Записки следователя (илл. В.Кулькова) - Бодунов Иван Васильевич. Страница 25

К сожалению, зловредный микроб азарта заражает не только человеческое отребье, но проникает иногда й в души честных, талантливых людей. Вот от зеленого стола отошел, проиграв последние деньги, известный петроградский фельетонист. Он писал легкие и веселые фельетоны в стихах. Читатель газеты, раскрывая номер, искал, нет ли его фамилии. Он был очень талантливый человек и мог бы оставить след в истории русской литературы, но предпочитал делать то, что давалось ему легко. Петроградцы любили его фельетоны. Газеты и журналы много платили ему. Кое-что немногое, то, что удавалось урвать, получала его семья, а остальное он торопливо нес во Владимирский клуб, все надеясь на какое-то дурацкое счастье, на то, что однажды соберет он с зеленого сукна огромную сумму. Счастья этого никогда не будет, а если и будет, окажется, что оно не нужно ему. Если однажды он и выиграет огромную сумму, то назавтра же ее проиграет. Ему предстоит ранняя смерть, он не успеет вырастить дочерей и устроить счастливую старость своей жене. Все, что он написал, забудется на следующий день после его похорон. В глубине души он все это знал и все-таки не мог оторваться. Третьи или четвертые сутки он в клубе? Никак не высчитать. Кажется, третьи. А может быть, и четвертые. Он устал. Он отошел от стола и сел на стул у стены. Он до утра подремлет немного, а потом позвонит в редакцию, чтобы прислали курьера. Пока курьер будет ехать, он успеет написать фельетон. Он отдаст фельетон курьеру, курьер передаст ему аванс, он подойдет снова к столу и тогда уж обязательно выиграет эту огромную сумму, которая ему так нужна. Впрочем, зачем она ему нужна, он так и не помнит. Он хочет пока поспать.

В ресторане счастливчик уже сидит во главе стола, за которым пьют много его гостей. Кто эти гости, счастливчик не помнит. Да он и не знает их. Впрочем, нет, он их встречает каждый день здесь же, в клубе. Это постоянные посетители, как и он. Где они живут и на что они живут, что они делают и делают ли что-нибудь, он не знает, да, наверно, и никто не знает. Ничего. Сегодня ему так повезло, пусть сегодня они его хвалят, восторгаются им, аплодируют ему, он за это их досыта накормит, напоит дорогими винами и даже от щедрот своих даст по рублику кинуть на зеленый стол.

Внизу, в гардеробе, раздевается компания новичков. Это бухгалтеры, кассиры, разные люди, связанные с деньгами, имеющие доступ к деньгам. Они пришли в первый раз, они рискнут поставить какую-нибудь ерунду, чтоб без труда покрыть из первого жалованья. Они тихо переговариваются между собой, подтягивают галстуки, причесываются перед зеркалом, стараются, чтобы швейцары подумали, будто они старые, опытные игроки. Ох, не подумают этого швейцары! Сколько уж видели швейцары таких! Поставят они пустяковую сумму, проиграют, решат отыграться, еще проиграют, и уж тогда пойдет. Будут они подчищать отчеты, дрожа, ожидать ревизии и, зная, что отчитаться все равно невозможно, приходить сюда снова в надежде на чудовищный, на невероятный выигрыш, который вернет их в круг порядочных людей. Но только к ним счастье не придет. Ни к кому оно не приходит за зеленым столом.

Крутится рулетка, прыгает шарик. На каком номере он остановится? Толпа вокруг стола. Сидят игроки, за ними стоят разные люди, у которых нет денег на игру, но хочется хоть посмотреть, как другим везет, позавидовать чужому счастью, поудивляться, поахать. Тут растратчики и торговцы, воры, убийцы и бывшие аристократы, мужчины и женщины, молодые и старые, болтливые и молчаливые, все толпятся вокруг стола.

— Делайте вашу игру,- ровным тоном говорит крупье.

Игра сделана, ставок больше нет. Крутится колесо, прыгает шарик, длинная деревянная лопаточка забирает деньги у неудачников, пододвигает деньги к счастливцам. Толпа вокруг обсуждает, спорит, ужасается.

Идет обыкновенная жизнь во Владимирском клубе.

Васильев замешался в толпу возле стола. Ловко орудует лопаткой крупье, ровным, невыразительным голосом, всячески показывая свое безразличие, сверкая белыми манжетами, черными, расчесанными на пробор волосами, руководит игрой Леня. Вот он скользнул равнодушным взглядом по Васильеву. Чуть-чуть, на долю секунды, прищурился правый глаз. Значит, заметил. «Игра сделана, ставок больше нет». Крутится колесо рулетки. Вся толпа, вытянув шеи, следит за прыгающим по колесу шариком. Нет человека, у которого бы хватило силы хоть на секунду оторвать от колеса взгляд. И, пользуясь этим, Леня, прямо посмотрев на Ивана, указывает ему глазами на высокого, немолодого, плохо одетого мужчину. У этого мужчины лицо все в оспинах, крупный мясистый нос, горящие жадностью и азартом глаза. Иван нечаянно толкает его, тот не шевелится. Даже не заметил, наверно.

«Этот?» — спрашивает глазами Васильев.

«Этот»,- подтверждает, чуть-чуть наклонив голову, Леня.

Проходит еще полчаса, и рябой мужчина делает передышку. Маленькую передышку: только выпьет стакан пива- и обратно к столу. В узком проходе, который ведет к буфету, ему приходится протиснуться между двумя людьми, которые выбрали неудачное место, чтоб поговорить.

— Простите,- хмуро говорит рябой, пытаясь протиснуться между ними.

И вдруг оба вынимают красные книжечки.

— Пройдемте, гражданин.

Маленькая, почти незаметная сумятица в коридоре. Высокий рябой мужчина спускается по лестнице в гардероб, двое идут с ним рядом, ни на секунду не спуская с него глаз. Наверно, арестовали кого-нибудь, растратчика или грабителя, карманника или убийцу. Никто не обращает на это внимания. Здесь это самое обыкновенное дело.

— Фамилия, имя, отчество?

— Яшкин, Алексей Алексеевич.

— Год и место рождения?

— Петербург, тысяча восемьсот восемьдесят первый.

Яшкин Алексей Алексеевич почти сутки в одиночке.

Десять раз собирался Васильев вызвать его и все не вызывал. Пусть Яшкин посидит да подумает, почему его взяли, в чем его обвиняют и какие есть против него улики. Только поздно вечером его повели на допрос. Яшкин к этому времени уже «созрел» для допроса. Сначала, после ареста, он решил, что взяли его просто так, для проверки, поскольку он очень часто бывает во Владимирском клубе. Потом понял, что для проверки не стали бы так долго его держать, и подумал, что, наверно, что-нибудь о нем узнали. Может быть, управдом попался, был арестован и сдуру признался в том, что за взятку дал Яшкину комнату. Может быть, стало известно о некоторых его коммерческих операциях, не положенных по закону. Может быть, узнали даже о том, что именно он, Яшкин, продавал на базаре контрабандные чулки и кокаин.

Яшкин был с законом всегда не в ладу. Вся его жизнь состояла из мелких жульничеств, спекуляций, полулегальных или совсем нелегальных дел. Естественно, что он всегда ждал ареста и всегда был готов получить год или два заключения. Это было, конечно, неприятно, но что же делать, так складывалась судьба. Бывало, что Яшкину удавалось неплохо заработать,-это все равно, как если б шарик рулетки принес ему счастье. Но могло быть иначе. Бывает, поставишь все деньги на один номер, а крупье опустит их лопаточкой в щель стола, и ищи-свищи.

Яшкин решил по возможности признаваться. В то время, если подсудимого не присуждали к высшей мере социальной защиты, то есть к расстрелу, больше десяти лет ему уже дать не могли. Это означало, что он просидит два или самое большее три года. А преступления Яшкина на десять лет не тянули. Дадут года три, отсидит год. Яшкина тюрьма не пугала. Кормят там теперь, говорят, неплохо, обращение вежливое. Словом, Яшкин решил, чтобы не затягивать дело, признаваться. Надо только узнать, в чем именно признаваться. Ему, Яшкину, в сущности, все равно. Надо только обязательно признаться именно в том, в чем его обвиняют. А то выяснилось, например, что Яшкин давал управдому взятку, а он признается, что торговал контрабандой. Получится неловко. Все равно, что самому на себя лишнее наговорить.

Итак, план поведения был ясен. Послушает, в чем его обвиняют, поломается самую малость и признается. Расскажет, что происходит из общественных низов, на преступления толкнули страшные условия царского режима, и, может быть, дадут даже условно.