Алиби - Пеев Димитр. Страница 26

— В котором часу?

— Очевидно, было около одиннадцати. Вы же знаете, какое обслуживание в наших ресторанах. Пока подадут, пока человек выкурит после ужина несколько сигарет с кофе...

Не встретили ли вы какого-нибудь знакомого в ресторане? Вы были один? — продолжал упорно расспрашивать Ковачев.

— Не помню. За столиком я сидел один. — Хаджихристов закурил новую сигарету.

— Что, товарищи, я должен доказывать алиби?

Да, вопросы Ковачева действительно звучат по-следовательски. Но как же иначе его расспросить? Как бы завуалированно ни был подан вопрос, он все равно догадается. Так даже все выглядит более непосредственно, «по-партийному».

— Почему алиби, — сказал самым безразличным тоном Ковачев. — Я только хотел бы узнать, не встретились ли вам случайно в ресторане какие-нибудь знакомые, которые могли бы подтвердить, что вы были там в это время.

— Гм... Я не думал, что в этом будет необходимость. Иначе я бы побеспокоился... В ресторане можно было бы найти каких-то знакомых. Я бы заговорил с ними... Но вам не кажется, что вы должны объяснить мне кое-что?

— Что, например?

— Почему мне необходимо алиби на тот вечер, когда умерла Стефка. Ее родители прислали некролог. Если бы я знал заранее, то поехал бы на ее похороны в Пазарджик. Там написано: «Погибла при трагических обстоятельствах». Я надеюсь, что вы меня ни в чем не подозреваете?

— Мы должны выяснить все, что связано с ее смертью. Якимова, действительно, погибла при трагических обстоятельствах. И так как она посетила вас за два дня до...

— Я уже вам сказал — меня она не посещала. Только получила пропуск.

— Да. Да. Вот видите, чтобы выяснить это, нам необходимо было встретиться. Иначе мы бы остались с впечатлением, что она была у вас. И хорошо было бы, если бы вы представили нам убедительные доказательства того, как вы провели время с девятнадцати до двадцати четырех часов в воскресенье двадцать пятого августа.

— Понимаю. Я подумаю.

При прощании на лице Хаджихристова опять разлилась любезная улыбка. Он держался так, словно они вели интересный для обеих сторон разговор.

В машине полковник Марков не проронил ни слова. Он уселся на сиденье рядом с шофером и сердито наклонил голову. Молчал и Ковачев. И только когда они приехали в министерство, Ковачев спросил:

— Вы недовольны?

— А чем я должен быть доволен? Чего мы достигли этим разговором? Абсолютно ничего. Сейчас он знает абсолютно все, что нам о нем известно, а мы ушли не солоно хлебавши.

— Я с вами не согласен, — возразил Ковачев. — Неверно, что допрос нам ничего не дал. Я понял, что у него нет алиби.

— Алиби, алиби... Чего ты привязался к этому слову? Оно ему совсем не нужно. Пока мы не в состоянии предъявить ему обвинение на основании солидных, неопровержимых фактов, он совсем не должен устанавливать свое алиби.

— А какое странное противоречие между выданным пропуском и его утверждением, что Якимова не была у него! Мне даже в голову не приходило, что он будет отрицать свою встречу с ней.

— Ты лучше не напоминай мне об этом пропуске. И вместо того, чтобы терять время, поезжай в управление и выясни этот вопрос с пропуском. Этот пропуск, дорогой мой Асен, — пропуск в твоей работе. И не единственный. В разговоре ты допустил еще одну ошибку. Но она оказалась счастливой.

Какая ошибка? Что имел в виду полковник?

— Вижу, что ты не догадываешься. Это показывает, что она бессознательная. Хорошо хоть, что и Хаджихристов попался на твою ошибку. Жалко, что ты не сделал этого специально. Я бы тебя похвалил.

— Я не понимаю вас, товарищ полковник, — сказал смущенно Ковачев.

— В том-то и беда. Подумай. Ты спросил его не о целом дне, когда была убита Якимова, а только о времени после ухода Скитального и до возвращения Каменова к себе домой — с девятнадцати часов до полуночи. Почему ты спросил только об этом времени? Потому что подозреваешь его в убийстве. Это было твоей ошибкой. А его ошибка состояла в том, что он попался. Откуда он знает, что Якимова была убита именно в это время? Он же сказал: «Почему мне необходимо алиби на тот вечер, когда умерла Стефка». Именно на вечер! Он получил некролог и из него узнал о ее смерти. А в некрологе не пишется, в котором часу она умерла... Сейчас тебе понятно?

Ковачев ушел из кабинета полковника посрамленным. Давно он не переживал таких неприятных минут. Сглупить, как новичок. И даже не заметить этого. Хуже. Не понять ошибки противника. Проморгать такую важную улику.

А такая ли уж она важная? Хаджихристов мог заинтересоваться и узнать подробности смерти Якимовой. Достаточно было позвонить Доневу, чтобы узнать обо всем. Это совсем естественно. Все-таки надо проверить, говорил ли он с Доневыми. А может быть, узнал подробности еще откуда-нибудь?

Поиски оригинала пропуска оказались трудной и кропотливой работой.

Вахтер накалывал пропуска уходящих посетителей на длинную иглу. Каждый вечер он снимал «дневную продукцию» и складывал в коробку из-под радиоприемника. По мере того как коробка наполнялась — раз в несколько месяцев, — он сжигал все и снова начинал собирать. Хорошо, что пропуска, выданные за последнее время, он сжечь не успел.

Ковачев с Радковым устроились в чердачной комнатке и занялись неблагодарной задачей — просмотром тысяч листков. Вахтер писал восьмерку крупно и четко, и они смогли быстро отделить пропуска, выданные в августе. Во время работы к ним зашел секретарь партбюро управления, по распоряжению которого они смогли получить коробку с пропусками.

— Вы скоро кончите, товарищи?

— Они вам нужны? — спросил Ковачев.

— Мне нет, но сейчас позвонил заместитель начальника управления товарищ Хаджихристов, он спрашивал вахтера о каком-то старом пропуске, и тот ему сказал, что они у меня.

— А вы что ему ответили?

— Пробормотал что-то... Сказал, что хочу проверить, добросовестно ли выполняет вахтер свои обязанности.

— Понятно. Как только кончим, сразу же отдадим вам. Пусть немного подождет.

Секретарь ушел.

Смотри ты! Что это: чрезмерная наивность или хитрость с дальним прицелом?

Ковачев задумался.

В первый раз эта мысль пришла ему в голову тогда, когда Хаджихристов сказал, что позаботился бы об алиби, если бы знал, что оно понадобится. С одной стороны, подозреваемый не станет говорить так о своем алиби. Эти слова скорее подходили невинному человеку. С другой стороны, Хаджихристов, который все это отлично понимает, конечно, будет вести себя, как невинный. А что если он действительно невиновен?

Теперь, с пропусками, — то же. Как бы поступил человек с чистой совестью? Сразу постарался бы найти оригинал. Если же он сам его уничтожил, ему нечего его искать. Следовательно, Хаджихристов — умный, проницательный — должен его искать. Иначе он себя выдаст. Он понимает: раз они задали ему этот вопрос, они постараются проверить, есть ли подпись на оригинале пропуска. Поэтому хочет доказать, что и он «докапывается до истины».

Кто же все-таки Хаджихристов? Человек с совершенно чистой совестью, которому нечего бояться и который стремится выяснить истину, или преступник, разыгрывающий эту роль?

— Товарищ подполковник, — прервал его размышления Радков, — пропуска, выданного на имя Стефки Андоновой, нет. Я подобрал пропуска за двадцать третье августа по номерам. Вот, до тридцать седьмого и дальше, с тридцать девятого до конца, — Все налицо. А как раз тридцать восьмого нет. Это номер пропуска, выданного на имя Стефки Андоновой.

— Может быть, мы пропустили. Давайте проверим еще раз...

Полковник Марков углубился в изучение материалов следствия.

Возможно ли, чтобы Хаджихристов был завербован иностранной разведкой?

Сведения, которыми они располагали, показывали, что он еще со школьной скамьи стремился к спокойной, беззаботной жизни и политикой не занимался. И пока комсомольцы и легионеры из числа его одноклассников дрались друг с другом, он гулял с хорошенькими ученицами и просиживал в кафе. Таким же он был и в свои студенческие годы в Германии. Единственный новый штрих — активная торговля контрабандными сигаретами. Он не очень утруждал себя учебой.