Селафиила - Протоиерей (Торик) Александр Борисович. Страница 22

«АрхимандритИринарх. Храм Казанской иконы Божьей Матери». И дальше полный адрес села, вкотором находился этот храм, с указанием, как удобнее туда добираться.

—Благодарю тебя, батюшка! — смахнула слезинку инокиня Мария, — ты позаботился иобо мне…

Утроследующего дня застало её стоящей с маленьким фибровым чемоданчиком в руках наперроне Сергиево-Посадского вокзала, с которого поезда отправлялись в сторонуМосквы.

Ещёодна страница её жизни оказалась перевёрнутой.

ГЛАВА 20

Стараясхимница вышла из храма на паперть, придерживаясь рукой за стеночку, другойрукой постукивая палочкой впереди себя по ступенькам, спустилась с лестницыиз-под венчавшей паперть колокольни и вышла на дорожку, ведущую в сторону еёкелейного домика в скиту.

Ужетемнело, сильно пахло «ночным цветком» — терпко благоухающей каприфолью.

МатьСелафиила остановилась посреди дорожки, принюхалась. С чем-то связан был в еёпамяти этот сильный, характерный аромат?

Ну,да! Конечно! Именно этот запах встретил её, когда она под вечер добралась доотдалённого села в Рязанской области и вошла в калитку церковной ограды,направляясь к сторожке в которой обитал архимандрит Иринарх!

Отецархимандрит Иринарх оказался высоким худым монахом в выцветшем, но чистом,аккуратно заплатанном на локтях подряснике, с маленькой редкой седой бородкой иумными глубокими карими глазами на бледном вытянутом лице. На вид ему былослегка за шестьдесят, хотя определить возраст монаха на практике — одно изсамых затейливых дел.

Ондолго разговаривал с инокиней Марией на крыльце своего домика-сторожки,расспрашивал то об одном, то о другом, вертел в руках, разглядывая, листок снаписанным рукою схиигумена Иегудиила его именем и адресом.

Потомулыбнулся светлой и доброй улыбкой, неожиданной на его аскетическом строгомлице, и спросил:

—Спой-ка лаврским распевом «Се жених грядет в полунощи»!

ИнокиняМария, немного смутившись, тихонечко начала петь это умилительное песнопениетак, как они обычно пели его с матерью Гавриилой на читаемой ими совместнополунощнице.

ОтецИринарх, также улыбаясь, дослушал песнопение до конца.

—Вот и научишь этому распеву наших сестёр, а то я, безслухий, никак не мог имэтот распев показать, а так соскучился по лаврскому пению! Добро пожаловать внашу «семью», мать инокиня!

Тотпериод в своей жизни, мать Селафиила всегда вспоминала, как самый спокойный и«урожайный» в своей жизни. Эти семь лет жизни в Рязанской глубинке стали для неёпервым опытом жизни в настоящей монашеской общине со внутренним «уставом», срегулярными богослужениями, а главное — руководимой опытным и искренне любящимсвоих подопечных, готовым душу положить за них, духовным наставником.

Сестёрбыло восемь.

Старшуюиз них, почти не поднимавшуюся со своего одра девяностодвухлетнюю старушку,схимонахиню Афанасию, сам отец Иринарх почитал своей «аммой» — старицей идуховным руководителем.

Принявшаяпостриг в начале семидесятых годов девятнадцатого столетия в небольшой,прославленной своими подвижницами женской пустыни под Киевом; проходившаямонашеский искус и обучение молитвенному деланию под руководством прозорливойстарицы Мисаилы, к которой за советом приезжали даже архиереи из отдалённыхепархий великой тогда Российской Империи; выросшая духовно в древних традицияхвизантийско-русской монашеской школы, — схимонахиня Афанасия и впрямь быланеисчерпаемым кладезем христианской мудрости и подвижнического опыта.

Сохранившаяв своём весьма почтенном возрасте великолепную память, живость ума иудивительный дар духовного рассуждения при почти полной неподвижностиизмождённого семидесятилетними подвигами старческого тела, мать Афанасия быладуховным сердцем маленькой монашеской общины, собранной промыслом Божьим вокругархимандрита Иринарха в глухом Рязанском селе.

Понимая,что дни её пребывания в хрупкой земной оболочке быстро сокращаются, желаянапитать только что поступившую в обитель инокиню Марию той бесценной пищей,которую из уст схимонахини Афанасии другие сестры получали уже на протяжениинескольких лет, а, возможно, провидя в скромной «новенькой» будущую приемницу«аммы» в духе, отец Иринарх назначил инокине Марии послушание келейницы кстарице Афанасии.

«Амма»и келейница сразу почувствовали друг в друге родственные души, и возникшаямежду ними любовь не угасала до самой кончины старицы Афанасии, постигшей её водна тысяча девятьсот сорок восьмом году.

Старицанежно называла свою почти пятидесятилетнюю келейницу «Машенька» или «девчушкамоя», держала её при себе денно и нощно, отпуская лишь на богослужения исовместные общие трапезы, которые она, по древней монастырской традиции,воспринимала как естественное продолжение богослужений.

Саму«амму» келейница Мария кормила, если можно назвать едой то малейшее количествопищи, которое позволяла себе старица, почти как ребёнка — с ложечки, прямо вкелье на одре, посадив старицу поудобнее и подложив под её, сгорбленную годамии трудами спину несколько подушек.

—Девонька моя! — обращалась к инокине Марии старица, — ты спрашивай, спрашивайменя всё, что в твою головоньку милую придёт, Я пока в разуме, всем, что помню,с тобой поделиться готова, таких как я «сундучков со старьём», поди, уже инемного осталось! А там, в старье-то этом, немало есть камушков драгоценных,которые не стареют, а «вчера и днесь, так же и во веки» нужны и ценны. Какговаривала приснопамятная моя духовная мать Мисаила, «учись у Адама, учись уНоя, учись у Иова, учись у Давида, учись и у матери с отцом — так и вырастешьмолодцом»!

Аучиться у матери Афанасии было чему!

Как«всё» терпеть, как помыслы осуждения в «пожаление согрешающего» обращать, какне спать на ночной молитве, что и как есть и пить перед бдением, чтобы бесыпомыслами меньше смущали, какими пальцами чётку тянуть, как стоять, чтобыменьше ноги болели, как плакать «духовно», как о Боге память держать, каксидеть, в чём ко сну отходить и ещё много-много всяких мелких и важных приёмов,обычаев и традиций, собранных в веках поколениями монашествующих и помогающихуспешно проходить многотрудный подвиг иноческого жития.

ИнокиняМария жадно впитывала каждое слово, исходящее из уст старицы, все её советы, сблагословения отца Иринарха, сразу же старалась воплощать в жизнь, пользуясьвозможностью переспросить и поправить что-то, не удававшееся с первого разу.

Старицаже, видя искреннее горячее желание своей келейницы перенять и научиться у неёвсему богатству духовной жизни и монашеской культуры, которым она обладала визбытке, также не жалела времени и сил на обучение будущей преемницы поблагодати старчества.

Другиесестры, если и принимали поначалу вбрасываемые в их сознание демонские помыслыревности к «только что появившейся выскочке», то очищаемые от них исповедью иоткровением помыслов у отца Иринарха, видя искреннее смирение и доброерасположение ко всем инокини Марии, укрепляемое беспощадностью к собственнымнемощам, безотказностью в помощи, истовостью в молитве и нелицемернымпослушанием, поневоле прониклись к ней искренним уважением и любовью.

Черезгод, на первой седмице Великого Поста, отец Иринарх постриг инокиню Марию вмантию с именем Антония — в честь преподобного Антония Великого, пустынникаЕгипетского.

ГЛАВА 21

—Тебе помочь, матушка? — раздался рядом со старицей исполненный обеспокоенностии заботы голос инока Георгия. — Ты себя хорошо чувствуешь, не утомилась наслужбе? Может к тебе нашего доктора — отца Дионисия позвать?

—Спаси тя Христос, внучик! — улыбнулась мать Селафиила. — Всё хорошо! Я тутпросто задумалась немного, старые годы свои вспомнила, постриг свой,манатейный…

Именноэтот постриг из всех трёх своих — иноческого, мантийного и великосхимнического— наиболее запомнился матери Селафииле своей особенной неповторимой атмосферойвселенскости совершающегося события — смерти земного человека и духовногорождения «земного ангела» — монаха.