Боги богов - Рубанов Андрей Викторович. Страница 89

— Я без тебя не улечу.

Старик задрожал, гневно выкрикнул:

— Понял я! Понял! Вместе улетим! — и добавил, тише и спокойнее: — Минуту обожди, и улетим, как белые лебеди… Минута ведь ничего не решает?

— Сейчас нет.

— Этот, который Муугу… Скажи ему, Великий Отец передал, что жена его мне не далась. Покончила с собой. Понял?

— Понял.

— И еще скажи, — пусть кожу мою выделывает самый лучший мастер. Чтобы долго хранилась…

— Извини, — сказал Марат. — Центр велел эвакуировать тело. Нельзя оставлять здесь скелет с пятью пальцами…

— Жаль. Было бы красиво… — Жилец опять размял пальцами щеки и крылья носа. — А теперь… — он неловко шмыгнул носом, — пора нам. И тебе, и мне. Тебе к своим, а мне — к своим…

Марат хотел спросить, где пребывают те, кого старик считает «своими», но не успел. Жилец глубоко вздохнул и прошептал:

— Мать… Она мне уже три ночи снится. К себе зовет…

Вытянув тощую руку, он показал на черную точку у самого горизонта.

— Смотри. Джо нормальный парень, он не соврал… Вон, справа, гляди…

Пчеловолк-разведчик летел крупными зигзагами, меняя направление неправдоподобно быстро, как это умеют делать только насекомые.

Когда Марат снова посмотрел на Жильца, тот был уже мертв. Медленно оседал, сгибая ноги, запрокинув лицо к небу. Из ушей и рта текла кровь, глаза выкатились из орбит.

Он почти ничего не весил.

Десять лет назад я едва мог его поднять, вспомнил Марат. Если бы он не был так самонадеян и занял нужную позу в утробе — может быть, не сломал бы хребет. И начал бы получать Фцо с первого дня пребывания на Золотой Планете.

Дотащив тело до катера, бегом вернулся в пещеру, собрал медные предметы.

Кожаный кошель хотел оставить, но в его лямку могла быть вплетена проволока.

Насчет проволоки Центр особо настаивал.

Надо что-то придумать, сказал себе Марат. Надо как-то обмануть контроль и оставить малышу хотя бы один приличный кинжал. Если после зачистки здесь уцелеет несколько медных изделий — планета не сойдет с орбиты, и аборигены вряд ли мутируют до неузнаваемости. В каталог внесено почти пятнадцать тысяч наименований. В Центре подсчитали, что изъято и уничтожено девяносто семь процентов всех металлических предметов. Местная цивилизация не рухнет, если генерал Муугу получит в подарок от старого товарища хороший боевой нож, выкованный из чистейшей самородной меди. Один-единственный кинжал со спиленным Ликом Отца — от частой заточки клинок истончится и прекратит существование еще при жизни владельца. В Центре это понимают, и Директор не скрывает удовлетворения. Не все ножи найдены, не все колечки и блюдца конфискованы, однако ненайденное, спрятанное, укрытое будет активно употребляться по назначению и быстро придет в негодность. Медь — слишком мягкий материал. С бронзой было бы сложнее.

Так или иначе, Центр приказал свернуть активную фазу. Незаконная экспансия разума остановлена. Последствия устранены.

Марат почесал грязную голову. Операция завершена, почему, черт возьми, не сделать маленькое исключение для лучшего, самого исполнительного и ловкого аборигена?

Муугу подтолкнул свою спутницу вперед, сам отвернулся.

Позавчера они устроили очередную аудиоконференцию, пригласили профессора-историка, судя по голосу, чрезвычайно разумного, вменяемого человека, предложившего усилить нажим на местное население путем взятия заложников. Из каждой семьи насильно уводится один ребенок, все арестованные помешаются в особый лагерь и возвращаются матерям только в обмен на медные предметы. С матерями пожестче, советовал профессор, деликатно покашливая. Хочешь вернуть сына — принеси три ножа. Ищи где хочешь. Старая технология, дикарская, но эффективная… Директор в прямом эфире послал профессора к черту, и Марат поддержал, хотя его голос даже не был совещательным.

Девушка стояла, опустив глаза. Низкорослая, крепкая, некрасивая. Конечно, Марат надеялся, что последняя из рода тлиу окажется прекрасной девой. Похожей на ту, что когда-то спасла ей жизнь. Хотя бы что-нибудь общее, волосы или походка. Или улыбка, например. Но нет, сходство было только в крепости дельтовидных мышц. Ныряльщица — у таких всегда мужские плечи.

Маленький генерал схватил ее за руку, дернул, поставил прямо перед Маратом.

Он так и не понял, почему у него отобрали ножи. Взамен Марат вручил обсидиановый клинок, изготовленный в лаборатории базы, внушительный, настоящее наградное оружие воина, покаравшего Великого Отца, снявшего с него кожу и показавшего трофей матерям родов. Однако Муугу, приняв подарок, немедленно сунул его в щель меж камнями, сломал лезвие и ушел, не оглядываясь.

Три дня Марат не видел его — и вот жилистый убийца вернулся, чтобы выполнить последнее поручение.

Кожу Отца тоже изготовили в лаборатории. Марат пытался скандалить, кричал, что нужен полноценный клон, дабы соблюсти ритуал во всех мелочах, с рассечением живота, выемкой кишечника и так далее. Но Директор ответил, что времени нет.

Придумай что-нибудь, сказал он, и вообще, не надо так носиться с этим генералом, он помрет через пять лет… Объясни, что Мать Матерей велела забыть про извлечение внутренностей. В принципе, мы можем, конечно, по быстрому сделать кишки, принесешь, подаришь, пусть он намотает их на локоть, если неймется… Но лучше не возиться с мелочами. Кожу — да, смастерим, никто не отличит, там даже будет по пять пальцев на руках и ногах, она быстро сгниет, и ее выбросят…

Сейчас Марат чувствовал себя виноватым. Почти год Муугу вел погоню. Настиг, зажал в угол, а тот, кому он верил больше, чем себе, соратник и вождь, Хозяин Огня и Владыка Города, сам убил Отца, отобрав у жаждущих мщения мужей возможность насладиться предсмертными воплями жертвы. Принес только шкуру. И вдобавок отнял оружие.

— Как тебя зовут? — спросил Марат.

— Диилу, — ответила девушка и подняла глаза.

Умные, ясные, с пушистыми ресницами.

Ее нашли в уединенной деревеньке охотников за коралловыми угрями. «Диилу» на их изоляте означало «не наша».

— Скажи мне, как ты зовешь себя, когда входишь в чувствилище.

«Не наша» удивленно покачала головой. Волновалась — грудь и живот блестели от обильного пота.

Пахло карамелью.

— Не хочешь, — сказал Марат, пододвинул в костер ствол бамбука (брызнули зеленые искры, улетели в утреннее небо). Встал.

— Тогда я сам скажу. Ты зовешь себя Тлиу, что значит «дочь розовой медузы».

Девушка покраснела, и запах усилился. Муугу продолжал смотреть на запад, в сторону гор. Малыш думает о доме, сказал себе Марат. Погоня окончена, карательная команда распущена, Великий Отец мертв, поруганные женщины отомщены. Пора на равнину, на родовые земли дочерей репейника. А я? Где мой дом? Где чувствилище моего рода, где я мог бы, укрывшись за плотными циновками, побыть в тишине и подумать о своем пути?

— Ты знаешь, кто я? — спросил он.

— Пятипалый Бродяга.

Как тихо здесь, подумал Марат. Особенно по утрам. Даже прибой — часть тишины. А они, дети каменного века, еще и прятались в особых местах, изолированных от внешнего мира шкурами и циновками. Мы старше их на тридцать тысяч лет, и мы тоже хотим тишины, и называем это millennium taciturn, и считаем великим достижением.

Он улыбнулся.

— Это так. Я Пятипалый Бродяга, я слышу голос Матери Матерей и знаю ее волю. Она сказала мне: «Найди последнюю из рода тлиу и сделай так, чтобы появились новые дочери тлиу». Так сказала мне Мать Матерей и велела спешить, ибо она живет всегда, а мы с тобой — не всегда. Ты понимаешь меня?

Девушка кивнула.

Муугу положил на ее плечо костлявую ладонь. Старая, сразу увидел Марат. Рука — совсем старая, генерал давно не юн, и жизнь его не была легка, ему не ходить в долгожителях.

— Так не делай, — сурово произнес Муугу, тряхнув девушку и карикатурно изобразив кивок. — Тебе говорят слова, и ты тоже отвечай словами. Слова нужны, чтобы говорить.