Нерв (Стихи) - Высоцкий Владимир Семенович. Страница 25

Жил на выпасе он возле озерка, Не вторгаясь в чужие владения, Но заметили скромного козлика И избрали в козлы отпущения.

Например, медведь, баламут и плут Обхамит кого по-медвежьему, Враз козла найдут, приведут и бьют По рогам ему и промеж ему.

Не противился он, серенький, насилию со злом, А сносил побои весело и гордо. Сам медведь сказал: "Ребята, я горжусь козлом, Героическая личность козья морда!"

Берегли козла, как наследника. Вышло даже в лесу запрещение С территории заповедника Отпускать козла отпущения.

А козел себе все скакал козлом, Но пошаливал втихомолочку Как-то бороду завязал узлом, Из кустов назвал волка сволочью.

А когда очередное отпущенье получал (Все за то, что волки лишку откусили), Он как-будто бы случайно по-медвежьи зарычал, Но внимания тогда не обратили.

Пока хищники меж собою дрались, В заповеднике крепло мнение, Что дороже всех медведей и лис Дорогой козел отпущения.

Ускакал козел да и стал таков. "Эй вы, бурые, - кричит, светло-пегие! Отниму у вас рацион волков И медвежие привелегии.

Покажу вам козью морду настоящую в лесу, Распишу туды-сюды по трафарету. Всех на роги намотаю, всех по кочкам разнесу Всех ославлю по всему я белу свету.

Не один из вас будет землю жрать, Все подохните без прощения. Отпускать грехи кому - мне решать, Это я - козел отпущения".

В заповеднике, вот в каком - забыл, Правит бал козел не по-прежнему. Он с волками жил и по-волчьи взвыл, И рычит теперь по-медвежьему.

А козлятушки-ребятушки засучили рукава И пошли шерстить волчишек в пух и клочья. А чего теперь стесняться, если их глава От лесного льва имеет полномочия.

Ощутил вдруг он остроту рогов И козлиное вдохновение. Росомах и лис, медведей, волков Превратил в козлов отпущения.

БАЛЛАДА О ВОЛЧЬЕЙ ГИБЕЛИ

Словно бритва. Рассвет полоснул по глазам, Отворились курки. Как волшебный Сезам, Появились стрелки, на помине легки. И взлетели стрекозы с протухшей реки И потеха пошла в две руки.

Мы легли на живот и убрали клыки. Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки, Чуял волчие ямы подушками лап, Тот, кого даже пуля догнать не могла б, Тоже в страхе взопрел, и прилег, и ослаб.

Чтобы жизнь улыбалась волкам - не слыхал. Зря мы любим ее, однолюбы. Вот у смерти - красивый широкий оскал И здоровые, крепкие зубы.

Улыбнемся же волчьей улыбкой врагу, Псам еще не намылены холки. Но - на татуерованном кровью снегу Наша роспись: мы больше не волки!

Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав, К небесам удивленные морды задрав: Либо с неба возмездье на нас пролилось, Либо свету конец и в мозгах перекос... Только били нас в рост из железных стрекоз.

Кровью вымокли мы под свинцовым дождем И смерились, решив: все равно не уйдем! Животами горячими плавили снег. Эту бойню затеял - не бог - человек! Улетающих - влет, убегающих - в бег...

Свора псов, ты за стаей моей не вяжись В равной сваре за нами удача. Волки мы! Хороша наша волчья жизнь. Вы - собаки, и смерть вам - собачья. Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу, Чтобы в корне пресечь кривотолки. Но - на татуерованном кровью снегу Наша роспись: мы больше не волки!

К лесу! Там хоть немногих из вас сберегу, К лесу, волки! Труднее убить на бегу! Уносите же ноги! Спасайте щенков Я мечусь на глазах полупьяных стрелков И скликаю заблудшие души волков.

Те, кто жив, - затаились на том берегу. Что могу я один? Ничего не могу. Отказали глаза. Притурилось чутье. Где вы, волки, былое лесное зверье? Где же ты, желтоглазое племя мое?!

Я живу. Но теперь окружают меня Звери, волчьих не знавшие кличей. Эти псы - отдаленная наша родня, Мы их раньше считаль добычей. Улыбаюсь я волчьей улыбкой врагу, Обнажаю гнилые осколки. Но - на татуерованном кровью снегу Наша роспись: мы больше не волки!

МОЙ ГАМЛЕТ ----------

" ВОДОЙ НАПОЛНЕННЫЕ ГОРСТИ... "

Водой неполненные горсти Ко рту спешили поднести Впрок пили воду черногорцы И жили впрок - до тридцати.

А умирать почетно было От пуль и матовых клинков И уносить с собой в могилу Двух-трех врагов, двух трех врагов.

Пока курок в ружье не стерся, Стреляли с седел и с колен. И в плен не брали черногорца Он просто не сдавался в плен.

А им прожить хотелось до ста, До жизни жадным, - век с лихвой, В краю, где гор и неба вдосталь. И моря - тоже - с головой.

Шесть сотен тысяч равных порцей Воды живой в одной горсти... Но проживали черногорцы Свой долгий век до тридцати.

И жены их водой помятут, И спрячут их детей в горах До той поры, пока не станут Держать оружие в руках.

Беззвучно надевали траур, И заливали очаги, И молча лили слезы в травы, Чтоб не услышали враги.

Чернели женщины от горя, Как плодородные поля. За ними вслед чернели горы, Себя огнем испепеля.

То было истинное мщенье Бессмысленно себя не жгут! Людей и гор самосожженье Как несогласие и бунт.

И пять веков как божьей кары, Как мести сына за отца Пылали горные пожары И черногорские сердца.

Цари менялись, царедворцы, Но смерть в бою всегда в чести... Не уважали черногорцы Проживших больше тридцати.

Мне одного рожденья мало, Расти бы мне из двух корней... Жаль, черногория не стала Второю родиной моей.

МОЙ ГАМЛЕТ

Я только малость объясню в стихе, На все я не имею полномочий... Я был зачат, как нужно, во грехе, В поту и в нервах первой брачной ночи.

Да, знал я, отрываясь от земли: Чем выше мы, тем жестче и суровей; Я шел спокойно прямо в короли И вел себя наследным принцем крови.

Я знал - все будет так, как я хочу. Я не бывал внакладе и в уроне. Мои друзья по школе и мечу Служили мне, как их отцы - короне.

Не думал я над тем, что говорю, И с легкостью слова бросал на ветер. Мне верили и так, как главарю, Все высокопоставленные дети.

Пугались нас ночные сторожа, Как оспою, болело время нами. Я спал на кожах, мясо ел с ножа И злую лошадь мучал стременами.

Я знал, мне будет сказано: "Царуй!" Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег. И я пьянел среди чеканных сбруй, Был терпелив к насилью слов и книжек.

Я улыбаться мог одним лишь ртом, А тайный взгляд, когда он зол и горек, Умел скрывать, воспитанный шутом. Шут мертв теперь... " Аминь! бедняга Йорик!"