Судьбы и сердца - Асадов Эдуард Аркадьевич. Страница 44
Негодяев и подлецов.
Вот тогда-то, чего же проще,
Все раскрылись бы, как один:
Раз ты цел, — значит, ты хороший,
Ну а тот, кто искусан в роще,
Сразу ясно, что сукин сын.
И чтоб стали предельно дороги
Людям реки и тишь лесов,
Подзаймитесь же, энтомологи,
Воспитанием комаров!
Пусть с душой комары поют
Для хороших людей все лето.
А мерзавцев пускай сожрут.
Полагаю, друзья, что тут
Никаких возражений нету!
БУРУНДУЧОК
Блеск любопытства в глазишках черных,
Стойка, пробежка, тугой прыжок.
Мчится к вершине ствола задорно
Веселый и шустрый бурундучок.
Бегает так он не для потехи —
Трудяга за совесть, а не за страх.
В защечных мешочках, как в двух рюкзачках,
Он носит и носит к зиме орехи.
А дом под корнями — сплошное чудо!
Это и спальня, и сундучок.
Орехов нередко порой до пуда
Хранит в нем дотошный бурундучок.
Но жадность сжигает людей иных
Раньше, чем им довелось родиться.
И люди порою «друзей меньших»
Не бьют, а «гуманно» лишь грабят их,
Грабеж — это все-таки не убийство!
И, если матерому браконьеру
Встретится норка бурундучка,
Разбой совершится наверняка
Самою подлою, злою мерой!
И разве легко рассказать о том,
Каким на закате сидит убитым
«Хозяин», что видит вконец разрытым
И в прах разоренным родимый дом.
Охотники старые говорят
(А старым охотникам как не верить!),
Что слезы блестят на мордашке зверя,
И это не столько от злой потери,
Сколько обида туманит взгляд.
Влезет на ветку бурундучок,
Теперь его больше ничто не ранит,
Ни есть и ни пить он уже не станет,
Лишь стихнет, сгорбясь, как старичок.
Тоска — будто льдинка: не жжет, не гложет,
Охотники старые говорят,
Что так на сучке просидеть он может
Порой до пятнадцати дней подряд.
От слабости шею не удержать,
Стук сердца едва ощутим и редок…
Он голову тихо в скрещенье веток
Устроит и веки смежит опять…
Мордашка забавная, полосатая
Лежит на развилке без всяких сил…
А жизнь в двух шагах с чебрецом и мятою,
Да в горе порою никто не мил…
А ветер предгрозья, тугой, колючий,
Вдруг резко ударит, тряхнет сучок,
И закачается бурундучок,
Повиснув навек меж землей и тучей…
Случалось, сова или хорь встревожит,
Он храбро умел себя защитить.
А подлость вот черную пережить
Не каждое сердце, как видно, может…
ОРЕЛ
Царем пернатых мир его зовет.
И он как будто это понимает:
Всех смелостью и силой поражает
И выше туч вздымает свой полет.
О, сколько раз пыталось воронье,
Усевшись на приличном отдаленье,
Бросать с ревнивой ненавистью тени
На гордое орлиное житье.
За что он славу издавна имеет?
С чего ему почтение и честь?
Ни тайной долголетья не владеет,
Ни каркать по-вороньи не умеет,
Ни даже просто падали не ест!
И пусть он как угодно прозывается,
Но если поразмыслить похитрей,
То чем он от вороны отличается?
Ну разве что крупнее да сильней!
И как понять тупому воронью,
Что сердце у орла, не зная страха,
Сражается до гибели, до праха
С любым врагом в родном своем краю,
И разве может походить на них
Тот, кто, зенит крылами разрезая,
Способен в мире среди всех живых
Один смотреть на солнце не мигая!
ЗАРЯНКА
С вершины громадной сосны спозаранку
Ударил горячий, веселый свист.
То, вскинувши клюв, как трубу горнист,
Над спящей тайгою поет заряика.
Зарянкой зовется она не зря:
Как два огонька и зимой и летом
На лбу и груди у нее заря
Горит, не сгорая, багряным цветом.
Над чащей, где нежится тишина,
Стеклянные трели рассыпав градом,
— Вставайте, вставайте! — звенит она. —
Прекрасное — вот оно, с вами рядом!
В розовой сини — ни бурь, ни туч,
Воздух, как радость, хмельной и зыбкий.
Взгляните, как первый веселый луч
Бьется в ручье золотою рыбкой…
А слева в нарядах своих зеленых
Цветы, осыпанные росой.
Застыли, держа на тугих бутонах
Алмазно блещущие короны
И чуть смущаясь своей красой!
А вон, посмотрите, как свежим утром
Речка, всплеснув, как большой налим,
Смеется и бьет в глаза перламутром
То красным, то синим, то золотым!
И тотчас над спящим могучим бором,
Как по команде со всех концов,
Мир отозвался стозвонным хором
Птичьих радостных голосов.
Ветер притих у тропы лесной,
И кедры, глаза протерев ветвями,
Кивнули ласково головами:
— Пой же, заряночка! Пой же, пой!
Птицы в восторге. Да что там птицы!
Старый медведь и ворчун барсук,
Волки, олени, хорьки, лисицы
Стали, не в силах пошевелиться,
И пораженно глядят вокруг.
А голос звенит горячо и смело,
Зовя к пробужденью, любви, мечте.
Даже заря на пенек присела,
Заслушавшись песней о красоте.
Небо застыло над головой,
Забыты все битвы и перебранки,
И только лишь слышится: — Пой же, пой!
Пой, удивительная зарянка!
Но в час вдохновенного озаренья
В жизни художника и певца
Бывает такое порой мгновенье,
Такое ярчайшее напряженье,
Где сердце сжигается до конца.
И вот, как в кипящем водовороте,
Где песня и счастье в одно слились,
Зарянка вдруг разом на высшей ноте
Умолкла. И, точно в крутом полете,
Как маленький факел, упала вниз.
А лес щебетал и звенел, ликуя,
И, может, не помнил уже никто
О сердце, сгоревшем дотла за то,
Чтоб миру открыть красоту земную…
Сгоревшем. Но разве кому известно,
Какая у счастья порой цена?
А все-таки жить и погибнуть с песней —
Не многим такая судьба дана!
«РЫБЬЕ СЧАСТЬЕ»
(Сказка-шутка)
В вышине, отпылав, как гигантский мак,
Осыпался закат над речушкой зыбкой.
Дернул удочку резко с подсечкой рыбак
И швырнул на поляну тугую рыбку.
Вынул флягу, отпил, затуманя взгляд,
И вздохнул, огурец посыпая солью:
— Отчего это рыбы всегда молчат?
Ну мычать научились хотя бы, что ли!
И тогда, будто ветер промчал над ним,
Потемнела вода, зашумев тревожно,
И громадный, усатый, как боцман, налим
Появился и басом сказал: — Это можно!
Я тут вроде царя. Да не трусь, чудак!
Влей-ка в пасть мне из фляги. Вот так… Спасибо!
Нынче зябко… А речка — не печка. Итак,
Почему, говоришь, бессловесны рыбы?
Стар я, видно, да ладно, поговорим.
Рыбы тоже могли бы, поверь, судачить.
Только мы от обиды своей молчим,
Не хотим — и шабаш! Бойкотируем, значит!
Мать-природа, когда все вокруг творила,
Не забыла ни львов, ни паршивых стрекоз,
Всех буквально щедротами одарила
И лишь рыбам коленом, пардон, под хвост!
Всем на свете: от неба до рощ тенистых,
Травы, солнышко… Пользуйтесь! Благодать!
А вот нам ни ветров, ни цветов душистых,
Ни носов, чтоб хоть что-то уж там вдыхать!
Кто зимою в меху, кто еще в чем-либо
Греют спины в берлоге, в дупле — везде!
Только ты, как дурак, в ледяной воде
Под корягу залез — и скажи спасибо!
Мокро, скверно… Короче — одна беда!
Ну а пища? Ведь дрянь же едим сплошную!
Плюс к тому и в ушах и во рту вода.
Клоп и тот не польстится на жизнь такую!
А любовь? Ты взгляни, как делила любовь
Мать-природа на всех и умно и складно:
Всем буквально — хорошую, теплую кровь.
Нам — холодную. Дескать, не сдохнут, ладно!
В общем, попросту мачеха, а не мать!
Вот под вечер с подругой заплыл в протоку,