Тюрьмой Варяга не сломить - Сухов Евгений Евгеньевич. Страница 65

Мулла почувствовал, что его слова сильно подействовали на сурового подполковника. До разговора он даже и не предполагал, каким страшным ударом для Сашки Беспалого станет новость о воровском прошлом его отца…

Мулла мог рассчитывать, конечно, на некоторый эффект, но здесь на его глазах произошло крушение всех надежд, всех жизненных планов Александра Тимофеевича — тюремщика по жизни, честолюбца, мечтавшего о большой карьере, о столице, об обещанном ему повышении.

Мулла поставил пустой бокал на стол и, глядя прямо в глаза подполковнику, прервал затянувшееся тягостное молчание:

— Сейчас мне бы надо идти, начальник, не в моих правилах ублажать администрацию долгими разговорами. И потом, сам знаешь: если буду оставаться у тебя так долго, то некоторым умникам это даст повод усомниться в моей правильности. Околачиваться в кабинете у начальника пристало только ссученным… всяким «певчим» и «подпевающим». А я не птица, я не щегол, пойми, начальник. И прошу, сделай так, чтобы не доводить меня до греха. Да простит меня Аллах!

— Хорошо, я тебя понял, Мулла. Эй, дежурный! — позвал Беспалый конвоира.

На его голос вбежал могучий детина с автоматом и, вытянувшись, бодренько доложил:

— Слушаю, товарищ подполковник.

Сначала его глаза преданно смотрели на начальника, но в следующее мгновение он обратил внимание на стол и тупо, недоуменно уставился на яркую коньячную наклейку и добрую закуску. До дембеля служивому оставалось всего лишь полгода, и за полтора года он сильно истосковался по хорошей домашней пище, тем более с дорогим коньяком.

— Локалка сейчас заперта… Проводи заключенного Зайдуллу до барака.

От Беспалого Мулла вышел в приподнятом настроении — прежде всего от той ясности, которая появилась в результате разговора. Наконец-то Мулла понял, на какие струны нужно налегать, чтобы постепенно, не сразу, подчинить себе опытного, хитрого, коварного и жесткого подполковника Беспалого, безраздельно «царствовавшего» здесь, на зоне, последний десяток лет.

Он понял, что Щеголь не просто стукач начальника зоны, а его выдвиженец, то есть человек, руками которого творились от лица барина все дела на зоне. Теперь Мулле следовало положить конец беспределу и передать слово пацанам, чтобы Щеголя по-тихому замочили. Не завтра, конечно: очевидная грубая расправа вызовет слишком отрицательные последствия. Сначала нужно будет поработать с ближайшим окружением Щеголя. А когда все осознают, что пахан с замоченными рогами, вот тогда и разрубить гордиев узел. Еще Мулла понял, что самому нужно действовать быстро и решительно, пока Беспалый не успел опомниться, пока он будет размышлять, что же ему предпринять дальше. Подполковник был не из тех людей, чтобы сдаваться сразу или сидеть сложа руки и наблюдать за тем, как его пытаются проглотить и лишить власти. «К действиям следует приступать немедленно», — подумал Мулла. Вот как раз и пригодится «метро» — тот потайной лаз, который они рыли под зоной, почитай, уже три годика. Последние четыре месяца лаз стоял «законсервированный», готовый к экстренному использованию.

У барака Мулле очень кстати встретился Слава Харцвели.

Харцвели-скульптор был на зоне главным «метростроителем», и идея подземного хода принадлежала именно ему, проект он тоже разработал сам и руководил всеми работами — «генеральный подрядчик», как называли Славу участники тайного строительства.

Слава сидел по экономической статье — за растрату: он работал в бригаде скульпторов, ваявших городские памятники в златоглавой столице. Вячеслав бахвалился, будто приходится чуть ли не племянником одному очень знаменитому скульптору, любителю крупных форм в градостроительстве. Находясь в нижнетагильской зоне, Харцвели крупно повздорил с местным тюремным начальством, дело дошло до драки. Ему накинули срок и перевели на север на воспитание к Беспалому. Подполковник же, вдруг обнаружив в себе тягу к высокому искусству, приветил столичный талант и поручил ему оформлять скульптурными композициями скучный тюремный ландшафт. Славка поселился в чистом спецбараке (был у Беспалого и такой показательный барак для демонстрации заезжим начальникам и ревизорам из центра) и принялся обустраивать зону. За короткий срок он уставил всю внутреннюю территорию могучими деревянными изваяниями русских царей (их он вырезал из цельных вековых стволов). Вскоре закрытой территории стало не хватать работоспособному и плодовитому Харцвели, и он активно взялся облагораживать территорию вокруг зоны, в поселках, где проживало тюремное начальство и свободные поселенцы, отбывающие последний год наказания. Но главным Славкиным достижением стало обустройство половых отношений с медсестрой Лизкой Свиридовой. В свободное от ваяния время Славка провел немало сладких часов в объятиях любвеобильной женщины, о чем охотно рассказывал зэкам в своих витиеватых остроумных вечерних рассказах, расцвечивая каждый эпизод живописнейшими подробностями, по своему колориту вполне достойными фантазии талантливого грузинского художника…

Мулла поприветствовал Славку-скульптора и между прочим шепнул, что очень скоро его рукотворное подземное творение будет открыто для публики, и попросил тихо проверить лаз на проходимость.

— У меня к тебе, Славик, будет еще одна совсем незначительная просьбица, касающаяся твоей крали из больницы. Ее, насколько я знаю, Лизой зовут?

— Лизой, — недоумевая, подтвердил Харцвели. — А в чем дело? Может, что не так, Мулла? Так ты скажи сразу.

— Не беспокойся, Слава, все так. Но нужно, чтобы твоя охочая до любви толстуха сделала одно очень важное для нас дельце: вот только не знаю, как к ней с этим подступиться.

— А ты положись на меня, Мулла. А уж я «положу» на нее — и все будет в порядке.

— Так-то оно так, да только наше дело уж больно деликатное и рискованное.

— Ну что ж, тогда на нее должны «положить» и другие, а за это Лизка не только какую-то там просьбицу выполнит, она за это верным цепным псом служить будет; лишь бы повторили удовольствие, а там хоть трава не расти. Знаешь, Мулла, более развратной бабы за всю жизнь не встречал, — сладенько улыбнулся Харцвели.

— Славик, значит, наматывай на ус, чего ты должен добиться от своей подружки. К ней в лечебницу сейчас водят семерых новеньких. На какие-то процедуры. Так вот скажи ей, чтобы она вместо прописанных им препаратов в желтых пробирках начала вкалывать им вытяжку женьшеневого корня. Там у нее, я знаю, в шкафу на верхней полке ампулки стоят. Ребятки ведь столичные, нежные, сильно отощали — витаминчики им придадут сил. Самое главное, не забудь — Ветлугин в курсе этой моей просьбы. Так что пускай она не бздит. Но и не дурит, поскольку дело нешуточное, сам знаешь.

— Заметано, Мулла. Твое слово — закон! — весело улыбнулся скульптор. — Будь уверен, Лизка сделает. И еще сделает. И еще. Она же безотказная.

— Ну, действуй, Слава. И слава Аллаху.

Через неделю после разговора с Харцвели старый вор собрал своих самых надежных, самых верных людей и приказал начать «зачистку» Щеголя. Это означало, что всех доверенных и гонцов «химика» надлежало одного за другим устранить в течение ближайших двух-трех недель, чтобы вокруг Щеголя образовалась пустота. Только после того, как стукач лишится своих верных цепных псов, можно будет подобраться к нему вплотную и вцепиться в глотку.