Чижик – пыжик - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 37

— Ты, наверно, кушать хочешь? — спросила она с бабьей настырностью.

— Ну, давай, — чтобы не обидеть, согласился я.

— Пельмени будешь?

— Будешь.

Она достала из холодильника начинающий цвести огрызок батона в полиэтиленовом пакете и стеклянную банку, к дну которой прилипли две пельмешки. Заметив мой удивленный взгляд, Ася вполне искренне произнесла:

— Что, мало, да?

— Даже тараканам на всех не хватит.

Она согласилась со мной и достала из холодильника кусочек сливочного масла, грамм десять, банку растворимого кофе и маленькую пачку сахара-рафинада. У нее все съестное хранилось в холодильнике, потому что это единственное место, куда не забираются теплолюбивые тараканы. На остальной территории квартиры они властвовали безраздельно. За ночь грудь так оттопчут, что дышать трудно, пока не разомнешься. К счастью, разминка была под боком, а поутру ебаться — сена не косить.

Писать стихи она сразу забросила. Это мужчина чем влюбленнее, тем талантливее и плодовитее, а бабе чем лучше, тем меньше бумаги изводит за столом и больше в туалете. Зато тарахтела без умолку, как хуй в спичечном коробке.

Пиздоболами были и ее кореша, все с шанкром в голове. Таких бы друзей за хуй и в музей. Ася объяснила мне, чего каждый из них стоит. Они были бы гениями среди зековского удобрения, и только там. А гонору — будто у каждого по жар-птице на хую сидит. Когда встречаются два поэта, они или хвалят каждый себя, что быстро обоим надоедает, или ругают третьего, долго и со смаком размазывая говно руками по унитазу. Я обозвал этот процесс поэтоедством. Асе слово приглянулось, козырнула им во время очередного коллективного застолья. Вся пиздобратия со злобно-радостными выкриками взяла его на вооружения и самый лохмато-молодящийся состряпал эпитафию, подозреваю, самому себе:

Его однохлевники придумали несколько вариаций на эту тему, которые я не запомнил.

Не нравилась мне эта компашка. Хуй проссышь: пидоры — не пидоры, но ебут друг дружку, а деньги в кружку. Да и любовь у пидоров коленками назад, а у этих — вбок.

Ася о них конкретно отзывалась, подражая тоскливо-томному голосу «Рабы любви»:

— Господа, вы же пидоры, господа!

Какие, нахуй, господа?! Но и на товарищей не тянут. Их товарищи в овраге лошадь доедают. Завистливые, злобные, дерганые, как зеки. Только зеки в большинстве своем отчаянные, а эти — чмо трусливое, ни спиздить, ни отпиздить. Хуями обложить умеют, а ответить — слабо. Или поэт, или порядочный человек. Единственное, что у них общее с ворами, — целыми днями хуи валяют и к стене приставляют. В остальном — носят ношеное и ебут брошенное. Один из них и подобрал Асю, когда я ее бросил.

Она решила, что лучше бы я этого не делал. Постаралась и меня убедить. Прожженные стервы тянутся к бывалым мужикам, не понимая, что таким нравятся домашние девочки. Я считаю, что три пункта у женщины должны быть короткими: юбка, язык и прошлое. Что и попытался втолковать Асе при расставании. Она не захотела понимать. А знала обо мне много. Да я и не скрывал. Поставлю хату и, если попадутся классные книги, занесу к Асе, чтобы на досуге почитать. Эти книги станут основными вещдоками.

Но сдаст она меня не сразу. Сначала будет часами поджидать у подвала, в котором был оборудован спортзал якобы для занятий атлетизмом, а на самом деле стучали по макевару. Тренировал знакомый Андрея Анохина, они у одного сенсея учились. В этом спортзальчике я стал вторым хозяином после того, как купил несколько тренажеров, штангу и две большие боксерские груши. Первый хозяин был классическим бессребреником, не было у него ни полена, только и богатства, что хуй до колена. Ему были должны все, у кого хватало наглости попросить в долг и не отдать. Но именно поэтому его и мусора не трогали, закрывали глаза, что тренирует запрещенному виду спорта.

Было начало зимы. Ася стояла за деревом напротив входа в подвал и ждала. В любую погоду. Ей, как хорошему хую, плохой погоды не было. Она любила страдать, второй такой мазохистки не встречал. При этом чуть ли не через фразу предупреждала, что если ударю ее, уйдет. Особенно забавно эти слова звучали после того, как отревется после моих пиздюлей. Дежурила она и у моего жилья. Я дважды переезжал, благо все мои вещи — хуй да клещи. Проходило несколько дней, и Ася звонила в мою дверь. Я бы свалил в другой город, но слишком хороший куш намечался, надо было лишь дождаться, когда бобер уедет на пару дней. Да и поучиться каратэ было у кого.

Отъебалась она от меня после того, как встретила с другой на выходе из кабака. Со мной была телка классная по всем статьям. Образованная, интеллигентная, не круглая дура и при всем при этом — удивительно женственная. Мы с ней были настолько увлечены друг другом, что не сразу заметили Асю, которая стояла, как хуй, посреди дороги.

— Вот ты с кем! — заявила она тоном обманутой жены. — Я так и знала!

— А кто ты такая, чтобы я перед тобой отчитывался?!

— Ты уже забыл?!.. — и понеслась материться да так неумело, что скучно было слушать.

В их кругу матерщина считалась особым шиком, как бы символизировала пропитанность истинно русским духом. Это при том, что две трети тусовки составляли жиды, которые сутки напролет обсуждали вопрос: в Израиль эмигрировать или в Штаты? Но еще забавнее было, что перед каждым матом еле заметно запинались.

— Слышь, ты, — остановил я ее и показал на свою новую подружку, — посмотри на нее и на себя. Усекла?

— И это за все, что я тебе сделала?!

— Черт попу не работник, хуй пизде не должник! — отрезал я. — Тем более, что пизда у тебя, как у бродяги сумка!

Моей новой подружке понравились мои ответы. Она тоже мечтала приобщиться к местечковым гениям и пропитаться истинно русским духом. Хоть и не круглая, а все равно дура.

Следующим шагом Аси была попытка самоубийства. Надеялась, что пожалею ее или буду мучаться, что жизни лишил. Во-первых, не мучаться, а гордиться, не из-за каждого на смерть идут; во-вторых, она была не первой (начала моя одноклассница, наглотавшаяся таблеток, когда я занялся ее подружкой) и даже не третьей (после трех случаев относишься буднично); в-третьих, бабы занимаются самоубийством так, чтобы успели спасти, правда, не всегда получается. У Аси получилось. Она вызвала к себе домой подругу, оставила дверь открытой и за несколько минут до прихода вскрыла вены. В ванной, чтобы потом меньше убирать. Подруга не подозревала о важности момента и опоздала, но не на много. Кроме вызова «скорой помощи», она должна была передать мне посмертное послание на сорока страницах, половина — стихами, изумительно бездарными. Поручение было выполнено с особым рвением, ведь потом обсуждалось со всеми знакомыми дурами, размазывались килограммы розовых соплей по щекам.

Подруга встретила меня возле входа в спортзал. Было темно, выскочила она из-за угла и я собрался заехать по еблищу, решив, что это Аська в очередной раз пикирует. Гагарин долетался, а она допиздится.

— Это вам! От Аси! — подруга сунула мне пухлое собрание сочинений в огромном конверте. — Она умерла!

Голос был настолько правдив, что в него не верилось. В трагических ситуациях бабы ведут себя немного театрально, повторяют киноштампы с разной степенью похожести. Возможно, это защитная реакция, попытка смягчить беду, как бы переживая не новое горе, а уже опробованное.

— И слава богу! — так же правдиво заявил я. — И как она себя?

— Вены вскрыла! — воскликнула подруга.

— Класс! — радостно гаркнул я. — Расскажу корешам — завидовать будут!

— Нечему завидовать, она живая, я вовремя успела, — попробовала она обломать мою радость. — Такое несчастье, а ты…

— Несчастье — что жива осталась? — подъебнул я и пошел дальше.

— Что Асе передать?

— Чтоб в следующий раз у нее все получилось.