мой дорогой. С булочками.
И вновь я не решился задать тёте ни одного вопроса.
Весь вечер я провёл в библиотеке, неотрывно читая про Серого Странника. И получалась какая-то ерунда. Опасен он лишь для неприкаянных душ, для тех, кто как раз и не смог оторваться от нашего мира, зависнув меж жизнью и смертью. Видеть его я, живой, не мог никак. Ни под каким видом. Видать, привиделось. Вообще со мной тут творятся какие-то странные вещи – ручей, который не обойти, теперь ещё этот… призрак серый. Ох, ох, что ж тут делать-то?
Невольно я пожалел, что не шибко внимательно слушал отца Никодима…
Жуть пробирала, как говорится, до самых печёнок, но, с другой стороны, всё настойчивее и настойчивее становились совсем другие мысли: кто такие Аля и Саша? Мои умершие кузина с кузеном? Задержавшиеся меж небом и землёй? Или мне всё это просто кажется?
– Зачитался ты что-то сегодня, мой дорогой. – Тётя стояла в дверях библиотеки. – Смотри, уже ночь на дворе, а ты всё сидишь.
– Уж больно интересно, тётя, – как можно просительно и жалобно заныл я. – Ну, можно, я ещё чуток почитаю?
Тётя как-то странно улыбнулась, уголки губ дрогнули – и не больше.
– Что ж с тобой делать, дорогой… Сиди, коль интересно. Когда ещё и посидеть-то, как не сейчас. Лампы только не гаси. Я сама потом погашу.
Я торопливо кивнул, не в силах поверить удаче.
…Опомнился я, когда заспанный Иван осторожно заглянул в проём.
– Барчук, да вы, никак, и не ложились вовсе! Смотрите-ка, рассвет уже, а он всё за книгами!
Я только и смог, что кивнуть. Рассвет… Уже рассвет… Надо же, а я ничего так и не почувствовал. Ни усталости, ни привычного уже, когда засиживаешься за полночь, песка в глазах.
Картинка складывалась, только я никак не мог в неё поверить.
Зато я теперь твёрдо знал, что сделал бы на моём месте тот же Квентин, маг королевских мушкетёров.
А теперь на это предстояло решиться мне. Если, конечно, я во всё это верю.
К старому кладбищу за странным ручьём я выходил прежним манером – с разбегу перемахнув через журчащую воду.
Дурнота подкатила и отхлынула. Всё, как и должно быть. Вернее, должно, но не со мной. Мне-то все эти фокусы, что называется, как мёртвому припарки. Гм, хотя, может, и не надо так уж о мёртвых…
Неведомая сила гнала меня и гнала к заброшенному погосту. Я и не представлял, что после привидевшегося мне вчера я вообще рискну туда вернуться – однако ж вот вернулся.
И в руках у меня была нарядная кукла с голубыми глазами.
Гребень оврага был чист, никого не было видно и среди старых могил. Раздвигая репейники, я осторожно взглянул, пытаясь прочесть изрядно стёршиеся надписи.
Титулярный советник Иван Пахомович Гнёздовский.
Супруга его, Таисия Авдеевна.
Полковник Савватий Иванович Гнёздовский.
Младенец Егор Савватеевич Гнёздовский…
Восемь могил. Род Гнёздовских, наш род. Вернее, его кусочек.
Все умерли уже давно, кто пятьдесят, а кто и семьдесят лет назад.
Но… но тётя мне сказала, что дом этот строил её дед, дед по матери. А Гнёздовские – это же по отцу.
Впрочем… Какая разница? Никаких Кораблёвых тут нет и не было. Ни Алевтины, ни Александра. Всё верно.
Обойдя погост и тщательно всё осмотрев, я осторожно присел на почти завалившуюся лавочку. Моих странных знакомых как корова языком слизнула.
– Аля! – рискнул я. И уже громче: – Саша!
Тишина. Не шумит ветер, не жужжат пчёлы, не стрекочут кузнечики. Не перепархивают с цветка на цветок яркие бабочки. И птицы молчат тоже. Только высятся холодные камни, да ждут добычи незанятые места старого погоста.
Я осторожно посадил куклу рядом с собой. Взглянул в ярко-синие нарисованные глаза и снова позвал, только на сей раз полушёпотом:
– Аля!
Ничего.
У меня вырвался вздох. Стало страшно, очень. Но… ничего не поделать. И откуда только у меня смелость взялась?
Я принялся чертить отпорный круг, в точности, как было описано в книге.
Знаки давно забытого языка, обозначающие имена демонов, стражей пути в подземный мир – люди верили в них, когда на грешной нашей Земле и слыхом не слыхали о Сыне Божьем. Потом Он явился, и творил чудеса, и сокрушил врата адские, и вывел ветхозаветных праведников, и был распят, и воскрес, и вознёсся, и пребывает теперь там, светом в любой тьме, надеждой в любой печали, спасением в любой беде.
Главное – не опускать глаза и не отчаиваться, ибо Он справедлив.
Закончив с первой фигурой, я взялся за ограду. Каждый угол, каждый столб, каждую ржавую перекладину или прут следовало укрепить. Разумеется, не обычными подпорками.
Из кармана я достал заготовленную с ночи пачку плотных картонок размером с ладонь и принялся развешивать их на кладбищенской ограде. Закончил, полюбовался – получилось неплохо, почти как у мага Квентина, когда тому пришлось отражать в развалинах башни старого безумного чародея атаку его доморощенной стражи – крыс ростом с человека.
В самый центр круга я осторожно посадил куклу. На широкий лист лопуха, чтобы не запачкать с таким тщанием сшитое платьице.
Я увидел достаточно, чтобы поверить во всё, написанное на старых страницах.
Кукла сидела, спокойно и словно с ожиданием глядя на меня синими глазами.
– Аля, – сказал я, обращаясь к кукле. – Аля, приходи. Приводи Сашу. Приходи скорее.
Касаясь рукой каждого из символов, я громко, нараспев проговаривал жутковатые, хрипяще-шипящие имена-прозвища неведомых существ, что якобы всё ещё дремлют «где-то совсем рядом», охраняя додревние пути, которыми до сих пор бродят несчастные неприкаянные духи.