Время против времени - Абрамов Александр Иванович. Страница 28

Больше. Донован, больше! Ведь он еще не знал о судьбе голосов, поданных за Стила.

— Есть уже планы на будущее? — спросил я.

— Много. Будем добиваться признания ассоциации партией. Численность позволит нам это. А к первому же заседанию готовим билль о единой рабочей организации, упраздняющей цеховщину.

— Иначе говоря, единый профессиональный союз?

— У тебя всегда точные формулировки. Охотно возьмем твою.

— Я бы предложил и билль о рабочих школах. Нужно собрать по крохам все, что имеется в Городе, изданное когда-то или переписанное: все, что знакомит рабочего с основами социализма.

— Ты говоришь со мной так, как будто мы видимся в последний раз.

— Возможно. Я ведь землепроходец в отпуску, романтик новых земель. А отпуск уже кончается.

Мне не хотелось продолжать этот уже ненужный для меня разговор. Я спешил. Все было уже известно. Несколько тысяч бюллетеней, поданных за реставраторов, были объявлены недействительными, а Донован после отставки Стила получил уже не шесть, а шестнадцать мест.

На этом и заканчивается наше второе путешествие, может быть, в другую галактику. Пусть это не рай, но у него есть и прошлое и будущее.

Вот и дюны вдали у океанского берега и знакомые колючие заросли «альгарробо». куда нас перебросило с крымской автомобильной дороги от Севастополя к Ялте.

— Кажется, здесь, — говорит Мартин, — и песок примят, как будто кто-то сидел.

— Так тебе и сохранятся следы при таком ветре да еще на прибрежном песке.

— Все-таки присядем.

Присели. Оглянулись. Серо-зеленый океан блеснул вдруг васильковой голубизной и провалился куда-то вниз.

Мы уже сидели на краю обрыва крымской дороги, вьющейся серпантином среди виноградников от серых скал Яйлы к синему-синему Черному Морю. И мой «Жигуль» стоял с полуоткрытой дверцей чуть в стороне от дороги, и пиджаки наши с деньгами и документами лежали на сиденьях. Только вокруг машины ходил инспектор ГАИ — старший лейтенант лет тридцати. В стороне стояла милицейская «Волга».

Я кашлянул, старший лейтенант повернулся и застыл, будто увидел что-то явно противозаконное.

— Вы откуда? — грозно спросил он.

Мы молчали. Мы улыбались. Мы были дома.

— Как вы здесь очутились? Минуту назад тут никого не было. — продолжал допрос инспектор ГАИ.

— А мы поднялись вон оттуда. — Я указал на обрыв к виноградникам.

— Чья это машина?

— Моя. Разрешите? — Я подошел к машине и вынул из лежащего там пиджака права и паспорт.

Инспектор внимательно просмотрел документы и спросил:

— Так почему же вы ее бросили?

— Погулять пошли. — идиотски ответил я, не в силах придумать ничего более умного.

— Где же здесь гулять? — удивился инспектор. — По этим кручам?

— Вот-вот, — обрадовался я. — Замучил меня товарищ. Любит горы.

— А кто этот ваш товарищ? — строго спросил инспектор, подозрительно оглядывая Мартина.

Я ответил почти шепотом:

— Американский турист, товарищ инспектор. Корреспондент из Нью-Йорка. Очень интересуется советским автотуризмом. Мартин, покажи ему свое удостоверение, — прибавил я по-английски.

Мартин вынул из своего пиджака документ, свидетельствующий о его законном пребывании в СССР, и корреспондентскую карточку.

— Спасибо. Карашо, — сказал он по-русски с дурацкой улыбкой. Сразу понял, как надо сыграть.

Инспектор мельком взглянул на документы и вернул их Мартину.

— Как же так, граждане, — сказал он уже менее грозно. — Нам сообщили, что машина ваша со вчерашнего утра здесь стоит. Дверцы не заперты, и ни водителя, ни пассажиров. А мы из Севастополя сюда ехали, чтобы машину вывезти и владельца искать. Ведь ее и угнать могли.

— Что вы, товарищ инспектор, не везде же жулики, — сказал я гордо.

— Можете следовать дальше, — сухо сказал инспектор, сел в машину и умчал вверх по шоссе к Байдарским воротам. А мы хохотали и не могли остановиться. И не над инспектором и не над собой, а просто потому, что стояли мы на земле, на Земле с большой буквы, с какой пишется имя нашей родной планеты.