Душитель из Пентекост-элли - Перри Энн. Страница 77

– Почему? – вдруг спросила ее Шарлотта.

Девушка с удивлением посмотрела на нее:

– Простите?

– Почему вы любите рисовый пудинг? – повторила миссис Питт.

Мисс Фитцджеймс не смогла скрыть своего раздражения:

– Потому что он вкусный! Какая разница почему? Это ровным счетом ничего не значит, разве не так?

– Я поняла, что ваша любовь к рисовому пудингу – это как бы сравнение чего-то легкого и несерьезного с глубокой страстью, – пояснила Шарлотта, стараясь на мгновение вытеснить из своих мыслей тревогу о Томасе и сосредоточиться на том, что мучило ее новую знакомую. – Я же пытаюсь доказать вам, что ваше пристрастие к пудингу – чисто субъективное чувство. Вам хотелось сказать, что вы любите не просто пудинг, а возможность им наслаждаться. Вам нравится то, какие чувства у вас вызывает его вкус.

Таллула смотрела на нее в полном недоумении. Только хорошее воспитание не позволило ей сорваться и сказать что-то недопустимое.

– Когда мы говорим о чувстве симпатии к человеку, – продолжала миссис Питт так, словно перед ней сидела ее малолетняя дочь Джемайма, – мы, возможно, говорим лишь о том, какие чувства он вызывает в нас, но если это любовь или сильное влечение, нас больше беспокоит, что чувствует другая сторона. Ведь любовь – это самоотверженность, не так ли? Порой счастье другого человека нам дороже своего собственного.

В комнате наступила полная тишина. Это был обычный будуар молодой богатой женщины, где она принимала своих гостей и могла рассчитывать на относительное уединение. Он был убран с известной роскошью в розовых, голубых и белых тонах. Судя по характеру и вкусам хозяйки, помещение казалось излишне традиционным. Возможно, ей не позволили обставить его самой по собственному вкусу и желанию. То, что Эмили рассказывала сестре о мисс Фитцджеймс, заставило Шарлотту ожидать от нее чего-то более оригинального – например, будуара в восточном стиле, турецком или даже древнеегипетском, – а не кресел, обитых штофом в цветочек.

– Я… я думаю, вы правы, – наконец нашлась Таллула. – Правда, я как-то не подумала об этом…

Миссис Питт улыбнулась:

– Я уверена, что вы подумали. Ваша тревога за брата свидетельствует об этом. Чтобы снять с него подозрение, вы готовы перенести немало неприятностей. Ваша репутация не улучшится от этого, как в глазах общества, так и в глазах Яго. Ведь вы должны признаться, что были на той вечеринке. Да и вашему отцу это едва ли понравится. Возможно, вам придется смириться с тем, что отец ограничит вашу свободу или урежет расходы на ваши наряды, а то и совсем откажет вам в деньгах.

– Да, – тихо согласилась побледневшая девушка. – Я это знаю. Но это все не то. – Она снова сжала кулаки. – Фин – мой брат. Всю жизнь мы были неразлучны. Если я не помогу ему, то кто же сделает это?

– Возможно, никто, – откровенно сказала Шарлотта. – Но не следует думать о чувстве привязанности как о чем-то поверхностном. Это очень важное чувство. Это своего рода любовь, и оно бывает прочным и длительным. Оно даже крепче, чем влюбленность. Можно влюбиться и разлюбить. Это со всеми нами случается, особенно если человек не во всем нам приятен. Влюбленность не всегда переходит в любовь, но иногда случается и так.

Таллула сосредоточенно нахмурилась.

– Вам хотелось бы провести всю свою жизнь с человеком, который бы вам не нравился? – спросила миссис Питт.

– Нет. Конечно, нет! – Девушка пристально посмотрела на нее, словно хотела получше понять, что за женщину она видит перед собой. – А вы вышли бы замуж за человека, который всего лишь нравится вам, зная, что и ему вы тоже только нравитесь, и не более? – спросила она в свою очередь.

Шарлотта широко улыбнулась:

– Нет, я бы и мысли такой не допустила. Я отважилась на неравный брак, потому что любила своего мужа и продолжаю его любить.

– Яго не любит меня, – горько призналась мисс Фитцджеймс. – Все бессмысленно, потому что я даже не нравлюсь ему.

– Не теряй пока надежды, – не выдержав, вмешалась Эмили. – Не ходить на балы и вечеринки и не быть экстравагантной – это еще ничего не значит. Всего лишь отказ от чего-то, и не более. Ты сделала это не по зову сердца, и Яго это понимает. Ты должна сделать что-то от всей души, у тебя должна быть какая-то цель. Мы еще подумаем об этом, когда выиграем наш первый раунд. Перед нами стоит очень большая задача в этом деле с убийствами. Если твоему свидетельству не поверят, нам придется искать других свидетелей, которые подтвердят, что были достаточно трезвы и помнят, что видели Финли на той вечеринке, а если не его, то тебя обязательно. Это докажет, что ты была там, и, возможно, заставит кого-то вспомнить о Финли. Ты готова пойти на это?

– Конечно, готова, – ответила Таллула, побледнев еще больше, но не колеблясь. – Как только брат вернется, мы тут же поговорим с ним.

Она потянулась к звонку, вызывая горничную. Когда та вошла, решив, что пришло время подавать чай, девушка велела ей тут же доложить, когда придет молодой хозяин.

– Да, мисс. Будут еще распоряжения? – спросила служанка.

– Только скажи Финли, что это очень важно и я жду его, – отозвалась мисс Фитцджеймс. – Это очень важно и касается лично его. Пожалуйста, скажи ему все это и немедленно доложи мне.

Не успела горничная уйти, как тут же раздался стук в дверь, и прежде чем Таллула успела ответить, в будуар вошла Элоизия Фитцджеймс, красивая пожилая дама со содержанными манерами. Лицо ее было спокойным, словно она давно решила не пускать в свой внутренний мир ничего плохого и безобразного. Она сама создала его усилием своей воли, и только она была хозяйкой самой себя.

– Добрый день, – сказала Элоизия, когда гости поднялись, приветствуя ее. – Как приятно, что вы навестили нас!

Всем, однако, было ясно, что присутствие Эмили и Шарлотты требовало объяснения, так как время было неподходящим для официальных, да и для неофициальных визитов.

– Мама, это мои добрые подруги, – поспешила сказать Таллула. – Миссис Рэдли и ее сестра, миссис… – Тут она умолкла, ибо сама не знала фамилию сестры своей приятельницы.

– Питт, – подсказала Шарлотта.

Мисс Фитцджеймс не сразу поняла, что та сказала. Бросив взгляд на Эмили, она увидела замешательство на ее лице, а повернувшись к Шарлотте, прочла в ее глазах то же самое. Невольный гнев словно обжег девушку изнутри, а осознав, что ее предали, она с трудом справилась с собой.

Однако Элоизия ничего не заметила.

– Здравствуйте, миссис Рэдли и миссис Питт, – произнесла она с улыбкой. – Таллула, дорогая, твои гости останутся на ужин? Если да, то надо оповестить кухарку.

– Нет, не останутся, – сквозь стиснутые зубы ответила ее дочь. – У них свои дела.

– Как жаль, – сказала миссис Фитцджеймс, чуть поведя плечами. – Так приятно было бы поговорить о чем-нибудь интересном. Мужчины говорят только о политике, вам не кажется?

– Увы, это так, – согласилась Эмили. – Мой муж – член парламента. Мне приходится много об этом слышать.

– А ваш муж, миссис Питт? – спросила Элоизия, обращаясь ко второй гостье.

– Мы знакомы с ним, мама, – язвительно ответила за Шарлотту Таллула и повернулась к ней: – Представляю, что вам приходится слышать за обеденным столом. О кражах, поджогах, проститутках…

– Об убийцах… и политиках, – закончила миссис Питт с неестественной улыбкой. – Иногда о каждых по отдельности, но нередко о тех и других в одном лице.

Пожилая леди была озадачена, однако не растерялась. Она умела сохранять спокойствие и в худших обстоятельствах.

– Мне очень жаль этих несчастных женщин, которых убили, – сказала она, глядя на сестер. – Если бы у нас наконец запретили проституцию, такие вещи, возможно, не случались бы.

Таллула с испугом смотрела на мать.

– Боюсь, миссис Фитцджеймс, это не помогло бы, – мягко сказала Шарлотта. – Нет смысла вводить законы, которые невозможно исполнять.

Глаза Элоизии удивленно округлились:

– Разве законы не должны отвечать идеалам общества, миссис Питт? Мы не можем считать себя цивилизованными людьми или добрыми христианами, если издаем законы лишь в тех случаях, когда уверены, что можем их соблюдать. Все виды преступлений должны считаться противозаконными, иначе сами законы ничего не стоят. Мой муж всегда так говорит.