Завоеватель - Иггульден Конн. Страница 40

Перед Хубилаем неуверенно стоял высохший старик с пустыми глазами, одетый в чистые одежды. Толпа рассеялась, площадь погрузилась в тишину.

Нарушил ее один из связанных монголов, сумевший вырвать столб из камней. С торжествующим рычанием он поднял столб и с недвусмысленным намерением двинулся к Мэнь Гуану. Хубилай поднял руку, и освободившийся воин тотчас замер, лишь грудь его вздымалась от избытка чувств.

– Я обещал пощадить Дали, – напомнил Хубилай на безукоризненном мандаринском наречии. – Почему ты не послушался?

Мэнь Гуан уставился вдаль, разум его превратился в безответную глыбу льда. Он прожил долгую жизнь и десятилетиями служил префектом в родном городе. Хорошая получилась жизнь! Голос врага шелестел, как тростник в темноте, но Мэнь Гуан не отвечал. Он приготовился к смерти: глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце.

Хубилай нахмурился: сколько можно молчать? В лицах стражников читался страх, в лицах монгольских воинов – гнев, а старик смотрел на город, словно никого не видел. Подул ветерок, и царевич покачал головой, чтобы избавиться от наваждения. Затем увидел труп Ли Уна, привязанного к столбу, и принял решение.

– Я благородных кровей, – объявил Хубилай. – Некогда наши северные земли простирались на сунскую территорию и управлялись одним императором. [23] Быть тому снова. Объявляю этот город по праву своим. Предлагаю всем вам защиту. Сдайся, и я буду милосерден к вам, как отец к детям своим.

Мэнь Гуан промолчал, но наконец встретился взглядом с царевичем и едва заметно покачал головой.

– Очень хорошо, – отозвался тот. – Придется мне разочаровать своего друга. Казните его и повесьте тело на воротах. Остальных не трогайте.

Под пристальным взглядом Хубилая монгол с металлическим столбом растолкал стражу и поволок Мэнь Гуана к воротам. Старик не протестовал, и его люди не шевельнулись. Стражники понимали, что жизнь их в руках этого странного царевича, который говорит, как должно владыке.

– Мое слово незыблемо, – заявил им Хубилай, пока уже бывшего префекта вели к воротам. – Со временем вы это поймете.

Запыхавшийся Хулагу остановился и передал охотничьего орла помощнику. Птица кричала, била крыльями, но помощник хорошо ее знал и успокоил, погладив по шее.

У военачальника Китбуки на правой руке сидела белая пустельга, а на поясе висело лишь два голубя – хвастаться нечем. Хулагу ухмыльнулся, спешился и вручил слугам олененка с проломленной головой. Повара он держал местного, персидского, который якобы в свое время служил халифу. Его поймали, когда он возвращался с отдаленного базара, и Хулагу взял его к себе в услужение. Здорово, когда тебя потчуют, как халифа. Впрочем, каждое блюдо все равно предварительно пробовали. Смуглый повар кивнул, взяв бьющегося олененка, а сам не сводил глаз с орла. В этих краях любят охоту с птицами, ценят ястребов и пустельг; а вот орлы тут редкость. Темно-золотая птица, севшая слуге на кисть, стоила целое состояние.

Хулагу посмотрел на Багдад, лежащий в каких-то двух милях к северу. Его войска окружили древний город-крепость, даже перекрыли Тигр понтонами, сооруженными в его отсутствие. Куда ни глянь, всюду темная масса его туменов, терпеливо ожидающих сигнала. Халиф отказался снести городские стены в знак доброй воли. Его письмо Хулагу возил с поклажей. Слова простые, но царевича они ставили в тупик. Халиф писал о последователях Мухаммеда, не сомневаясь, что те встанут на защиту своей веры. Где же эти последователи? Монгольское войско уже успело окружить город. Халиф мог оказаться прав, если бы речь шла о предыдущем поколении, но ведь Чингисхан выложил путь через эти земли трупами, причем не однажды, а дважды. Хулагу с удовольствием представил, как выжившие подданные халифа выползали из-под обломков и снова видели Чингисхана, напоследок отправившегося в Си Ся. Союзников, как в минувшие века, у Багдада не было, но халиф, видимо, не чувствовал изоляцию.

Хулагу взял апельсиновый сок, который целую ночь охлаждали в реке, осушил чашу и швырнул слуге, не удосужившись проверить, поймали ли ее. В отличие от владыки, жители Багдада на бога не уповали и еженощно спускались со стен на веревках, рискуя переломать кости на камнях. Хулагу не представлял, сколько их там, но каждое утро его воины приводили новую группу. Для них это стало вроде игры: мужчин и мальчиков Хулагу разрешил использовать как живые мишени для стрелков, а с девочками и женщинами воины развлекались. Пока не сдастся халиф, пленные – бесправная добыча монголов.

Зашипело мясо: это повар положил разделанную оленину на сковороду с раскаленным жиром. Судя по аромату, мясо жарилось с чесноком, у Хулагу аж слюнки потекли. Повар – настоящее чудо. Из жалких голубей Китбуки ничего путного не приготовить – вот она, разница между орлами и ястребами. Орел и с волком расправится. Хулагу самодовольно подумал, что они с орлом под стать друг другу – хищники, не ведающие жалости. Он завидовал прямолинейной безжалостности птицы, у которой нет ни сомнений, ни страха, лишь желание убивать.

Хулагу снова взглянул на Багдад, и его губы вытянулись в тонкую полоску. Пушки разве что камешки от стен откололи. Оборонительные стены в городе наклонные, ядра отскакивают от них, не причиняя особого вреда. Когда кончится порох, останутся камнеметы и мощные требушеты. Со временем стены они пробьют, но страх не посеют и всесильность монголов не продемонстрируют. Вокруг Багдада на многие мили ни одного валуна, но воины собрали их заранее и привезли на телегах. Рано или поздно запас иссякнет, и придется отправлять тумены на поиски.

Хулагу поморщился: одна и та же мысль мучила его изо дня в день. Штурм можно начать в любое мгновение, но стены очень крепки. Каждый убитый защитник Багдада будет стоить Хулагу четырех-пяти воинов. Наверное, в этом суть городов-крепостей. На лезущих по стенам защитники будут швырять камни и лить на них гарное масло. Тогда кровопролитие неизбежно, а Хулагу не хотел терять тысячи воинов в одном городе, пусть даже баснословно богатом. Куда безопаснее разрушить стены или уморить горожан голодом. Может, так халиф образумится?

– Заставишь ждать слишком долго – сделаю больно, – предупредил Хулагу, глядя на Багдад.

Китбука услышал его, поднял голову, и Хулагу догадался, что тот надеется на приглашение к трапезе. Орлок улыбнулся, вспомнив атаку орла. Для одного оленины слишком много, но делиться Хулагу не собирался. «Ястреб орлу не чета, – напомнил он себе. – Это птицы разного полета».

Халифу Аль-Мустасиму забот хватало. Его предки основали вокруг Багдада небольшую империю, которая просуществовала пять веков. Багдад стал ее священным центром. Несколько десятилетий назад империя пережила вторжение войск Чингисхана. Аль-Мустасим убедил себя, что Аллах ослепил монгольского хана, и тот проехал мимо Багдада. Возможно, именно так и получилось. Аль-Мустасим не только наследник великой династии Аббасидов, но и мусульманский лидер, а его город – светоч для всех правоверных. На помощь Багдаду действительно движутся войска? Халиф в очередной раз переплел пальцы и почувствовал, как они потеют. Он мужчина крупный, за годы роскошной жизни позволил себе обрюзгнуть. Подмышки взмокли, и Аль-Мустасим щелкнул пальцами, чтобы девушки-рабыни приблизились и вытерли пот. Тревожные мысли не покидали халифа, пока девушки хлопотали вокруг него, вытирая гладкое смуглое тело, скрытое многослойным шелком. К нему допускались первые красавицы, но сегодня Аль-Мустасим их не замечал. Он едва обратил внимание, когда одна из них взяла из вазы липкую сладость и положила ему в рот, словно откармливая тучного тельца.

В зал с хохотом вбежали дети, и Аль-Мустасим окинул их нежным взглядом. Их смех – сама жизнь, он мигом прогоняет черное отчаяние.

– Камара! – попросил его маленький сын, умоляюще глядя на Аль-Мустасима. Другие дети застыли в надежде увидеть чудо, и лицо халифа смягчилось.