Одиночный выстрел - Бегунова Алла Игоревна. Страница 43

— Подожди.

— Что случилось, Люся? Ты боишься?

— Да.

— Почему? Ты… Ты девственица?

— Нет. Я была замужем, у меня есть ребенок. Но десять лет прошло с тех пор, и я отвыкла от этого, потому что ни с кем… и никогда больше… Тогда я получила очень жестокий урок… не только для меня, но и для моей семьи… Они боялись и не хотели…

— Не хотели, чтобы ты снова выходила замуж? — удивился он.

— Можно сказать и так, — Людмила тяжело вздохнула. — Сначала маленький сын, потом переезд в Киев, работа на заводе «Арсенал» и одновременно учеба в вечерней школе, поступление в университет и Снайперская школа. Отец считал, что нет достойных претендентов. Честно говоря, мы все боялись снова ошибиться.

— Как звали этого мерзавца? — спросил младший лейтенант, разглядывая именную винтовку Люды, которую недавно принесли к командиру второй роты из снайперского взвода и повесили на колышек в стене.

— Алексей Богданович Павличенко.

— У тебя осталась его фамилия?

— Ну да. Брак оформили, хотя мне не исполнилось и шестнадцати лет… Потому есть небольшая просьба, важная для нашего будущего.

— Говори.

— Алексей — плохое, не подходящее имя для моего возлюбленного. В моей памяти оно связано с той печальной историей. Поверь, мне слишком больно возвращаться в прошлое. Ты — другой, и я буду звать тебя по-другому. Например, Леня. Согласен?

— Согласен, любовь моя.

— Помоги мне снять гимнастерку…

Она знала, чего он хочет, и в первые минуты с трудом смиряла страх перед будущей близостью. Какое-то необъяснимое чувство тревоги охватило Людмилу. Однако викинг, чувствуя дрожь ее тела, медлил. Его прикосновения сначала были осторожными, потом настойчивыми, потом грубоватыми. Лаская ее божественную грудь, он тихо спрашивал: «Так хорошо, любовь моя?» Ступенька за ступенькой они вдвоем поднимались на крутую гору, и вскоре вместо ответа он услышал стон.

Раньше Алексей только предполагал, что суровый снайпер Павличенко может быть пылкой любовницей.

Теперь она отдалась ему со всей страстью своего одинокого сердца. В тесном блиндаже, освещаемом лишь скудным огнем из загнетка печки-буржуйки, стало жарко и светло, как днем, потому что они, обнаженные, видели друг друга, стремились к безумным ласкам и хотели думать, будто война осталась где-то далеко, за рубежами их любви. Но под утро опомнились. Следовало затушить печку, потому что дым от нее демаскировал позиции второй роты. Немцы на рассвете могли нанести по ней артиллерийский или минометный удар.

В блиндаже становилось все холоднее и холоднее. Они прижимались друг к другу, укрывались одеялами и шинелями. Их тела, переплетаясь, еще сохраняли тепло. Между тем волшебная ночь уходила, и мыши, бесстрашные обитатели военных подземелий, начали с писком шнырять по утрамбованному, обшитому досками полу. Старший сержант мышей боялась, точнее говоря, маленькие грызуны с их длинными хвостами и черными глазками-бусинками казались ей не очень-то неприятными. Однако наступало утро, прекрасное, как никакое другое в ее жизни.

Викинг был старше Павличенко на одиннадцать лет. Он имел за плечами один брак и крайне неприятный развод с женщиной, на которой женился в ранней молодости и по настоянию своей властной матери. Характер его, от природы довольно мягкий, к тридцати шести годам устоялся, и уже ничто не могло сбить Алексея Аркадьевича с избранного им пути. Будучи офицером и командиром роты, он и впрямь располагал некоторыми возможностями для того, чтобы окружить Людмилу заботой и немного смягчить для нее тяготы фронтовой жизни.

Больше не приходилось старшему сержанту думать о том, что поесть и где отдохнуть после очередного рейда в лес. В блиндаже у Киценко ее всегда ждал чайник с горячим сладким чаем, смотря по времени суток — обед или ужин, — нары, застеленные байковым одеялом, и свежая нательная рубаха. Их дневные разговоры, естественно, в первую очередь касались надобностей службы. Ночи, отданные любовной страсти, согревали Людмилу каким-то необычным огнем, разгоравшимся глубоко в сердце. При этом она знала, что он будет ее беречь и внезапная беременность ей не грозит.

Счастливый медовый месяц самым положительным образом отразился на стрельбе из снайперской винтовки. Пули летали очень хорошо, только по заданной им траектории и как будто сами находили цель. Похоже, заколдованный лес одобрил решение влюбленного снайпера и по-прежнему прикрывал его своими длинными ветвями и узловатыми корнями.

При тесной окопной жизни скрыть такие отношения между командиром взвода и командиром роты представлялось совершенно невозможным. Значит, их и не следовало скрывать. Младший лейтенант понимал, что думают другие подчиненные, видя, как снайпер Люда, улыбаясь, выходит из его блиндажа ранним утром. Он решил заботиться не только о быте своей возлюбленной, но, как истинный рыцарь и защитник, — о ее репутации.

На ближайшем совещании младшего командного состава первого батальона Киценко во всеуслышание объявил, что старший сержант Павличенко дала согласие стать его женой и теперь они подают рапорт о заключении брака между ними в штаб Приморской армии. Этот рапорт подписали комбат Дромин и комполка Матусевич…

— Люся, куда это ты собралась? — Киценко столкнулся с ней, одетой в шинель, с вещмешком и снайперской «трехлинейкой» за плечами, на пороге блиндажа. Все-таки она его дождалась.

— Командировка у меня, Леня, — Людмила остановилась буквально на минуту. — Еду в семьдесят девятую морскую бригаду. Некий фриц, мастер меткой стрельбы, у них объявился.

— Снайпер, что ли?

— Надо думать. Перебил уже уйму народа.

— С кем пойдешь? — спросил он.

— Матусевич разрешил взять Седых.

— Одобряю. Федор не подведет.

— Извини, мне надо спешить. Машина ждет.

— Будь осторожна, любовь моя. — Алексей наклонился и нежно ее поцеловал. — Ни пуха тебе, ни пера.

— К черту, милый!..

Гельмут Боммель, довольный результатами первых трех дней, решил устроить себе небольшой отдых. Он не пошел на железнодорожный мост ни в среду, ни в четверг. Его пригласили на позиции 122-го пехотного полка, что располагались на лесистом северном склоне Камышловского оврага. Для обер-фельдфебеля там даже оборудовали удобный окоп. Но охота не задалась, хотя в лесной чаще было гораздо теплее, чем среди изломанных железок, висящих над землей. Крымский лес не признавал немца. Начальство же, как обычно, требовало отчета об успехах. Боммель, смиряя непривычное для него чувство тревоги, после полуночи покинул татарский дом на окраине деревни Бельбек с тем, чтобы к четырем часам утра очутиться возле руин Камышловского моста…

Это время они провели с пользой.

На нейтральной полосе, метрах в двадцати перед огневыми рубежами 79-й бригады, с помощью ее бойцов, они за две ночи вырыли окоп полного профиля и траншею полуметровой глубины, ведущую к нему от переднего края. Здесь повсюду торчали невысокие кусты можжевельника с красно-коричневой корой, чуть присыпанные давно выпавшим снегом. Потому и окоп они накрыли металлическим каркасом с ветвями этого растения и сверху тоже присыпали их сухой, слежавшейся снежной крупой. Кроме того, они заготовили «куклу», то есть манекен на палке, одетый и советскую шинель, с каской на голове и винтовкой, для пущей убедительности, привязанной к его спине слева.

Два дня Павличенко рассматривала мост в бинокль, прикидывая, где бы она сама устроилась со снайперской «трехлинейкой». Мест, по ее мнению, удобных для стрельбы, среди стальных конструкций имелось всего два. Они с Федором решили вести за ними наблюдение по очереди и особенно внимательно — в предрассветные часы. Зловредный фриц должен был появиться обязательно, ибо сохранившиеся пролеты моста, бесспорно, представляли почти идеальную позицию для ведения прицельного огня по тылам 79-й особой морской бригады.

Она дремала, сидя на корточках и привалившись плечом к стенке окопа. Форменная зимняя одежда: теплое белье, гимнастерка, стеганые ватные безрукавка и штаны, шинель, белый маскхалат — не позволяла замерзнуть, но п согревала не слишком хорошо. Вдруг сержант Седых коснулся пальцем ее плеча и потом показал на мост. Людмила быстро достала бинокль из футляра, висевшего на груди, и приложила к глазам. Январская ночь понемногу отступала. Мост вырисовывался в предрассветной дымке.