Дракон Его Величества - Новик Наоми. Страница 2

— Благодарю вас, сэр. Я стольким обязан… — Но красноречие, которое никогда не было сильной стороной Гиббса, изменило ему окончательно — он только и мог, что улыбаться Лоуренсу и всему остальному миру, столь щедро его одарившему.

Корабли стояли рядом, и Лоуренсу не пришлось брать шлюпку — он просто перескочил с борта на борт, воспользовавшись накатившей волной. Райли и другие офицеры уже проделали этот маневр. Дав приказ ставить паруса, Лоуренс тут же сошел вниз, чтобы в одиночку сразиться с трудной задачей.

За ночь он так ничего больше и не придумал, и утром, смирившись с неизбежностью, собрал в своей каюте всех лейтенантов и мичманов. Они явились, отмытые дочиста и взволнованные: такого собрания на корабле еще не случалось, и каюта всех едва-едва вмещала. Те, кто знал за собой ту или иную провинность, смотрели с беспокойством, прочие — с любопытством. Один только Райли, подозревавший, как намерен поступить капитан, был встревожен по-настоящему.

Лоуренс откашлялся. Он велел убрать письменный стол со стулом, чтобы очистить место, но оставил на полке под бортовыми окнами чернильницу, перо и бумагу.

— Джентльмены, — начал он, стоя, — вы все уже слышали о найденном на трофейном корабле драконьем яйце. Мистер Поллит подтвердил, что оно драконье.

За этим последовали новые тычки и улыбки, а маленький мичман Баттерси произнес своим звонким дискантом:

— Поздравляю, сэр! — Остальные поддержали его веселыми возгласами.

Лоуренс нахмурился. Он хорошо понимал их и чувствовал бы то же самое, будь обстоятельства хоть немного иными. Такое яйцо стоило в тысячу раз больше, чем на вес золота; если его благополучно доставят на берег, свою долю получит каждый, а самый большой пай достанется капитану.

Судовой журнал «Амитье» французы выбросили за борт, но матросы вели себя менее сдержанно, чем офицеры. Их жалобы помогли Уэллсу понять, отчего фрегат так задержался в пути. Команда страдала от лихорадки, корабль больше чем полмесяца болтался в штилевой полосе, течь в трюме с пресной водой заставила ввести водяной паек. Наконец налетел шторм, с которым пришлось встретиться и «Надежному». Словом, «Амитье» сильно не повезло, и Лоуренс не сомневался, что его собственные суеверные матросы сочтут причиной всех бед яйцо, перенесенное теперь на борт «Надежного».

Поэтому следует приложить все старания, чтобы скрыть от них печальную историю французского корабля.

— К несчастью, — продолжил он, когда тишина снова восстановилась, — французов в этом рейсе постигла крупная неудача. «Амитье» должна была прийти в порт еще месяц назад, если не раньше, и задержка оказалась фатальной. — Видя вокруг недоуменные взгляды и растущее беспокойство, Лоуренс завершил: — Короче говоря, джентльмены, детеныш вылупится из яйца в ближайшее время.

Возобновившийся ропот говорил о разочаровании. Слышались даже тихие стоны. В другое время Лоуренс пожурил бы виновных, но теперь решил — пусть их. Скоро они еще и не так застонут. Это им пока еще невдомек — пока они просто прикидывают в уме стоимость яйца против куда более низкой стоимости дикого новорожденного дракона.

— Возможно, не все из вас сознают, — сказал он, усмирив ропщущих взглядом, — в каком плачевном положении находятся воздушные силы Англии. По части выучки мы, разумеется, превосходим все нации мира, но численность у Франции вдвое больше, и нельзя отрицать, что породы у них намного разнообразнее. Хорошо оснащенный дракон равен примерно сотне орудий, будь то даже обычный желтый жнец или трехтонный винчестер, а наш, как полагает мистер Поллит по величине и цвету яйца, относится к одной из редких крупных пород.

— Ой! — пискнул в ужасе мичман Карвер, поняв, к чему ведет капитан. Все взгляды устремились на него, и он, побагровев, прикусил язык.

Лоуренс пропустил эту реплику мимо ушей. Райли и сам догадается оставить мичмана на неделю без грога. Карвер принес даже некоторую пользу, подготовив других.

— Мы должны хотя бы попытаться приручить этого зверя, — продолжал капитан. — Я верю, джентльмены, что вы все как один готовы исполнить свой долг перед Англией. Нас, конечно, не готовили для службы в воздушных силах, но флотская служба тоже не сахар, и тяжкий ратный труд для вас не пустой звук.

— Сэр, — подал голос лейтенант Фэншо — юноша знатного рода, сын графа, — вы хотите сказать, что мы все…

Он сделал ударение на слове «все», и эта эгоистическая нота вызвала гневную краску на лице Лоуренса.

— Да, мистер Фэншо, все, если только среди нас не окажется труса. В таком случае упомянутый джентльмен будет держать ответ перед трибуналом, когда мы придем на Мадейру. — Он сердито обвел глазами каюту. Протестовать или хотя бы ответить ему прямым взглядом больше никто не решился.

Лоуренс понимал их чувства и сам эти чувства разделял, что бесило его еще больше. Ни один человек, которого к этому не готовили, не испытает восторга от внезапной перспективы стать авиатором. Лоуренс, вынужденный просить об этом своих офицеров, внутренне так и кипел. Это вам не мореплавание, где можно вернуть свой корабль флоту и сойти на берег (часто, кстати, вопреки собственному желанию).

Дракона даже в мирное время в сухой док не поставишь и на волю не выпустишь; чтобы помешать взрослому зверю весом девяти-десяти тонн делать что ему вздумается, авиатор и его помощники должны все время быть начеку. Силой тут ничего не добьешься: некоторые драконы, даже новорожденные, вовсе не подчиняются руководству, а после первой кормежки ни один не позволит собой помыкать. Дикого дракона можно удержать на специально отведенном участке, обеспечивая его удобным помещением, пищей и самками, но управлять им нельзя, и с человеком он разговаривать не желает.

Поэтому, если только что вылупившийся детеныш позволит надеть на себя сбрую, долг свяжет вас с ним вечными узами. Семья и дружеское общение авиатору заказаны. Он изгой, стоящий за гранью закона: нельзя наказать авиатора, не потеряв при этом его дракона. В дни мира авиаторы ведут буйную, разгульную жизнь в небольших анклавах, в самых Дальних и негостеприимных уголках Британии, где драконы могут пользоваться хотя бы некоторой свободой. Воздушных рыцарей почитают за их мужество и преданность долгу, но всякому джентльмену, воспитанному в порядочном обществе, претит мысль о вхождении в их ряды.

Между тем все авиаторы — сыновья джентльменов. Они поступают на обучение с семи лет и всякие попытки приручения драконов за пределами Воздушного Корпуса считают тяжким для себя оскорблением. Если уж идти на такой риск, то всем. Карвера, если бы Фэншо не сунулся со своим вопросом, Лоуренс охотно бы исключил: у мальчика боязнь высоты, а значит, и авиатор из него никудышный. Но теперь делать нечего — капитан не может оказывать предпочтения кому бы то ни было.

Лоуренс, все еще охваченный гневом, перевел дух и заговорил снова:

— Никто здесь этому не обучен, и единственный честный способ выбрать опекуна — это жребий. Семейные, само собой разумеется, не участвуют. Вас, мистер Поллит, — сказал капитан врачу, имевшему жену и четырех детей в Дербишире, — я попрошу вынуть жребий для кого-то из нас. Остальные джентльмены пусть бросят записки со своими именами вот в этот мешочек. — Лоуренс взял перо и бумагу, оставленные на полке, и подал пример своим офицерам.

Следующим подошел Райли, за ним потянулись все прочие. Фэншо, краснея под холодным взглядом капитана, нацарапал свое имя дрожащей рукой. Карвер побледнел, но держался храбро. Баттерси оторвал от листа самый большой клочок и шепнул потихоньку Карверу:

— Недурственно было бы полетать на драконе!

Юность безрассудна, покачал головой Лоуренс, но лучше бы жребий действительно выпал кому-то из молодых. Им легче приспособиться к новой жизни. Любым из этих мальчиков, конечно, трудно будет пожертвовать, а их семьи придут в неистовство. Но ведь то же самое относится к каждому из присутствующих, считая и капитана.

Он очень старался не смотреть на последствия с эгоистической точки зрения, но теперь, на грани рокового момента, не мог отделаться от собственных личных страхов. Ничтожный клочок бумаги может стоить ему карьеры, изменить всю его жизнь, опозорить его в отцовских глазах. Нужно подумать и об Эдит Гелмен… но если исключить всех офицеров, имеющих даму сердца, не останется никого. Будь у него даже самая уважительная причина уклониться, он промолчал бы о ней. Невозможно требовать от подчиненных того, в чем не участвуешь сам.