Сияние Вышних Богов и крамешники - Сидоров Георгий Алексеевич. Страница 2
Такое поведение родителей воспитало во мне прямоту, бескорыстие и сердечность. Очень долго я не понимал, что собой представляет человеческая жадность, зависть и жажда власти. О стяжательстве я слышал только в сказках. Почему-то в детстве жадные люди вызывали у меня не только чувство отвращения, но и казались мне смешными. Их мелочность и скупость в моём сознании не соответствовали высокому званию человека, казалось, что такие люди недопонимают простого: сколько бы ты не копил вещей, все они со временем станут ненужными. Потому что, по сути, это тоже игрушки, только несколько иного характера. Игрушки же, какими бы они не были, имеют свойство надоедать.
В то безоблачное время своего детства, я знал только из сказок, что есть на земле странные люди, которым вещи никогда не надоедают, их к счастью не так уж много и живут они в ином мире. Что вся их жизнь посвящена сплошному накоплению. Реальных эгоистов, и по этой причине злых и жадных завистников, я вокруг себя не замечал. Да их, наверное, в те времена в среде простых людей встречалось так мало, что они особо и не светились. То был конец великой сталинской эпохи. Время надежд и восстановления разрушенного войной народного хозяйства.
Кое-кто считает, что период правления Иосифа Виссарионовича навязывал гражданам СССР законы крайнего аскетизма. Это далеко не так. Рыночные отношения характерны и для социалистического общества. Только они имеют совершенно иной характер, где на первое место выдвигается не выгода, а целесообразность. Люди в сталинскую эпоху тоже приобретали вещи, но в основном самое необходимое. Те, без которых никак нельзя. Лишних вещей и потому не нужных в стране, практически, не производилось. И дело было не в аскетизме, а совсем в другом. В понимании большей части наших соотечественников, основной ценностью для человека были не вещи, а знания. Только они позволяют человеку чувствовать себя по-настоящему свободным.
Именно по этой причине граждане СССР той героической эпохи и стремились к знаниям. Ограничение в материальном и бесконечность в познании, в то время, совершенно бесплатном, формировало особую психику людей будущего. Именно такими людьми и являлись мои родители, поэтому я о дегенеративном комплексе человека-накопителя и стяжателя знал только понаслышке. Но всё, как известно, меняется. На смену эпохи Сталина пришли времена Хрущёва. И люди на глазах стали перерождаться, совсем не в лучшую сторону. Никита Сергеевич провозгласил материальные ценности выше духовных. Сделал он это для общества незаметно, понятно, чтобы не раздражать приверженцев сталинского курса. Но факт остаётся фактом: реформа в сознании большинства граждан Союза ему удалась.
Теперь все средства массовой информации СССР рассказывали о росте нашего валового продукта, о том, что Союз по добыче стали, угля, производства зерна и товаров народного потребления скоро догонит Соединённые штаты Америки и даже их перегонит. Что скоро каждый советский человек сможет приобрести для себя всё, что ему заблагорассудится. Было б желание иметь. О знаниях речь уже не шла, потому что образованность, воздействуя на сознание, переводит человека в совершенно иное качество. Оно заставляет его «быть», превращая в созидателя, творца. Но хорошо образованные и высокодуховные люди Никиту Сергеевича не устраивали. Они нужны были Иосифу Виссарионовичу, но не Хрущёву. Последний изо всех сил разрушал наследие Сталина, причём во всём, где только мог: и в экономике, и в политике, и даже в образовании, но прежде всего, в душах советских граждан. Это для Хрущёва и его суфлёров из-за рубежа было главным.
Серьёзные изменения в психике своих родителей я почувствовал не сразу. Моему безоблачному детству, которое длилось почти до двенадцати лет, казалось бы, не предвещало ничего такого, что могло его омрачить. На мелочи я не обращал внимания, а серьёзные подвижки, которые протекали в обществе, в силу своей молодости я просто не замечал. Испугал и опустил меня на землю случайно услышанный разговор бабушки с матерью.
Я всегда удивлялся своей бабушке. Старинных боярских кровей, как смеялся отец — «недобитая контра», по своим убеждениям, была женщиной, каких мало. В кругу своих знакомых она слыла одновременно и бережливой, и щедрой. В бабушкином доме в плане вещей ничего не было лишнего. Всё только по делу. Если она переставала чем-либо пользоваться, она тут же от ненужного избавлялась. Как правило, кому-то эту вещь дарила, или оставляла в таком месте, где её обязательно заберут нуждающиеся. У потомственной княгини был девиз: «не делать из своей квартиры склада».
Удивляла ещё одна деталь. Несмотря на то, что бабушке платили мизерную пенсию, она никогда не нуждалась в деньгах. Мало этого, она часто давала деньги моей матери, которой всегда почему-то их не хватало. Почему, я тогда не понимал.
Несмотря на то, что бабушка происходила из древнего знатного рода, она была великой труженицей. Летом Мария Георгиевна начинала заниматься своими делами с шести утра. Зимой — несколько позднее, но тоже очень рано. В её огороде все без исключения овощи давали небывалые урожаи. На бабушкиных грядках всегда появлялись самые ранние огурцы, в то время как у соседей по улице их ещё не было. То же самое можно сказать и о помидорах. Как в сказке, они созревали прямо на кустах. Хотя в соседних огородах те же самые сорта выглядели чахлыми и, как правило, зелёными. По улице ходили слухи, что моя бабушка знает какое-то волшебное слово. Волшебства же никакого не было, просто она любила трудиться. И работала она не из необходимости, как принято было у тех, кто совсем недавно перебрался из деревни в город, и возомнил себя барином, а с особым воодушевлением и радостью. Как должен отдавать себя труду любой культурный и по-настоящему образованный человек. Глядя на бабушку, я понимал, что такое настоящий аристократизм. И мне всегда хотелось на неё походить. Быть аристократом не внешне, а внутренне, также светиться изнутри, как и она.
«Вот почему бояр и князей называли в народе "ваша Светлость"», — на примере бабушки дошёл до меня сакральный смысл древнего обращения.
И вот, будучи в гостях у своей потрясающей бабули, я услышал как она, сидя на кухне, отчитывает мою маму. Всегда сдержанная, спокойная и величественная, она, говоря со своей дочерью, на этот раз волновалась. И я почувствовал ту душевную боль, которая её терзала. Слушал и не верил: бабушке почему-то было стыдно за мать. Она так и говорила:
— Мне стыдно за тебя, дочь, очень стыдно! Неужели ты не понимаешь, куда опрокинула и себя, и мужа? Туда, откуда нет возврата. Почему ты позволила тёмным изменить свои ценности?! Разве этому я тебя учила? Вспомни мои слова. Что всё материальное, какое бы оно ни было, имеет всегда относительную ценность, абсолютно только знание. Глубокое понимание окружающего мира, тех процессов и в природе, и в социуме, которые способен наблюдать и чувствовать человек. Ты потянулась за призраком, за химерой. Золотой телец никогда не был богом. Он всегда вёл в преисподнюю. Я давно за тобой наблюдаю. Ты никак не можешь успокоиться. Всё покупаешь и приобретаешь. Зачем тебе ковры, зачем тебе отрезы? Что ты будешь с ними делать? Тебе же до самой смерти не сносить и десятой части того, что у тебя в гардеробах! Как ты изменилась! Такое ощущение, что я разговариваю не со своей дочерью, а с чужим человеком!
— Знаешь, мама, — перебила моя мать бабушку, — у тебя старомодные взгляды. В юности ты знала роскошь, а я видела только нищету. Естественно, мне тоже хочется пожить по-людски.
— По-людски, говоришь?! Это не по-людски, а по-свински! Я до сих пор прочитываю не менее десяти книг в месяц, а ты их читаешь? За год — две, от силы три, да и то ширпотреб! Так или нет?
— Ну и что с того, что ты живёшь книгами? Что ты с этого имеешь? — зло усмехнулась мама.
— Я вижу жизнь такой, какая она есть, — c дрожью в голосе ответила бабушка. — Ты же пребываешь в иллюзии. Когда до тебя дойдёт, что ты прожила своё впустую, будет поздно. Ничего уже не вернёшь.