Сказки - Уайльд Оскар. Страница 12

Хотя порой он и тосковал по привольной жизни в лесу и безумно скучал, присутствуя на бесконечно долгих церемониях, ежедневно устраивавшихся при дворе, великолепный дворец – Joyeuse, [27] как все его называли, – единовластным хозяином которого теперь он стал, казался ему новым, волшебным миром, специально созданным для того, чтобы сделать его счастливым. При малейшей возможности улизнуть с очередного заседания Королевского совета или из Зала для аудиенций он стремглав сбегал по широкой парадной лестнице, ступеньки которой были сделаны из чистейшего порфира, а балюстрада украшена львами из позолоченной бронзы, и подолгу бродил по комнатам и галереям дворца, словно пытаясь обнаружить в их красоте чудодейственное средство, успокаивающее душевную боль и исцеляющее от всякого рода недугов.

В этих «странствиях за неведомым», как он сам называл свои прогулки (а они и в самом деле были для него настоящими путешествиями по волшебным, неведомым землям в поисках невиданных чудес), его иногда сопровождали изящные, белокурые пажи в развевающихся мантиях и пестрых, трепещущих при движении лентах, но чаще он делал это один, ибо инстинктивно, по какому-то наитию, понимал, что тайны Искусства можно познать только втайне и что Красота, подобно Мудрости, не любит, чтобы ей поклонялись прилюдно.

В ту пору о нем рассказывали много странных историй. Говорили, например, что, когда во дворец приехал бургомистр (господин дородный и очень важный), чтобы прочитать от имени горожан напыщенный и витиевато написанный адрес, он увидел юного наследника престола коленопреклоненным перед огромной картиной, только что доставленной из Венеции; юноша с благоговением взирал на нее, как если бы она была иконой с изображением каких-то новых богов. А в другой раз, когда он внезапно исчез и нигде не появлялся несколько часов кряду, его после долгих поисков нашли в небольшой каморке в одной из северных башен дворца, где он сидел, неподвижно уставившись, словно в трансе, на греческую гемму с изображенной на ней фигурой Адониса. [28] Поговаривали также, что кто-то видел, как он стоял, прижавшись теплыми губами к холодному мраморному челу античной статуи, найденной на дне реки при сооружении каменного моста; на статуе значилось имя вифинского раба [29] императора Адриана. [30] А как-то странный юноша провел целую ночь, следя за игрой лунного света на серебряном изваянии Эндимиона. [31]

Его неудержимо влекло к себе все диковинное и драгоценное, и в своем стремлении заполучить разного рода редкости он разослал во все концы земли великое множество негоциантов: одних – к суровым рыбакам северных морей, чтобы выторговать у них янтарь; других – в Египет за той удивительной зеленой бирюзой, которую можно найти в одних лишь гробницах фараонов и которая, по поверьям, обладает чудодейственными свойствами; третьих – в Персию за шелковыми коврами и расписной керамикой; четвертых – в Индию за легкой прозрачной тканью, резной разрисованной слоновой костью, лунным камнем, браслетами из нефрита, сандаловым деревом, голубой эмалью и шалями из тончайшей шерсти.

Но более всего юного Короля занимало убранство, которое ему предстояло надеть на коронацию, – сотканная из золотых нитей мантия, украшенный рядами жемчуга скипетр и усыпанная рубинами корона. О своем наряде он и думал в эту минуту, лежа на роскошной королевской кровати и неотрывно глядя на большое сосновое полено, догорающее в камине. Эскизы убранства, выполненные известнейшими художниками того времени, были готовы за много месяцев до коронации, и искуснейшие мастера королевства трудились денно и нощно, чтобы все было закончено в срок. По всему свету искали драгоценные камни, которые были бы достойны их виртуозной работы. Воображение рисовало юноше величественную картину коронации. Ему представлялось, как он, облаченный в прекрасное королевское одеяние, стоит перед высоким алтарем собора, и, когда он представил это, улыбка заиграла на его детских губах, озаряя лучезарным сиянием его темные зачарованные глаза.

Через некоторое время он встал со своего ложа и, опершись о резную каминную полку, обвел взглядом погруженную в полумрак комнату. Ее стены были сплошь увешаны богатыми гобеленами с изображениями, символизирующими Триумф Красоты. Один ее угол занимал большой комод, инкрустированный агатом и лазуритом, а напротив окна стоял великолепной работы застекленный шкафчик, стенки которого были покрыты лаком с мозаичными вкраплениями напыленного золота. В шкафчике красовались изящные кубки из венецианского стекла и чаша из белого, с черными прожилками, оникса. Шелковое покрывало на кровати было расшито бледными, словно выпавшими из усталых рук сна, маками; столбики из резной слоновой кости, высокие и стройные, как тростинки, поддерживали бархатный балдахин, над которым белой пеной взметались к бело-серебристому лепному потолку пышные султаны страусовых перьев. Смеющийся Нарцисс из позеленевшей бронзы держал над изголовьем кровати отполированное до безупречного блеска зеркало.

За окном виднелся огромный купол собора, массивное полушарие которого высилось над призрачными домами города. По террасе, вдоль подернутой легкой дымкой реки, вышагивали усталые часовые – сначала в одну сторону, затем в другую. Из далекого сада доносилось пение соловья. Через открытое окно проникал слабый запах жасмина. Откинув со лба темно-русые кудри, юный Король взял в руки лютню и пробежал пальцами по ее струнам. Его отяжелевшие веки сами собой опустились, и он почувствовал, как им овладевает какая-то блаженная нега. Никогда раньше не испытывал он такого острого наслаждения от ощущения таинственной магии Прекрасного.

Услышав, как часы на башне пробили полночь, он позвонил в колокольчик, и явившиеся на его вызов пажи со всеми надлежащими церемониями сняли с него одежду, омыли ему розовой водой руки и усыпали его подушку цветами. А через несколько минут он уже крепко спал.

И пока он спал, привиделось ему во сне, будто находится он в какой-то длинной и низкой комнате где-то под самой крышей, а вокруг него жужжит и грохочет множество ткацких станков. Сквозь зарешеченные окна пробивался тусклый свет, и в полумраке он с трудом различал фигуры изнуренных ткачей, склонившихся над своей работой. На огромных поперечных балках сидели съежившись дети, бледные и болезненные на вид. В тот момент, когда челноки проскакивали через основу ткани, дети ухватывались за тяжелые батаны [32] и приподнимали их, а когда челноки останавливались, отпускали батаны, и те, падая, прижимали нити друг к другу. Щеки у детей втянулись от голода, а их тонкие руки тряслись мелкой дрожью. За столом он увидел несколько изможденных женщин, которые что-то шили. В комнате стоял ужасающий смрад, воздух был тяжелый и спертый, с сырых стен струйками стекала влага.

Юный Король подошел поближе к одному из станков и молча наблюдал за работой одного из ткачей. Тот сердито взглянул на него и спросил:

– Зачем ты наблюдаешь за мной? Не подослал ли тебя наш хозяин шпионить за нами?

– А кто твой хозяин? – поинтересовался юный Король.

– Наш хозяин? – переспросил с горечью ткач. – Да он такой же человек, как и я. Единственная разница между нами – это то, что он ходит в красивой одежде, тогда как я красуюсь в лохмотьях, и если я обессилел от голода, то он мучается от обжорства.

– У нас вольная страна, – возразил юный Король, – и никто не может сделать тебя рабом.

– В войну, – отвечал ткач, – рабами сильных становятся слабые, а в мирное время рабами богатых становятся бедные. Мы должны работать, чтоб жить, но нам платят столь жалкие гроши, что жить мы не можем, а потому умираем. От самой зари и до поздней ночи мы гнем на богатых спину, чтобы они набивали золотом свои сундуки. Наши дети увядают до времени, а лица тех, кто нам дорог, становятся злыми и безобразными. Мы давим виноград, чтобы вино пили другие, и мы сеем хлеб, чтобы ели его другие. Мы закованы в цепи, хотя их никому и не видно; мы – рабы, хотя и зовемся людьми свободными.