У начала времен (сборник) - Янг Роберт Франклин. Страница 40

— Генри и Дженис Смит, сэр, — произнес он. — 111 Ибид Стрит, местные.

Тогда они заметили высокого мужчину. Он стоял в глубине магазина, отмечая что–то в небольшой красной записной книжке. Глядя на него, можно было бы сказать, что это явно бизнесмен, и не требовалось взглянуть на него дважды, чтобы понять, что это бизнесмен преуспевающий. На нем был отлично сшитый темно–серый костюм и очки в современной роговой оправе. Волосы у него были абсолютно черные, но виски усыпаны весьма украшавшей его сединой. Когда он заметил, что Генри и Дженис разглядывают его, то дружески улыбнулся им и издал короткий смех. Это была очень странная разновидность смеха. Ха, ха, ха, — начинался он, а затем неожиданно падал в низ гаммы, как — хо, хо, хо!..

— Между прочим, — продолжал говорить мистер Кралл, — если на вашу долю все–таки выпадет миллион долларов, вы должны принять его, и вы знаете, что должны сделать это, хотя не сможете потратить его на себя. Но только если вы выиграете миллион долларов, они будут действительно ваши. Это обусловлено контрактом.

Дженис подавила нервное хихиканье.

— Послушайте, кто же в этом мире подарит нам миллион долларов!

Мистер Кралл улыбнулся, а затем нахмурился.

— Иногда я вообще не могу понять людей, — заметил он. — Почему если я, в качестве торгового представителя мистера Ваала, прямо обращаюсь к нашим предполагаемым клиентам и предлагаю каждому из них новый фирменный телевизор, или даже миллион долларов, за его или ее душу, то меня следует буквально стереть с лица земли! Если вы хотите преуспеть сегодня, независимо от того, каким делом вы занимаетесь, то должны всегда обеспечивать дополнительный стимул. Итак, доброй вам ночи, сэр!

Высокий мужчина удалялся. При словах мистера Кралла он задержался в дверях и обернулся. Последние лучи полуденного солнца придавали его лицу красноватый оттенок. Он слегка поклонился.

— Доброй ночи, Кралл, — произнес он. — Доброй ночи вам, Дженис и Генри. — И он присоединил к своим словам еще одну порцию своего столь необычного смеха.

— Кто… кто это был? — спросил Генри.

— Это был мистер Ваал. Он готовил список участников для своей новой телевизионной программы.

— Его программы!

Улыбка мистера Кралла была образцом невинности.

— Ну, да. Хотя она и не была еще объявлена, но будет очень скоро… это представление с раздачей призов, и при этом совершенно уникальное. Мистер Ваал все подготовил так, что ни один из участников не может быть забыт.

Дженис потянула Генри за руку. Лицо ее было бледным.

— Идем же, дорогой. Идем домой.

Но Генри не желал уходить.

— А как… как называется это шоу? — спросил он.

— Получите миллион, — ответил мистер Кралл.

Летающая сковородка

Марианна Сэммерс работала на фабрике сковородок. Восемь часов в день и пять дней в неделю она стояла у конвейера, и каждый раз, когда мимо нее проезжала сковородка, Марианна приделывала к ней ручку. Стоя у этого конвейера, она сама без остановки плыла по огромному конвейеру, над которым вместо ламп дневного света тянулись дни и ночи, а вместо людей вдоль него стояли месяцы. Когда Марианна проплывала мимо очередного месяца, он что–то ей добавлял или что–то у нее отнимал, и Марианне уже казалось, что там, в конце линии, поджидает ее последний месяц, чтобы приделать ручку к ее душе.

Иногда Марианна спрашивала себя, как это ее угораздило попасть в такую колею. Но, думая об этом, она чувствовала, что попросту обманывает себя и на самом деле знает, почему все так вышло. Колеи созданы для бездарей, и если ты бездарь, то рано или поздно оказываешься в колее. А если при этом еще и упрямишься, то в этой колее ты и остаешься.

Это совсем не одно и то же — танцевать в телепередаче или приделывать ручки к сковородкам, везучей или невезучей — короче, если опять–таки говорить начистоту — талантливой или бездарной. Можешь тренироваться или пробовать, сколько твоей душе угодно, но если у тебя слишком толстые ноги, ты никому не нужна и оказываешься в колее (иначе говоря, на фабрике сковородок), каждое утро идешь на работу и делаешь там одно и то же, вечером приходишь домой и думаешь одно и то же, и все время плывешь по огромному конвейеру мимо безжалостных месяцев и приближаешься к последнему месяцу, который тебя доделает, и ты станешь точь–в–точь такой же, как все остальные…

По утрам она вставала и готовила завтрак в своей маленькой квартире, а потом ехала в автобусе на работу. По вечерам она приходила домой и в одиночестве готовила себе ужин, а потом смотрела телевизор. В уикенды писала письма и гуляла в парке. Ничто не менялось; Марианне уже казалось, что ничего не изменится.

Но однажды вечером она пришла домой и обнаружила у себя на оконном карнизе летающую сковородку.

День был самый обычный — сковородки, начальство, скука и усталость в ногах… Часов в десять к ней подошел наладчик и предложил пойти на танцы. Танцы намечались на вечер — компания каждый год устраивала на свои средства танцы накануне Дня всех святых. Марианна уже успела отклонить пятнадцать приглашений.

Мимо проехала сковородка, и Марианна приделала к ней ручку.

— Нет, я наверное не пойду, — сказала она.

— Почему? — растерянно спросил наладчик.

Он попал в точку — Марианна не могла ответить на вопрос откровенно, потому что не была откровенна и сама с собой. И она повторила ту же невинную ложь, которую слышали от нее все остальные приглашавшие:

— Я… я не люблю танцев.

— А–а. — Наладчик посмотрел на нее так же, как и пятнадцать его предшественников, и пошел дальше. Марианна пожала плечами. Мне безразлично, что они думают, сказала она себе. Мимо проехала еще одна сковородка, и еще, и еще.

В полдень Марианна вместе со всеми поела в заводском буфете сосисок с кислой капустой. Ровно в 12.30 шествие сковородок возобновилось.

После обеда ее приглашали еще два раза. Как будто она единственная девушка на фабрике! Временами она начинала ненавидеть свои голубые глаза и круглое румяное лицо, а иногда — даже свои золотистые волосы, которые действовали на мужчин как магнит. Но ненависть к собственной внешности ничуть ей не помогала — скорее наоборот. К половине пятого у нее уже болела голова, и она до глубины души презирала весь белый свет.

Когда она вышла из автобуса на углу, мелюзга веселилась вовсю. Кругом веселились ведьмы и крались гоблины, брызгали искрами бенгальские свечи. Но Марианна не обращала на все это внимания.

Канун Дня всех святых — праздник для ребятишек, а не для побитой жизнью старухи двадцати двух лет от роду, что работает на фабрике сковородок.

Марианна дошла до своего дома и забрала внизу почву. Пришло два письма: одно от матери, а другое…

Пока она поднималась в лифте на шестой этаж и шла по коридору к двери своей квартиры, ей казалось, что сердце выскочит у нее из груди. Но она заставила себя сперва распечатать письмо матери. Письмо было самым обыкновенным и ничем не отличалось от предыдущего. Урожай винограда хорош, но если посчитать, сколько денег уйдет, чтобы подрезать, подвязать и продисковать, да еще во сколько обойдется конный пропашник и сколько запросят сборщики, то увидишь, что от чека почти ничего не останется (а когда еще чек придет и придет ли вообще…). Куры несутся лучше — словно чувствуют, что яйца опять подешевели. Эд Олмстед взялся ставить пристройку к своему складу (и давно пора!). Дорис Хикет родила мальчика в семь футов весом. Папа тебя целует. Самое время тебе позабыть свою глупую гордость и вернуться домой. P.S. Тебе было бы интересно взглянуть, как перестраивает свой дом Говард Кинг. Когда он закончит, у него будет настоящий дворец.

У Марианны комок подступил к горлу. Дрожащими пальцами распечатала второе письмо.

«Дорогая Марианна!

Я обещал больше не писать тебе, потому что уж столько раз писал, просил вернуться домой и выйти за меня замуж, а ты даже не отвечаешь. Но бывает так, что человеку не до мужского самолюбия.