Мастер боя (Мое имя - Воин) - Степанычев Виктор. Страница 63

А в десять часов утра вся команда сидела за длинным столом в кабинете у Вилена Владимировича Слуцкого. Там была и Ксения. А говорила, не увидимся! Правда, она не смотрела в сторону Петра и по окончании приема сразу исчезла.

Встреча с президентом фонда была недолгой. Слуцкий произнес поздравительную речь и вручил каждому по тонкому конверту. Даже Лена, не участвовавшая в основных соревнованиях, как и все, получила такой же конвертик. Возвратившись в пансионат, Петр обнаружил в нем банковский чек на двадцать пять тысяч долларов. Совсем не густо, особенно зная, что денежный приз, вручаемый команде — победителю «Бриллиантового льва», составляет полмиллиона баксов. Явно не остался внакладе Вилен Владимирович, взяв его на полный пансион с не менее полным социальным пакетом. Однако с призовыми за звание суперчемпиона, которые Петр практически не использовал, сумма набиралась неплохая. Особенно если учесть, что еще полгода назад в его кармане была, в соответствии с мудрой поговоркой, вошь на аркане да блоха на цепи.

Еще несколько дней Петр жил в пансионате. Он скоро остался один. Леон уже на второй день после возвращения выехал из их домика в неизвестном направлении, о котором Петр догадывался. Отставной легионер еще на приеме договорился со Слуцким об отпуске. Еще через день съехал Азамат. Парень долго жал руку Петру и смотрел по-собачьи преданными глазами на своего уже бывшего наставника. А куда он отправляется, не сказал. Петр мог только догадываться. И догадки эти на приятное не наводили.

Правда, от одиночества он не страдал. Точнее — ему не давали это сделать. Петр чувствовал постоянное наблюдение за собой, где бы ни находился: в своем домике, на прогулке или в бассейне. Даже на утренней пробежке по лесу его в отдалении сопровождал «спортсмен», с которым потом он неоднократно сталкивался и среди дня. Это наводило на определенные мысли, однако Петр ничего толкового по поводу излишнего внимания к своей персоне надумать не мог. Хотя предположений было немало. И предпринимать ничего не собирался. Он просто привык подчиняться течению жизни, которое несло его по извилистому руслу этой жизни в неизвестность.

На пятый день, вскоре после завтрака, Петру сообщили, что Слуцкий ждет его сегодня у себя и уже выслал за ним машину. Встреча была назначена на тринадцать часов.

Без пяти час Петр вошел в приемную президента Фонда ветеранов правоохранительных органов. Ровно через четыре минуты он открыл дверь в кабинет Вилена Владимировича. Приветливо улыбаясь, Слуцкий вышел из за стола и крепко пожал ему руку.

— Присаживайтесь, Петр, — сказал Вилен Владимирович и указал на стул у приставного столика. — В ногах правды нет, а разговор у нас может быть долгим. А может, и коротким. Но уж серьезным — точно.

— Спасибо, — поблагодарил Петр, сел на указанное место и, как воспитанный мальчик, положил руки на колени. — Я готов к серьезному разговору.

Слуцкий, не присаживаясь в кресло, прошелся по кабинету, задумчиво поглядывая на спокойно сидевшего Петра.

— Скажите, зачем вам это было нужно? — неожиданно спросил генерал.

— Что именно? — недоуменно посмотрел на него Петр.

— Сдать Роткевича и его людей немецкой полиции, — отчеканил Вилен Владимирович.

— Каких людей? Какой полиции? — попытался изумиться Петр, однако сам понял, что у него это плохо получается.

— Хорошо. Не будем переливать из пустого в порожнее, — кивнул головой Слуцкий. — Перейдем к очевидному...

Он шагнул к полированной горке, на которой стояла аппаратура, и включил магнитофон. Кассета уже заранее была вставлена в гнездо. Колонки выдали поначалу малые помехи, а потом Петр вдруг услышал из них свой голос. На пленке был записан его разговор с франкфуртской полицией. Как могла эта запись оказаться в руках Слуцкого, можно было только догадываться. Недаром он так скоро после произошедшего с Роткевичем сорвался в Германию и днями болтался неизвестно где. Видимо, русско-немецкая дружба времен Эрика Хонеккера и «Штази» не полностью ушла в небытие.

— Не пытайтесь доказывать, что это говорите не вы, — категорично махнул рукой Слуцкий. — Эксперты установили полную идентичность вашего голоса с голосом человека, сообщившего немцам о Роткевиче и его людях, провозивших... — Вилен Владимирович на секунду замешкался, но все же договорил до конца, — таллий.

— Чего, чего? — не понял его Пётр. — Тали... что?

— Таллий, — четко по буквам повторил Слуцкий. — Это такой порошок. Очень интересный и нужный... некоторым людям.

— А может, вы все же ошибаетесь? — нахмурился Петр. — И ваши эксперты что-то напутали с голосом...

— Увы, если бы это было так, — вздохнул отставной генерал, раскрыл тонкую папочку, достал и бросил на стол перед Петром фотографии.

Качество снимков было не ахти, однако Петр, разговаривающий по телефону в гаштете, был хорошо различим. Прикинув на глаз ракурс и угол съемки, Петр определил, что фотографировали его из автобуса. Вот так сюрприз! И кто же это расстарался?

— Взгляните на цифры в углу снимка, — обратил его внимание Слуцкий. — Там обозначено число и время съемок. Оно до секунд совпадает с разговором, в котором вы сообщили полиции о Роткевиче и его людях. Это зафиксировано в документах франкфуртского отделения.

Петр молчал, рассматривая фотографии. Ему действительно нечего было возразить отставному генералу.

— Я повторю свой вопрос: зачем вам это было нужно? — переспросил его Слуцкий.

— Как-то само собой все получилось, — пожал плечами Петр.

Что самое интересное, он говорил чистую правду.

— Идиотизм какой-то, — развел руками Слуцкий. — Прямо дите малое...

— Я понял, что эти парни тащат из России в Германию что-то запрещенное, и решил сообщить об этом немецким полицейским.

Слуцкий почти вплотную подошел к Петру и внимательно глянул в его глаза.

— Вы больной? — настороженно спросил он и тут же сам себе ответил: — Конечно, больной. А в принципе, какое это имеет значение?

Слуцкий потянулся рукой под стол. Судя по манипуляциям, там находилась кнопка вызова. Через несколько секунд дверь кабинета открылась, и на пороге показался не кто иной, как Александр Роткевич, он же Весельчак Санни, Сапсан и прочая, и прочая собственной персоной, живой и здоровый. Так вот кто был одним из тех двоих, скрывшихся после перестрелки с германским спецназом. И он ждал этого звонка в приемной, куда явился после того, как Петр зашел в кабинет. Похоже, сценарий сегодняшней беседы расписан в мелочах.

Роткевич притворил за собой дверь. Мало того, он неожиданно закрыл ее на ключ, который по-хозяйски положил к себе в карман. Санни прошел через кабинет и остановился напротив Петра. Тому ничего не оставалось, как встать со стула. Находиться рядом с этим человеком в положении сидя было чревато неприятностями. А Петр уже не сомневался, что драчки не избежать.

— Полюбуйтесь, Александр, на этого кретина, — возмущенно сказал Слуцкий. — Он просто так, от нечего делать, сорвал нашу операцию. Мы собирались заработать на таллии круглую сумму с шестью нулями в американской валюте, а у него все само собой вышло. В голову стукнуло, он и сдал вас.

— Убью скотину, — сжал кулаки Роткевич. — Полгода работы псу под хвост, с бабками пролет и ребят положили... Размажу, как слизняка!

— А как он по-немецки лопочет! — восхитился Слуцкий. — Откуда ты такой взялся? То, что тебя не внедрили ко мне, даю голову на отсечение. Но так все совпало! Сказка! Только с плохим концом.

— За державу обидно, — спокойно сказал Петр, у которого неожиданно всплыли в памяти слова, подвигшие его на звонок в полицию, и еще добавил для ясности: — Слишком много в ней ублюдков развелось.

— Да, это точно патология, — после недолгой паузы грустно констатировал Слуцкий. — С этим уже ничего не поделаешь. Не исправишь... Ну что же, каждый должен получить то, что заслужил.

Генерал с ног до головы оглядел Петра, словно сожалея о том, что сейчас должно произойти, и негромко обратился к Роткевичу: