Империя серебра - Иггульден Конн. Страница 11

– Вон оно что. – Угэдэй сразу же все понял. Что бы ни произошло, хотя бы пара его племянников уцелеет. Возможно, это Сорхахтани надоумила мужа, как обойти приказ прибыть во дворец всей семьей. Что ж, может статься, такая предусмотрительность вполне уместна в столь смутные времена.

– У меня нет сомнений, брат, что наш славный Субэдэй-багатур прибыл с целым ворохом новостей и строгих предостережений, – слегка разрядил обстановку Угэдэй. – Ты, Сорхахтани, можешь возвращаться в отведенные вам покои. Спасибо, что нашла минутку почтить меня своим посещением.

От такого отсыла уклониться было нельзя, и гостья чопорно откланялась. Между тем от Угэдэя не укрылось, с какой суровостью она зыркнула на мужа. Створки дверей снова качнулись, и чингизиды с багатуром остались втроем, с безмолвно застывшими у стен восьмерыми кешиктенами.

Угэдэй жестом пригласил гостей к столу. Те расселись, настороженно притихнув. Теряя от всего этого терпение, Угэдэй со стуком сдвинул три чары и, разом наполнив их, пододвинул к собеседникам. Все трое одновременно потянулись за ними, понимая, что нерешительность подразумевает недоверие: а вдруг вино отравлено. Времени на промедление Угэдэй им не дал: подняв свою чару, осушил ее в три быстрых глотка.

– Вам двоим я доверяю, – заговорил он без паузы, отерев губы рукавом. – Тулуй, недавно я предотвратил покушение на тебя или на твоих сыновей. – Тот напряженно прищурился, весь обратившись в слух. – Мои лазутчики внимательно за всем следят, но я пока не знаю, кто именно за этим стоял, да сейчас уж и недосуг. С теми, кто замышляет против меня, я могу совладать сам, но тебя я вынужден просить оставаться пока во дворце. Иначе защитить тебя я не смогу, во всяком случае, пока не стал ханом.

– Неужели все настолько плохо? – в горьком недоумении спросил брат. Он знал, что в стане неспокойно, но открытое нападение – это совсем иное… Жалко, что всего этого не слышит сейчас Сорхахтани. Надо будет потом слово в слово ей все повторить.

Угэдэй повернулся к Субэдэю. Военачальник сидел не в доспехах, но при этом источал непререкаемую властность. Сложно даже представить, что все дело здесь – в заслуженной репутации. Всякий, кто знает, чего и как он добился в жизни, поневоле смотрит на него с боязливым благоговением. Своими победами войско обязано багатуру в не меньшей степени, чем самому Чингисхану. Тем не менее Угэдэю сложно было глядеть на Субэдэя без затаенной ненависти. Вот уже два года чингизид прятал в себе это чувство: в старом военачальнике он все еще нуждался.

– Субэдэй, ты тоже мне верен, – сказал он вкрадчиво. – Ну если не мне, так, по крайней мере, воле моего отца. С твоей легкой руки сведения об этом самом «Сломанном Копье» я получаю каждый день.

Угэдэй замешкался, пытаясь соблюдать спокойствие. Будь его воля, он бы не раздумывая оставил багатура где-нибудь за стенами Каракорума, среди равнин. Но игнорировать бесценные способности стратега, которого выше всех ценил сам отец, было бы откровенной и непростительной глупостью. Кстати сказать, Субэдэй ни разу не подтвердил, что тайные гонцы являются во дворец именно от него, хотя как пить дать так оно и есть.

– Я человек служивый, повелитель, – произнес Субэдэй. – И давал клятву верности хану, которая распространяется также на его наследника. В этом я непоколебим.

В голове чингизида белой искрой полыхнул гнев. Этот человек, разглагольствующий здесь о верности, перерезал Джучи глотку. Унимая себя, Угэдэй сделал глубокий вдох. И все-таки избавляться от Субэдэя – недопустимая потеря. Слишком ценен. Надо научиться им управлять, выбивая из-под него опору, лишая равновесия.

– Интересно, а мой брат Джучи слышал твои обещания? – спросил он и со злорадным удовлетворением отметил, что краска сошла у багатура с лица.

Субэдэю помнилась каждая минута, каждая деталь их встречи с Джучи в северных снегах. Сын Чингисхана тогда выменял собственную жизнь на жизни своих людей и их семей. Джучи знал, что его ждет смерть, но рассчитывал на возможность поговорить с отцом. Субэдэй же тогда не стал вдаваться в тонкости и выяснять, кто прав, кто виноват. Но и в ту пору, и сейчас все это ощущалось как предательство. Он отрывисто кивнул:

– Я убил его, повелитель. Это было неправильно, и теперь я с этим живу.

– Получается, ты нарушил слово, Субэдэй? – нажал Угэдэй, подаваясь через стол.

Его чара с металлическим стуком упала, и багатур, потянувшись, поставил ее. Вины с себя он не снимал ни в коей мере: просто не мог.

– Я это сделал, – еще раз повторил Субэдэй, полыхая взглядом, полным не то гнева, не то стыда.

– Ну так искупи свою вину, защити свою честь! – рявкнул Угэдэй, грохнув по столешнице обоими кулаками.

Теперь опрокинулись уже все три чары. Кровавой струйкой потекло вино. Стражники повыхватывали сабли, а Субэдэй рывком вскочил, ожидая, что на него сейчас набросятся. Его взгляд упал на Угэдэя, который по-прежнему сидел. И тогда багатур пал на колени так же внезапно, как встал.

Угэдэй не знал, насколько глубоко беспокоила Субэдэя гибель брата. Багатур вместе с отцом держали все это между собой. Для Угэдэя это было сродни откровению, и требовалось время, чтобы все обдумать. Он заговорил по наитию, используя багатуровы путы для того, чтобы еще сильнее ими его скрутить.

– Будь верен своему слову, багатур. Оберегай жизнь другого чингизида вплоть до того дня, когда он станет ханом. Дух брата моего загоревал бы, увидев свою семью растерзанной и покинутой. Дух моего отца не захотел бы этого. Исполни свой долг, Субэдэй, и обрети мир. Что будет дальше, мне все равно, но клятву верности ты мне дашь одним из первых. Тебе как раз по чину.

В груди у Угэдэя саднило, холодный липкий пот смачивал подмышки и орошал лоб. Все его существо охватила странная изнурительная слабость. Сердце билось все медленней, пока в голове не поплыло. Он уже несколько недель кряду толком не спал, а неизбывный страх смерти день за днем превращал Угэдэя в тень, пока от него не осталась одна лишь воля. Его приступы внезапного гнева шокировали окружающих, но он порой просто не мог собой управлять. Жизнь под нестерпимым бременем тянулась уже так долго, что сохранять спокойствие было подчас невмоготу. Ханом он непременно будет, пусть даже всего на один день. Когда Угэдэй заговорил, язык у него заплетался, как у пьяного. И Субэдэй, и Тулуй смотрели на хозяина дома с беспокойством.

– Оставайтесь нынче здесь, оба, – распорядился Угэдэй. – Безопасней места нет ни на равнинах, ни в городе.

Уже размещенный в покоях Тулуй поспешно кивнул. Субэдэй пребывал в неуверенности, не понимая толком, чем именно руководствуется в своем указании чингизид. В Угэдэе угадывалась скрытая тоска, скорее всего, вызванная сонмом мечущихся в его голове неприкаянных мыслей. Между тем военачальнику место на равнине, где от него куда больше проку. Ибо истинная угроза, если что, будет исходить как раз оттуда, от тумена Чагатая. Тем не менее багатур склонил голову перед человеком, которому завтра на закате уготовано стать ханом.

Угэдэй потер глаза, от чего в голове слегка прояснилось. Он не мог сказать собеседникам, что после себя ханом видит Чагатая. Лишь духам ведомо, сколько ему, Угэдэю, осталось, – но он построил этот город. Оставил на равнинах отметину, и быть ему за это ханом.

Проснулся Угэдэй в темноте. В душной ночи тело было мокро от пота. Повернувшись на ложе, он почувствовал, как рядом шевельнулась жена. Уже снова опуская налитые сном веки, Угэдэй расслышал в отдалении частый стук бегущих шагов. Он тотчас вскинулся и какое-то время, подняв голову, прислушивался, пока не занемела шея. Кто это там бегает в такой час – кто-нибудь из слуг? Он снова закрыл глаза, и тут во внешнюю дверь покоев негромко постучали. Угэдэй тихо ругнулся и потряс за плечо жену:

– Дорегене! Ну-ка одевайся, что-то случилось.

С недавних пор у его покоев спиной к внешней двери стал спать Гуран. Уж он-то беспокоить своего хозяина без веской причины, да еще среди ночи, не стал бы ни за что.