Похитители красоты - Брюкнер Паскаль. Страница 22

Я проклинал свою спутницу; все наши беды за эти два дня приключились только оттого, что я шел у нее на поводу. Эта женщина приносила мне несчастье. Брели мы теперь куда глаза глядят: на перекрестках бросали жребий — направо повернуть или налево. Вот уже три часа мы плутали наугад, так никого и не встретив, захваченные с собой припасы давно съели. В моих ботинках — а я-то считал их непромокаемыми — хлюпала вода. От тяжелой сумки ломило спину, не знаю, что мешало мне ее бросить. Все будто ополчилось против нас; как на грех, еще заклубился туман, и мы ничего не видели в нескольких метрах от себя. Снег неподвижными волнами накрыл все вокруг, и лес застыл, словно заколдованный. Острые скалы торчали там и сям жуткими обломанными клыками. Я до того устал, что больше не чувствовал страха.

Мы свернули на дорогу под высоким горным карнизом, словно присыпанным белой пудрой, ветер сдувал и взметал ее. Мне показалось, будто между клочьями тумана мелькнула крыша. Я напряг зрение, вглядываясь в ту сторону: там мерцал свет, поднимался кверху дымок. Мне не померещилось: наконец-то люди, хоть с кем-то можно будет поговорить! Одна только надежда на это придала нам сил. Туман понемногу рассеивался, мы подходили все ближе, и эта постройка в окружении высоких елей, прилепившаяся к крутому утесу, вдруг показалась мне знакомой. Где-то я ее уже видел. Но где?..

Мало-помалу стала очевидной горькая правда: описав огромный круг, мы вернулись к дому Стейнеров. Местности-то мы не знали, да еще этот полумрак, и лес везде одинаковый — немудрено было заблудиться. Я отказывался в это поверить, не может быть, не могли мы дать такого маху. Когда Элен тоже узнала мызу, она вскрикнула и кинулась назад, — наверно, и адское пламя не напугало бы ее сильнее. На сей раз я остановил ее: довольно, до сих пор я ее слушался, о том, чтобы опять брести наобум, не может быть и речи. Но никакими силами невозможно было ее переубедить. Ее всю трясло от безотчетного ужаса перед этим местом и его обитателями. Она готова была даже расстаться со мной, лишь бы не возвращаться туда.

Вот тут-то, пока мы препирались — я тянул ее в одну сторону, она меня в другую, — и затарахтел мотор. Мы оба услышали урчание мощного двигателя, работавшего на малых оборотах. И тотчас включились две белые фары, выхватив нас лучами из сумрака. Мы замерли, уставившись на машину, — ясно, что она могла принадлежать только кому-то из дома. Она затормозила в нескольких метрах от нас, дважды мигнула фарами дальнего света. Это была легковушка с откидным верхом, кажется, шведская, серая с металлическим блеском, вся в грязи и снегу. Ветровое стекло до того заляпанное, что лица водителя мы разглядеть не могли. Передняя дверца распахнулась, и из машины вышла женщина, закутанная в анорак с меховым воротником, — Франческа, супруга хозяина. Но это была совсем новая Франческа, бодрая на удивление, энергия так и била в ней ключом. Потом я еще не раз поражался тому, как она менялась. Эта женщина всякий раз будто заново рождалась, за короткое время из тусклой становясь лучезарной. У меня горло перехватило от смущения, и я еле выдавил из себя:

— Мадам, нам необходимо быть в Париже сегодня вечером. Мы решили уйти рано утром, чтобы не беспокоить вас.

Она ответила не сразу, наслаждаясь нашей растерянностью:

— Далеко же вы ушли, как я погляжу! Много было толку вставать ни свет ни заря!

Вид у нас, наверно, был самый жалкий — встрепанные, красные, с мокрыми носами, в съехавших на глаза шапках. Элен представилась. Стейнерша чуть заметно кивнула в знак приветствия и окинула ее оценивающим взглядом с головы до ног. Похоже, над всеми этими церемониями она от души потешалась.

— Если вы хотели уйти, вам стоило только слово сказать. Никто вас не держит. Да если бы я не уговорила мужа, вы вообще ночевали бы на улице!

Я смутился еще сильнее, стал оправдываться и совсем запутался.

— Мы это только ночью решили, просто не хотелось вас будить.

— Весьма похвальная щепетильность. Что ж, вы правы: пора и честь знать. Механик уже получил деталь для вашей машины. Раймон вам все скажет. Садитесь!

Задним ходом она довезла нас до дома. Элен, едва усевшись, в свою очередь стала сбивчиво извиняться, но получила в ответ лишь сухое: «Не утруждайтесь!». Франческа ловко управлялась с машиной на изгибах дороги, сидя вполоборота к нам и прищурив свои тяжелые веки — мне все время казалось, что они сейчас опустятся на глаза, как две шторы. Вообще-то я порой удивляюсь, как много можно прочесть по лицу — если, конечно, уметь читать. Но Франческа Стейнер казалась закрытой книгой. Была в ней этакая осанистая неприступность — точь-в-точь отвесная стена, не зацепишься. Она прямо-таки обдавала неприязненным холодком, мне пришел на ум морозильник, превращающий воду в льдинки. Мы ехали с ней в машине минуты две, не больше, но мне они показались вечностью. Возле дома она вытряхнула нас, как узлы с грязным бельем.

— В следующий раз, когда какой-нибудь добрый самаритянин приютит вас хоть спасибо скажите. Даже в гостиницах постояльцы с вечера предупреждают о своем отъезде.

Она смотрела на нас с брезгливостью, в ее глазах мы, наверно, были хуже слизняков или гусениц. Я почувствовал, что краснею. Кошмарная женщина!

— Еще один совет. Не попадайтесь на глаза мужу: он вне себя от вашего хамства.

Только много позже я понял всю двусмысленность этого замечания. Она не спеша тронула машину с места, и мы остались вдвоем, совершенно раздавленные. Опять этот дом, который мы несколько часов назад покинули, как полагали, навсегда, — было отчего пасть духом. А уж на кого мы были похожи после нашего бессмысленного марш-броска — бродяги-оборванцы, да и только, хлюпики несчастные. Даже известие о скорой починке машины нас уже не обрадовало. Из дома вышел Раймон и кинулся к нам, он был в коротких кожаных штанишках, какие носят баварцы. При виде карлика, осклабившегося во весь рот, нам стало и вовсе тошно; если бы он хоть заикнулся о нашей позорной эскападе, мы бы его, наверно, убили на месте.

Но нет, он лишь подтвердил слова хозяйки и предложил нам сейчас же съездить с ним в гараж, дабы своими глазами посмотреть, как продвигается ремонт. Он распорядился отбуксировать туда машину. Не позже трех часов она будет на ходу. Все это прозвучало вполне убедительно, сомнения наши развеялись. Да и разве могли мы теперь возражать или противиться? Но сначала карлику приспичило сделать снимок на память. Он сходил за «поляроидом» и щелкнул нас два или три раза; помню, как насупилась Элен, вынужденная позировать человеку, которого на дух не переносила. Вид у нее был жалкий, она зябко куталась в анорак, губы посинели. В «рейндж-ровере» я растирал ее, чтобы согреть.

Ехали мы недолго, и проносившихся мимо мест я совершенно не запомнил. Тяжелые тучи лежали на склонах гор. Снег в низинах превратился в волнистую корку, напоминавшую безе. Было одиннадцать часов, почти середина этого безумного дня, — а я даже не подозревал, чем он закончится. После крутого поворота, в какой-то полупустой деревне, Раймон затормозил перед невзрачным домишком, который украшала выцветшая вывеска. С поднятым капотом, словно девица, задравшая юбки, наша машинка стояла над ямой в ремонтной мастерской, где пахло смазкой и горелой резиной. На стенах — календарь с красотками в бикини, реклама мишленовских шин и прейскурант. Куча старых покрышек у дверей, бетонный пол в черных масляных пятнах, повсюду разбросаны всевозможные инструменты. Подошел, шаркая ногами, хозяин гаража, все такой же расхристанный, в спецовке поверх рваной фуфайки. Когда, интересно, этот тип в последний раз мылся? С ухмылкой, разозлившей меня еще вчера, он подтвердил слова Раймона. Со станции техобслуживания в Доле ему еще утром доставили новенькую ось — он помахал ею перед нами, будто вещественное доказательство предъявлял или клялся частицей Креста Господня. Ему-де придется разобрать часть двигателя, чтобы добраться до коробки передач, но к обеду он закончит; к тому же скоро придет еще один механик, вдвоем они быстро управятся. Сейчас он как раз заряжает аккумулятор, который за ночь сел. Да наплети он что угодно, скажи, что машину надо распилить электропилой, чтобы она поехала, мы бы и это проглотили. Он похлопывал ладонью по капоту, как жокей по холке лошади, и все повторял: «Это вещь, отличная работа», — уж не знаю, то ли восхищался мастерством немцев, то ли опасался повредить сложную механику. Раймон вился вокруг нас мелким бесом, энергично кивал на каждое слово механика, сияя от радости: ведь мы могли убедиться, что все наконец улаживается.