Штрафная мразь (СИ) - Герман Сергей Эдуардович. Страница 47
Форма на калмыках была немецкая, а петлицы свои. У офицера — пилотка с желтой кокардой. Оружие — винтовки Манлихера с примкнутыми ножевыми штыками и автоматы системы «кирали». Серьезная штука с магазином на 40 усиленных «маузеровских» патронов калибра 9,0 миллиметра. Пробивает тело насквозь. Но очереди автоматов и треск выстрелов быстро захлебнулись.
Судя по всему, немцы не верили в то, что русские будут наступать по минному полю. Слишком уж диким было такое предположение. Поэтому и держали на этом направлении всего лишь калмыцкую роту. Впоследствии оказалось, что в этот день её должна была сменить немецкая часть. Калмыки просто расслабились. Именно это их и погубило.
Калмыки — жилистые, вёрткие. Но вошедшие в раж штрафники их просто перекололи и перерезали в первой траншее, пока они не успели толком занять позиции.
Лученкову врезались в память страшные слова:
-Тут пятеро сдались.
-На кой хер они нам? Куда их девать? Вали всех!
И слышны короткие автоматные очереди.
* * *
К вечеру закрепились в отбитых у противника окопах.
Помников спрыгнул в окоп, наполовину заметенный снегом, прислушался к звукам затихающего боя, и сказал Ванникову, неотлучно маячившего у него за спиной:
– Вызывай штаб дивизии.
– Первый!.. Первый.. Высоту взяли. Окапываемся. Потери...
Помников посмотрел на лежащие перед брустверами окопов и на всем предполье тела штрафников.
Вспомнил взлетающие вверх окровавленные ошмётки. Поёжился.
– Потери значительные! До трети личного состава. Уточняем.
– Как ведут себя немцы?
– Пока тихо. Но сейчас ударят. Дайте поддержку. Своими силами не удержусь!
– Приказываю держаться!
– Есть держаться, товарищ первый. Но не будет поддержки - долго не протянем. Поддержку давайте.
– Будет! Всё будет. Конец связи!
Штрафники молча долбили закаменевшую землю, понимая, что скоро начнётся бой и только от глубины окопа будет зависеть продолжительность их жизней.
К рассвету каждый из ста восьмидесяти оставшихся в живых штрафников выдолбил для себя узкий окоп, похожий на пенал.
За спиной оборудовали ротный наблюдательный пункт, вырыли укрытия для пулеметов и противотанковых ружей.
Склон высоты был достаточно крутым, с флангов высоту защищал длинный прерывистый овраг и узкая промоина.
Танки могли двигаться только по склону, поняв это командир рты распорядился закопать в снегу на пути следования танков бутылки с зажигательной смесью.
Обычно штрафники шарахались от них, как чёрт от ладана. При попадании случайной пули или просто от неосторожности жидкость прожигала человека насквозь. Но Лученков спрятал пару бутылок в вырытую нору.
Через некоторое время страшный, как обвал, налет артиллерии обрушился на траншеи.
Штрафники держали оборону, выдерживая беспрерывные артиллерийские и минометные обстрелы, которые прекращались только на ночь, но ночью требовалось вести постоянный беспокоящий огонь в сторону немцев, как сказал ротный — «чтобы не спали», боеприпасов хватало. Днем прятались от мин и снарядов в нишах, вырытых в стенках траншеи, но это не спасало от мин.
Рота, завешенная желтым толовым дымом притаилась, пережидала налет. Позиции находились у немцев как на ладони. Рота несла потери. Несколько раз немцы атаковали. Помощь не приходила, и приказа на отход тоже не было. Приказ был только один- «Стоять насмерть!»
Почти сутки, в непрерывном тяжелейшем бою штрафники удерживали позиции. Потом не стало и связи.
Рано утром, после короткого, но интенсивного артобстрела, вдали услышали рёв двигателей.
В окопах всполошились, вскинули головы и увидели в рассветном сумраке черные точки танков. Помников прижался к стенке окопа, приставил бинокль к глазам — танки ползли ромбом.
Полдесятка воняющих гарью машин вынырнули из темноты и двинулись к позициям штрафников.
– Танки!..
– Танки!..
Помников отнял бинокль от глаз, закричал: — Бронебойщики! Приготовится к отражению танковой атаки! — Он побежал по ходу сообщения туда где находился взвод бронебойщиков.- Стрелять только по моей команде!
Машины набирали скорость, но издали казалось, что они ползли медленно, переваливаясь с пригорка на пригорок. Впереди колонны, подпрыгивая, как мячик, катился маленький легкий танк. Он словно разведывал дорогу: стоило ему чуть отклониться вправо или влево, как сейчас же вся ромбовая колонна меняла курс.
Танки открыли огонь. Первые снаряды разорвались перед бруствером окопов. На штрафников посыпались комья земли.
Замерли расчеты бронебойщиков. Стрелки, не отрывал глаз от прицела прильнули к ложам длинных, неповоротливых противотанковых ружей
– Пора... - Шепнул Помников и закричал.— Давай!
Стрелки одновременно дёрнули спусковые крючки. Ружья подпрыгнули, грозно тявкнули, изрыгнув пламя.
Танки продолжали ползти.
Вновь тявкнули противотанковые ружья, но уже как-то неубедительно. Лученков осторожно выглянул из окопа.
Наступающие танки шли быстро, удачно маневрировали и вели постоянный беглый огонь. За ними пригнувшись бежали серые фигурки.
Заработали станковые пулеметы, захлопали винтовочные выстрелы. Оборона оживала, давила пехоту, не давая ей подойти к окопам штрафников. Танки рванулись вперед, стремясь броней прикрыть своих пехотинцев и раздавить огневые точки. Ухали танковые пушки, ревели моторы.
Взрывы звучали сухим треском, подкидывая вверх комки грязного снега и мёрзлой земли. Пулемётные очереди прошивали склон. Один из штрафников выскочил из ячейки и быстро пополз в тыл. Очередь крупнокалиберного пулемёта ударила его в спину.
Лученков чувствовал, что все мысли и страхи ушли, остались только прорезь прицела и мушка. Приклад пулемёта привычно толкнулся в плечо. Пулемётная очередь ударила по жидкой цепи. Несколько человек упало.
Противотанковые ружья хлопали непрерывно. Целились торопливо, спешили — выстрел… еще выстрел! Мимо! Дымная гарь ползла над окопами, над полем.
– Целиться лучше, сучьи дети! Ну-ууу!- Закричал Помников.
Внезапно, наткнувшись на участок из бутылок с горючей смесью, загорелся первый танк.
Ещё два подбили бронебойщики.
* * *
Клубился дым отработанной солярки, урчали и ревели моторы, трещали пулеметы. Лученков высунулся из щели увидел, как ещё один Т-IV, крутится на месте, засыпая гусеницами щель Джураева и его помощника.
Но второй номер расчета остался жив. После того, как танк выпустив облако сизого дымы покатил дальше, приземистый татарин Шарафутдинов с залитым кровью лицом схватил сразу четыре гранаты. Связал их ремнем.
Потом молча полез из окопа, барахтаясь в месиве земли и снега, пропитанном кровью.
В полубреду, что-то крича на родном языке он бросился вслед за танком.
Его тело перечеркнула пулеметная очередь. Пробитый целой строчкой, в
дымившейся телогрейке, он всё-же не хотел умирать. Когда расстегнули телогрейку, увидели, что из пулевых отверстий на груди толчками выбивается кровь, а под спиной натекла целая черная лужа.
Рядом с траншеей рванул взрыв.
От разорвавшегося снаряда у Лученкова шумело в голове, из носа и ушей шла кровь.
– Эй! Есть кто живой? – позвал он.
Но его голос дрожал и хрипел. Глеб едва услышал себя сам. Он оглянулся вокруг и увидел опрокинутый, покорёженный пулемёт.
Потом заметил сидящего на дне окопа Зозулю, который обеими руками держался за свою голову.
Контуженный и полуоглохший Лученков подобрал пулемёт и стряхнул с него куски земли. Он был словно не в себе. Его трясло, из носа тянулась черная застывшая струйка.
Ничего не соображая он машинально открыл ствольную коробку, дунул в нее и закрыл обратно.
Внезапно в его уши ворвался страшный грохот. Что- то завывало и лязгало совсем рядом с ним. В первый момент он подумал, что на него катится огромный и страшный зверь. И жутко при этом воет. Было что-то ритмичное и и подавляющее волю в разрывающих воздух звуках. Это не был вой зверя.