Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах - Синдаловский Наум Александрович. Страница 8

И действительно, вскоре главному смотрителю Кунсткамеры выделили 400 рублей в год на угощение посетителей. Этот обычай просуществовал долго. Как уверяет Я. Штелин, еще при императрице Анне Иоанновне посетителей угощали по желанию кофе, бутербродом или водкой, и Кунсткамера была открыта для всех без исключения сословий.

Но удаленность Кикиных палат от центра Петербурга снижала то значение, которое придавал Кунсткамере Петр I. Поэтому одновременно с переносом коллекции из Летнего дворца в палаты казненного Кикина начали подыскивать место для строительства специального здания. Однажды, согласно легенде, прогуливаясь по Васильевскому острову, Петр наткнулся на две необыкновенные сосны. Ветвь одной из них так вросла в ствол другой, что было невозможно определить, какой из двух сосен она принадлежит. Такой раритет будто бы и подал Петру мысль именно на этом месте выстроить музей редкостей.

Кунсткамеру возвели по проекту архитектора Георга Маттарнови, хотя в строительстве здания принимали участие и такие известные зодчие, как Н. Гербель, Г. Киавери и М. Земцов. Открытие нового музея состоялось в 1728 году. Говорят, достойное место в его экспозиции занял кусок той необыкновенной сосновой ветви.

Всемирно известная ясность планировки и композиционная простота Петербурга удались далеко не сразу. Угрозы в адрес не желавших строиться «по чертежу» повторялись раз за разом в многочисленных указах, которыми Петр пытался регламентировать застройку города. Плотницкие артели соревновались между собой за подряды на строительство в новой столице. Сохранилась легенда о трех подрядчиках. Один из них объявил, что за свой труд возьмет всего десять копеек на рубль. Второй – только пять копеек, третий вообще вызвался начать строительство бесплатно, только из усердия к царю. Когда об этом доложили Петру, то он будто бы ответил: «Отдать подряд тому, кто берет по гривне на рубль, другому отказать, из-за пяти копеек нечего и трудиться, а третьего, как плута отдать на два месяца на галеры, сказав ему, что государь побогаче его».

Тем не менее строиться не желали, строиться не умели, на строительство не хватало ни средств, ни материалов. К середине второго десятилетия XVIII века Петербург представлял собой огромную по тем временам территорию, застроенную в основном беспорядочно разбросанными деревянными домами. Однако Петра не покидала давняя мечта о городе, подчиненном единому плану, хотя он и понимал, что для этого придется снести все уже возведенные на Адмиралтейской и Петербургской сторонах постройки. В этом смысле Васильевский остров представлял собой заманчивую строительную площадку. В конце 1715 года у Петра созрело решение именно на Васильевском острове возводить центр города. Здание Двенадцати коллегий, строительство которого началось в 1722 году по проекту Доменико Трезини, должно было сформировать западную границу предполагаемой центральной площади столицы. Вот почему плоский непрезентабельный торец этого величественного государственного учреждения выходит к Неве, диссонируя с торжественной набережной.

Так было на самом деле. Но фольклор дает этому иное объяснение. Согласно одному из преданий, собираясь уехать однажды из Петербурга, Петр поручил Меншикову начать строительство здания Двенадцати коллегий вдоль набережной Невы. Оно должно было стать как бы продолжением Кунсткамеры. А в награду Петр разрешил своему любимому Данилычу использовать под собственный дворец всю землю, что останется сбоку от Коллегий. Не особенно чистый на руку и хитроватый Меншиков рассудил, что если возвести длинное здание вдоль Невы, то царский подарок превратится в горсть никому не нужной землицы. И он решил выстроить здание Коллегий не вдоль набережной, а перпендикулярно к ней. Вернувшийся из поездки Петр пришел в ярость. Таская Алексашку за шиворот вдоль всего здания, он останавливался около каждой коллегии и бил его своей знаменитой дубинкой.

Мы еще не однажды встретимся с этой вошедшей в историю царской дубинкой, ставшей в петербургском фольклоре символом высшей справедливости, знаком царского, а значит – Божьего суда. Кстати, в Петербурге поговаривали, что поскольку Меншиков «мужик здоровый» и простой палкой уму-разуму его не научить, то для своего любимца Петр держал обтесанный, гладкий от частого употребления, ствол молодой сосны.

К западу от Двенадцати коллегий, в глубине двора, возвышается мрачноватое здание так называемого Старофизического кабинета, о котором до сих пор среди университетских работников бытует старинное предание, будто эта несуразная постройка была возведена еще при Петре I пленными шведами для игры в мяч.

Реализуя захватившую Петра идею создания центра Петербурга на Васильевском острове, французский архитектор Ж. Б. Леблон, работавший в России с 1716 по 1719 год, разработал уникальный проект: на его Генеральном плане город окружен крепостной стеной в виде правильного эллипса, а Васильевский остров прорезан сетью каналов, которые должны были заменить собой улицы. В условиях продолжавшейся в то время Северной войны эти каналы предполагалось устроить так, что если бы неприятелю удалось взять первый ряд укреплений, то, открыв шлюзы, можно было бы взятые укрепления затопить. Глубина каналов должна была позволить им принимать самые большие морские корабли того времени. Весь этот грандиозный замысел остался неосуществленным. Согласно одной легенде, произошло следующее.

Завидуя талантливому французу, Меншиков якобы решил помешать его планам. Он велел рыть каналы и уже, и мельче тех, что задумал Леблон. И когда царь приехал однажды осматривать работы, то оказалось, что исправить дело уже нельзя. Придя в неистовую ярость, царь в очередной раз прогулялся своей дубинкой по спине всесильного князя. Каналы же распорядился засыпать. От проекта остались только названия линий Васильевского острова, каждое из которых обозначает предполагавшуюся по проекту сторону канала, да старинная легенда о том, как рухнула юношеская мечта Петра создать в Петербурге уголок Амстердама или Венеции. Рассказывают, что царь раздобыл карту Амстердама, лично измерял ширину амстердамских каналов, пока не убедился в том, что питерская идея загублена окончательно. А вскоре в Петербурге начали поговаривать, что Меншиков построил что-то не то. И добавляли при этом, что «не то» – это и есть собственный дворец, который светлейший князь выстроил на деньги, выделенные на строительство каналов.

В 1712 году по проекту Доменико Трезини на Заячьем острове, на месте деревянной церкви святых апостолов Петра и Павла, возведенной еще в 1703 году, началось строительство каменного Петропавловского собора. Еще при жизни Петра I взметнулась на 106-метровую высоту его многоярусная колокольня, увенчанная золоченым шпилем с фигурой Ангела. По одной из городских легенд, шпиль установлен по приказу Петpa I над тем местом, где похоронен царевич Алексей, дабы крамола никогда не восстала из земли и не распространилась по Руси. Давние отголоски староверческих преданий слышатся в легенде о том, что поднятая к небу рука Ангела вот-вот подхватит посланную свыше «иерихонскую трубу», которая возвестит о конце мира. Согласно другой легенде, скорее всего того же происхождения, по мысли нечестивого и практичного Петра, фигура Ангела должна была выполнять не только декоративную, но и прикладную функцию: служить флюгером. Однако В. Я. Курбатов утверждает, что флюгером Ангел стал только при Екатерине II. Таким он был выполнен по рисунку архитектора Антонио Ринальди после катастрофического урагана 1777 года, во время которого укрепленная неподвижно фигура рухнула, не выдержав чудовищного напора ветра.

Есть и еще одна весьма любопытная легенда, рассказанная одним из современных потомков первого архитектора Петербурга. Будто бы Трезини создал своеобразный памятник первому русскому императору, сделав колокольню внешне весьма похожей на фигуру Петра Великого. И в этом, кажется, что-то есть.

В иконостасе Петропавловского собора среди 43 икон итальянского письма, выполненных артелью московских иконописцев под руководством А. Меркурьева, есть одна необыкновенная. Эта большая икона по одну из сторон царских врат изображает Богоматерь с Младенцем. Молва приписывает образу Богоматери сходство с императрицей Екатериной I.