Сага о Форсайтах, том 2 - Голсуорси Джон. Страница 26
– Я тоже решила, что вам надо поглядеть на нее. Но ведь она не писательница?
– О нет!
– Ну, надеюсь, она добилась того, что ей нужно.
Майкл усмехнулся.
– Отчасти, мисс Перрен, отчасти! Вы меня считаете ужасным дураком, а?
– Ничуть, что вы! Но, по-моему, вы слишком мягкосердечны.
Майкл взъерошил волосы.
– А вы бы удивились, если бы я сказал, что сделал важное дело?
– Пожалуй, мистер Монт.
– Ну, тогда я вам не скажу ничего. Когда вы перестанете дуться, можно продолжать письмо к моему отцу насчет «Дуэта». Очень, мол, сожалеем, что при нынешнем положении дел мы лишены возможности переиздать разговор этих старых хрычей; мы на этом и так потеряли уйму денег. Конечно, вам придется это перевести. А потом надо написать старику что-нибудь ободряющее. Ну, например: «Когда французы образумятся и птички запоют, – словом, к весне мы надеемся еще раз пересмотреть этот вопрос в свете...» м-м-м... чего, мисс Перрен?
– В свете накопленного нами опыта. Насчет французов и птичек можно пропустить?
– Чудесно! «Преданные вам Дэнби и Уинтер». Вы не считаете, что появление этой книги в нашем издательстве – возмутительный пример непотизма?
– А что такое непотизм?
– Злоупотребление сыновней преданностью. Он никогда ни гроша не заработал своими книгами.
– Он очень изысканный писатель, мистер Монт.
– А мы за эту изысканность расплачиваемся. И всетаки он славный «Старый Барт»! Ну, вот пока и все. Идите завтракать, мисс Перрен, да как следует позавтракайте! У этой девушки и фигура необычайная, правда? Она очень тоненькая, но держится совсем прямо. Да, я все хотел вас спросить, мисс Перрен... Почему современные девицы всегда ходят как-то изогнувшись и вытянув шею вперед? Ведь не может быть, что они все так сложены?
Щеки секретарши зарделись.
– Конечно, причина есть, мистер Монт.
– А! Какая?
Щеки секретарши зарделись еще ярче.
– Я... я как-то не решаюсь...
– О, простите! Я спрошу жену. Только она-то держится очень прямо!
– Видите ли, в чем дело, мистер Монт: сейчас модно, чтобы... ну, сзади... ничего не было, а ведь это... и м... не так – вот они и стараются добиться такого вида, втягивая грудь и вытягивая шею. На модных картинках так рисуют, и манекенщицы всегда так ходят.
– Понятно, – сказал Майкл. – Спасибо, мисс Перрен! Очень мило, что вы объяснили. Дальше идти некуда, верно?
– Да, я сама совершенно не придерживаюсь этой моды.
– Нет, ничуть!
Секретарша опустила глаза и удалилась. Майкл сел к столу и стал рисовать на промокашке женский профиль. Но это была не Викторина...
Викторина, позавтракав, как всегда, чашкою кофе с булкой, поехала подземкой в Челси с письмом Майкла к Обри Грину. Правда, ее поход не увенчался успехом, но мистер Монт был очень добр, и Викторина повеселела.
У студии стоял, отпирая дверь, молодой человек – очень элегантный, в светло-сером спортивном костюме, весь какой-то скользящий, без шляпы, со светлыми, красиво зачесанными назад волосами и мягким голосом.
– Натурщица? – спросил он.
– Да, сэр. Вот, пожалуйста, у меня к вам записка от мистера Монта.
– От Майкла? Войдите.
Викторина прошла за ним. Комната почти вся светлозеленая – высокая комната с верхним светом и стропилами; стены сплошь увешаны рисунками и картинами, а часть картин как будто соскользнула на пол. На мольберте стояло изображение двух дам, с которых почти совсем соскользнули платья, – и Викторина смутилась. Она заметила, что глаза художника, светло-зеленые, как стены комнаты, скользят по ней внимательным взглядом.
– Вы будете позировать как угодно?
– Да, сэр, – машинально ответила Викторина.
– Снимите, пожалуйста, шляпу.
Викторина сняла шапочку и встряхнула волосами.
– О-о! – протянул художник. – Интересно!
Викторина не поняла, что ему интересно.
– Будьте добры, взойдите на помост!
Викторина нерешительно оглянулась. Улыбка словно скользнула по всему лицу художника, по лбу, по блестящим светлым волосам.
– Видно, это ваш первый опыт?
– Да, сэр.
– Тем лучше. – И он указал на маленькое возвышение.
Викторина села в черное дубовое кресло.
– Вам как будто холодно?
– Да, сэр.
Он подошел к шкафу и вернулся с двумя рюмками чегото коричневого.
– Выпейте Grand Marnier.
Она увидела, как он залпом проглотил ликер, и последовала его примеру. Ликер был сладкий, очень вкусный, у нее сразу перехватило дыхание.
– Возьмите папироску.
Викторина взяла папироску из его портсигара и сжала ее губами. Он дал ей прикурить. И снова улыбка скользнула по его лицу и спряталась в блестящих волосах.
– В себя тяните, – сказал он. – Где вы родились?
– В Пэтни, сэр.
– Это занятно! Вы только посидите минуточку спокойно. Это не так страшно, как рвать зуб, только дольше. Главное – старайтесь не заснуть.
– Хорошо, сэр.
Он взял большой лист бумаги и кусок чего-то черного и начал рисовать.
– Скажите, пожалуйста, мисс...
– Коллинз, сэр, Викторина Коллинз.
Она инстинктивно назвала свою девичью фамилию – ей это казалось более профессиональным.
– Вы сейчас без работы? – он остановился, и снова улыбка скользнула по его лицу. – Или у вас еще есть какоенибудь занятие?
– Сейчас нет, сэр. Я замужем, и больше ничего.
Некоторое время художник молчал. Было занятно следить, как он смотрит – и делает штрих. Сто взглядов – сто штрихов. Наконец он сказал:
– Чудесно! Теперь отдохнем. Само небо послало вас сюда, мисс Коллинз. Идите погрейтесь.
Викторина подошла к камину.
– Вы что-нибудь слышали об экспрессионизме?
– Нет, сэр.
– Понимаете, это значит обращать внимание на внешность, только поскольку она выражает внутреннее состояние. Вам это что-нибудь объясняет?
– Нет, сэр.
– Так. Кажется, вы сказали, что согласны, позировать... м-м... совсем?
Викторина смотрела на веселого, скользящего джентльмена.
Она не понимала, что он хочет сказать, но чувствовала что-то не совсем обычное.
– Как это «совсем», сэр?
– Совсем нагой.
– О-о! – она опустила глаза, потом посмотрела на соскользнувшие платья тех двух женщин. – Вот гак?
– Нет, вас я не стану изображать в кубистическом духе.
На впалых щеках Викторины загорелся слабый румянец. Она медленно проговорила:
– А за это больше платят?
– Да, почти вдвое – а то и больше. Но я вас не уговариваю, если не хотите. Вы можете подумать и сказать мне в следующий раз.
Она снова подняла глаза и сказала:
– Благодарю вас, сэр.
– Не стоит! Только, пожалуйста, не величайте меня «сэром».
Викторина улыбнулась. В первый раз художник увидел это функциональное явление на лице Викторины и оно произвело на него неожиданное впечатление.
– Ей-богу, – сказал он торопливо, – когда вы улыбаетесь, мисс Коллинз, я вижу вас импрессионистически. Если вы отдохнули, сядьте снова в кресло.
Викторина пошла на место.
Художник достал чистый лист бумаги.
– Вы можете думать о чем-нибудь таком, чтобы улыбаться?
Викторина отрицательно покачала головой. И это была правда.
– Ни о чем смешном не можете думать? Например, вы любите своего мужа?
– О да!
– Ну, попробуйте думать о нем.
Викторина попробовала, но могла себе представить только Тони, продающего шары.
– Нет, нет, так не годится, – сказал художник. – Не думайте о нем. Вы видели картину «Отдых фавна»?
– Нет, сэр.
– А вот у меня появилась мысль: «Отдых дриады». А насчет позирования вам, право, нечего смущаться. Это ведь совершенно безлично. Думайте об искусстве и пятнадцати шиллингах в день. Клянусь Нижинским! Я уже вижу всю картину.
Он говорил, и его глаза скользили по ней взад и вперед, а карандаш скользил по бумаге. Какое-то брожение поднялось в душе Викторины. Пятнадцать шиллингов в день! Синие бабочки!
В комнате стояла глубокая тишина. Взгляд и рука художника скользили без остановки. Слабая улыбка осветила лицо Викторины: она подсчитывала, сколько можно заработать.