По светлому следу (сборник) - Томан Николай Владимирович. Страница 62

Задав вопрос, Никитин молчал так долго, что Кирееву стало казаться, будто он ждет от него ответа. Майор уже открыл было рот, но полковник сердито махнул на него рукой и торопливо заключил свою мысль:

— Иглицкому, значит, нужно было вернуть нам чертежи Гурова, чтобы усыпить нашу бдительность! Создать впечатление полной капитуляции, тогда как на самом деле он, видимо, нашел какой-то иной путь похищения этих чертежей… Но какой? Рация, конечно, отпадает.

— Рация отпадает только частично, товарищ полковник, — осторожно заметил Киреев. — Только лишь в смысле невозможности передачи чертежей с ее помощью. Но рация тут играет все же какую-то роль: Иглицкий ведь пользовался ею незадолго до того, как сдался нам. Лампы ее не успели еще остыть, когда я их пощупал.

— Какой же вывод делаете вы из этого?

— Осознав безвыходность своего положения, Иглицкий, видимо, срочно сообщал резиденту свой план действий. Может быть, даже какую-то новую идею, родившуюся у него в самую последнюю минуту.

— Ну что ж, возможно, что и так, — согласился Никитин. — Какой же, однако, может быть эта новая идея?

— Не знаю, — честно признался Киреев. — Ничего определенного сказать пока нельзя. Можно лишь предполагать…

— И что же вы предполагаете? Майор задумался, не решаясь, видимо, высказать свою гипотезу.

— Во время обыска на даче Лопухова, — не очень уверенно начал он, — меня удивило то обстоятельство, что в его настольную лампу была для чего-то ввинчена самая большая электрическая лампочка, находившаяся прежде в люстре, висевшей в гостиной. Несоответствие этой лампочки скромным размерам абажура настольной лампы было очевидно не только по внешнему виду, но и по тому, что пластмасса его заметно покоробилась от высокой температуры. Тогда я лишь удивился этому…

— А теперь?

— Теперь мне кажется, что Иглицкому нужен был яркий свет.

Никитин решительно хлопнул ладонью по столу:

— Ну конечно же! Этот свет ему нужен был для того, чтобы сфотографировать чертежи Гурова.

— Я тоже так полагаю, товарищ полковник, — кивнул головой Киреев. — И он сфотографировал их незадолго до того, как мы окружили дачу Лопухова. Раньше у него просто не было времени для этого.

Но Никитин уже не слушал майора. Мысли его были заняты теперь новой догадкой. Он вышел из-за стола и стал торопливо ходить по кабинету, изредка, по давней своей привычке, пощелкивая пальцами.

— Значит, чертежи Гурова теперь на фотопленке… — задумчиво говорил он, ни к кому не обращаясь. — Куда же, однако, мог Иглицкий спрятать эту пленку? Передать ее кому-нибудь он не имел, конечно, ни малейшей возможности — времени у него было в обрез. К тому же дача Лопухова находилась все время под нашим наблюдением, и никто из входящих или выходящих из нее не мог бы остаться незамеченным.

Резко остановившись перед Киреевым, полковник спросил:

— А вы обыскивали его?

— Конечно, товарищ полковник. И его обыскали и на даче ничего не оставили без внимания. Сегодня я снова все обследовал там самым тщательным образом.

— Что же он, проглотил эту пленку, что ли?

— Ухитрился, наверно, спрятать куда-то. И можно не сомневаться, что вскоре кто-нибудь из-за рубежа обязательно пожалует к нам за нею.

— Нужно, значит, вести за дачей Лопухова неусыпное наблюдение. Вы не догадались разве распорядиться об этом, Антон Иванович?

— Догадался, товарищ полковник.

Отпустив майора, Никитин еще некоторое время ходил в задумчивости по кабинету. Потом уселся за стол и рассеянно стал просматривать бумаги, принесенные дежурным офицером. Чертежи Гурова, однако, по-прежнему не давали ему покоя. Но вот одна из бумаг, подчеркнутая карандашом генерала Сомова, привлекла его внимание. Это было сообщение из Берлина о признании, сделанном Голубевым, бежавшим из западногерманской шпионской организации.

В тот же день полковник Никитин еще раз встретился с Киреевым. Он дал майору прочитать донесение советской военной администрации в Берлине и обратил его внимание на предполагаемую высадку парашютиста, о котором сообщал Голубев.

В РАЙОНЕ ВЫСАДКИ ПАРАШЮТИСТА

Уже второй день велось наблюдение за домом Пенчо Вереша, однако ничего подозрительного пока не было замечено. Наведенные о Вереше справки тоже ничего не дали.

Майор Киреев нервничал. «Не слишком ли поздно установили мы наблюдение за этим Верешем?» — тревожно думал он.

Чтобы рассеять эти сомнения, Киреев связался с авиационной частью местного гарнизона и с пограничниками. Оказалось, что случаев нарушения границы за последние дни замечено не было. Пришлось набраться терпения и продолжать наблюдения за Верешем.

Майор устроился в одном из домиков поселка и с чердака, с помощью бинокля, тщательно изучил жилище, в котором проживал Вереш. Внешне в нем все казалось обычным, не внушающим подозрений. Да и сам Вереш производил впечатление человека безобидного. Был он немолод, нигде не работал и жил на пенсию за сына да на кое-какие доходы от огородничества. Огород его находился тут же, возле дома. Пенчо почти весь день копался в нем, пропалывая и поливая грядки.

На третий день наблюдения за Верешем Киреев предпринял первую попытку проникнуть в его жилище. Для начала он направил к нему лейтенанта Шагина.

Поздно вечером лейтенант подъехал к дому Вереша на легкой повозке. Спрыгнув с нее, он не спеша пошел к дверям. Вереш, обычно ложившийся спать в десять часов, в этот вечер что-то засиделся — сквозь щели ставней в его окнах виднелся свет.

Шагин постучал негромко, но энергично. Дверь открылась ровно через столько времени, сколько понадобилось бы для того, чтобы пройти через одну из комнат — ту, в которой горел свет, — до дверей дома. Вереш открыл Шагину, не спросив даже, кто стучится к нему в такое позднее время.

— Что же вы не спрашиваете, кто к вам пожаловал? — весело спросил лейтенант. — Могут ведь и грабители ворваться.

— А у мэнэ нэма чого грабуваты, — спокойно ответил Пенчо, приглашая Шагина в комнату.

Лейтенант, переодетый в гражданский костюм, снял кепку и перешагнул через порог.

— Я к вам, папаша, с просьбой, — с деланым смущением проговорил он. — Лошадь мне нужно напоить, нельзя ли ведро раздобыть.

— Чого ж не можно?

И Вереш не спеша направился через заднюю дверь в коридор, выходивший, очевидно, во двор. Вскоре оттуда раздался грохот железных ведер.

Оставшись в комнате один; лейтенант окинул ее быстрым взглядом. Все тут было очень просто и как бы на виду: стол посередине комнаты, деревянный диванчик у окна, громоздкий комод у глухой стены, старинное, покрытое зелеными пятнами трюмо в углу, несколько стульев вдоль стен.

Свет во вторую комнату падал так, что можно было разглядеть лишь кровать, — вероятно, там находилась спальня Вереша.

Едва Шагин успел осмотреться по сторонам, как Пенчо уже вошел в комнату с ведром воды в жилистой руке.

— Ось, возьмите, — проговорил он, ставя ведро на пол.

— Чего ж вы сами-то тащили его, папаша! — сокрушенно покачал головой Шагин. — Сказали бы, где взять, я бы и сам… Нехорошо это получилось, честное слово!

Вереш небрежно махнул рукой:

— Э, чего там!

Лейтенант торопливо схватил ведро и выбежал из дома. Конь его, действительно томившийся жаждой, опустил морду в воду и, громко отфыркиваясь, стал жадно пить. Напоив коня, Шагин еще раз поблагодарил Вереша и, прыгнув в повозку, тронул вожжи.

А спустя несколько минут он уже докладывал майору Кирееву:

— Этот Пенчо — форменный артист! До того у него все натурально, что просто сомнение берет, тот ли это человек. Прямо как по нотам разыгрывает добропорядочного старикашку…

Рассказав Кирееву подробности своего визита к Верешу, Шагин с любопытством заглянул ему в глаза, ожидая, к какому решению придет майор.

— А вы что же, полагали, что, как только к нему войдете, так сразу же и застанете его за передачей секретных сведений по рации? — усмехнулся Киреев. — Или, может быть, он в это время взрывчатку для диверсионного акта должен был приготовлять? Нет, дорогой! Не так все это просто, к сожалению. Но уж и то хорошо, что мы теперь знаем расположение его комнат и обстановку в них.