Селафиила - Протоиерей (Торик) Александр Борисович. Страница 6
—Рак! — ужаснулась Машенька.
—Рак, деточка моя, рак! Ты этого слова-то не пугайся, рак болезнь хорошая, наша,монашенская! Он тебе звоночком прозвенел: пора, мол, готовься, отлепляйся отземного — и времечка ещё немножко даёт пострадать, приготовиться, греховныестрасти отболеть.
Таквот, поболев да приготовившись, и помирать хорошо! Особоровавшись,причастившись. Не то, что, не дай Бог, внезапная смерть али во сне, безприуготовления!
СлаваГосподу за всё!
—Как же так, крёстная…!
—Не горюй, деточка, моё время пришло, я к этому моменту всю свою жизнь вмонастыре готовилась — к смерти телесной. Для того и мирской жизни умерла впостриге манатейном.
Верую,что Господь не оставит меня, грешницу, милостию Своею, уповаю напредстательство Матушки Пречистой, сорок два года я ей здесь, в обители,прослужила.
Апо нынешним временам ещё и не знаешь, кого жальче-то должно быть — меняумирающую али вас остающихся!
Ох,болит за тебя сердце моё! Что-то тебе ещё, деточка, пережить доведётся!
Машамолча глядела на крёстную, стараясь навсегда запомнить её дорогие Машиномусердцу черты, слёзы тихо струились по Машиным щекам.
—Иди, деточка моя! Поцелуй меня на прощанье, да с Господом отправляйся домой.Тебе сейчас о живом надо думать, вон, пузень-то какой вымахал: не иначебогатыря родишь! Молись за меня, деточка ненаглядная, а уж я, коли сподобитГосподь, за тебя Там молиться теперь буду. Чтобы потом у Христа Господа вНебесном Царствии сызнова встретиться да и не расставаться более…
Прощай,радость моя!
Обратныйпуть вышел много тяжелее.
Февраль,морозная слякотная стужа, темень ранняя, да и устала уже с животом-то…
Верстыза три до деревни решила Маша срезать уголок, сойдя с санной дороги по тропинкечерез Гущин ручей, та тропинка почти к самому её дому выходила.
Даледок-то на ручье и подвёл…
ПровалиласьМаша в студёный ручей по самую грудь, и зависла локотками на кромке ледяной,едва-едва кончиками лапотков ручейного дна касаясь.
«Воти всё», — мысль пришла. — «Раньше крёстной преставиться сподоблюсь! Нимонахиней не стала, ни матерью!»
Тутзабился младенец во чреве, замерзать, видно, начал, стал за свою крохотнуюжизнь бороться. Встрепенулась Маша, забултыхала ногами, стала цепляться изовсех сил за кромку ледяную, вылезти пытаясь.
—Господи, помоги мне! Господи, спаси меня ради маленького моего! Господи,Иисусе, помилуй мя! Господи, Господи, Господи…
Словноподтолкнул Кто снизу, очутилась Маша на льду, отползла она от края полыньи,встала на ноги и, обмерзая на ходу ледяной коркой, двинулась, еле шевеляногами, к уже близким огоньками деревни. Милостию Божьей добрела, ввалилась всени, слабо крикнув, позвала на помощь и потеряла сознание.
Сознаниевозвращалось к ней в последующие дни многократно и также угасало, переходя втягучее полузабытьё. Как во сне, странными обрывками видела Маша встревоженныелица мужа и лекаря Константина Афанасьевича, затем бабки Пелагии, известной втех краях повитухи. Они что-то делали с Машей, ей было трудно и больно, потомнаступило какое-то опустошённое облегчение. Затем ей привиделся приходскийбатюшка отец Афанасий, Маше запомнился запах ладона, кажется, её причащали.
КогдаМаша пришла в себя окончательно, живота не было, во всём теле царила немаяпустота, только занудно болели ноги. Григорий Матвеевич наклонился над ней,поправляя одеяло.
—Очнулась, Маша! Слава Богу! — и, помолчав, добавил. — Молись, Маша, за сыночканашего! Его звали Владимиром, мы его и окрестить, и причастить успели, онпрожил целых четыре дня…
Яего похоронил рядом с Никитой Степанычем, отцом твоим…
Машаулыбнулась, поёжившись под одеялом.
Унеё был сыночек Володенька! Теперь он с любимым таточкой в светлом Раюшке! Ведьвсе младенчики, умирая, попадают сразу на Небо! Машенька почему-то несомневалась, что и её любимый таточка тоже пребывает у Господа в обителяхсветлых. Им там вместе так хорошо, наверное! Дедушке и внуку. Они ведь таммолодые, здоровые и красивые! И любят друг друга!
—Господи! — прошептала неслышно Машенька. — Господи! Слава Тебе за всё! — Итихонько, почти не горько, заплакала.
Вотс той поры у неё и болели ноги, болели всегда, когда потише, а когда ипосильнее…
ГЛАВА 5
«Господи,услыши молитву мою, внуши моление уст моих…»
Шестопсалмиечитал отец Максим, настоятель монастыря, читал медленно, негромко, чётковыговаривая каждое слово своим высоким, звонким, почти детским голосом. Детскиеже искренность и чистота души, глубокое сокрушение о своём недостоинстве инадежда на неисчерпаемую любовь и милосердие Божие звучали в его взлетающей ввысоту храма молитве, и все стоящие в храме монахи, послушники и трудникиневольно проникались тихим сердечным умилением, производимым в их сердцахвечными словами Псалмопевца.
МатьСелафиила любила отца Максима, уважала в нём настоящего монаха-подвижника, сосмирением несущего внезапно возложенное на него Владыкой послушание настоятеля,и всей душой стремящегося быть, если уж не отцом — сложно в 27 лет ощущать себяотцом сорока-пятидесятилетних братий, в основном, недавно воцерковившихся послебурно прожитых лет большей части своей мирской жизни, — то хотя бы заботливымруководителем, надёжным другом и кормильцем.
—Молись, батюшка, молись больше и горячее, через молитву Бог всё тебе подаст,что потребно хорошему игумену!
Тытак и проси: «Господи! Мал бех в братии моей, немощен есмь и окаянен! Но ТыСам, яко Пастырь и Пастыреначальник, сотвори меня добрым быти пастырем братияммоим, которых Ты дал мне пасти! Не меня ради, грешного, но ради спасения душрабов Твоих, братии святой обители сей, подай мне всё благопотребное вослужении людям Твоим, дар рассуждения духовного, любви нелицемерной, милосердияи терпения!»
Проси,и дано тебе будет. Без Божьей помощи и укрепления, стяжаемых через усерднуюмолитву, ещё никто хорошим настоятелем не становился, — наставляла наедине отцаМаксима старая схимонахиня, почитаемая им как духовная мать.
—Раз Господь тебя над братией пастырем поставил, значит, видит, что ты можешьбыть пастырем добрым, а не наемником. А раз можешь, значит — должен! Незабывай, как Христос ученикам ноги мыл и то, что не братия — твои холопы, а ты— им слуга!
Главноев руководстве братией — пример.
СергийРадонежский да Афанасий Афонский, Антоний Великий да Нил Столобенский, равнокак и большинство святых игуменов не богословствованием, а личным подвигом далюбовью обильною к себе множество учеников и последователей привлекали. Иглавный пример игумена в общежительной обители должен быть в его отношении кбожественной службе церковной.
Первыйпосле пономаря в храм приходи и служащему в череду иеромонаху на служениеблагословение преподай. Сам всегда шестопсалмие читай, да канонами на утрене небрезгуй, в них весь смысл и поучение дневной службы, пусть их братия от твоихуст воспринимает.
Братскиемолебны и сходы всегда сам возглавляй, на регентов не скидывай: братии важновидеть что «кормчий корабля у руля стоит», а не в игуменской келье чайком услаждается.Не будь, как иные, что словно «ясно солнышко» к полиелею выкатываются, а послеславословия уплывают! Таким Господь не благоволит!
Василий,вон, Царствия ему Небесного, настоятель Грушицкого монастыря, именно так иходил на всенощные, даже под праздники Господские да Богородичны — от полиелеядо славословия — ему, мол, по слабости желудка поранее откушать полагалось!Помер нехорошо, в нужнике, какой-то сосуд в голове лопнул, видать — тужилсясильно…
Послушанийнепосильных на насельников не возлагай, послушание должно помогать молитве, ане мешать ей! Послушание без молитвы — каторга! И никому такая каторга духовнойпользы не приносила, один вред. Когда монах еле живой с послушания доползает докельи, а тут ещё и келейное правило совершать надо — будет он его совершать срадостью и плодотворно?
Напротив,к молитве, как к ещё одной каторге относиться начнёт! И всё! И нетмонаха-молитвенника! Вот бесам-то радость!