Ты проснешься - Зосимкина Марина. Страница 16

– Дебилизм! – заорал на нее начальник. – Это просто техническое уродство какое-то! Идите, девушка, мы без вас разберем все это ваше безобразие, идите. Где вам пропуск-то подписать?

Катя насупилась и попросила разрешение все-таки запустить восстановленный ею агрегат.

Неожиданно на помощь пришел Рома и без согласия начальника быстренько подключил компьютер к монитору, и они все увидели, что пациент жив, здоров и прекрасно функционирует.

Вот так Катю и приняли на работу, и не ассистентом, а доверили отдельную сеть, и начальник ее, которого, как выяснилось, зовут Валера, человек думающий и невредный, стал относиться к ней уважительно, называл ее с тех пор Катюха, а за глаза – наша Катюха, и иногда похлопывал по плечу как хорошего парня.

Катю все это не слишком задевало. Не пойдешь же в серверную, нарядившись в узкую юбочку, и на шпильках? Кеды и джинсы. Клетчатая рубаха навыпуск и под ней футболка. И любимая работа, а это немало.

А ее технология крепежа так и стала называться «веревочкой», и об этом ходили анекдоты.

За спиной Катерины оглушительно шарахнула дверь, Катя вздрогнула и обернулась возмущенно.

– Валера! – заорала она свирепо. – Сколько можно, Валера, тебя просить, чтобы ты не грохал дверью, а вежливо стучал?! Ведь прибьешь ты меня когда-нибудь, Валера, если в недобрый час у верстака встану!

Но в проеме показался не Валера, а Валерин зад, и зад пятился, напряженно и аккуратно переставляя ноги.

Катя привстала и, нахмурившись, ждала, что дальше. Ага, Рома и Валера опять тащат к ней какую-то рухлядь.

Отряхивая руки, с гордой хозяйской улыбкой на губах они предъявили Кате чудный почти новый дубликатор, который безрукие простофили с третьего этажа намеревались выбросить за ненадобностью, но тут поспели наши ушлые ребята и сказали тем ребятам: «Отличный хлам, можно мы его себе на винтики заберем?». А те: «Да забирайте, нам меньше работы, а то тащи этот гроб к контейнеру».

А наши смекалистые подхватили хлам и к ней, Катюхе, потому что тяжелый, сволочь, оказался, на пятый не дотащишь, а его еще реанимировать вполне можно, правда, жесть?

– А если на лифте? – ядовито поинтересовалась Катюха.

– На лифте нельзя! Ты что, на лифте! Застрянет в лифте, и что? А – то! – выкатив глаза, затряс щеками Валерик.

– А реанимировать кто будет? Ясно, что не я. И, главное – когда? – продолжала вредничать Катюха.

– Катечка, – запел мягкий Ромчик, оглаживая серые бока агрегата, – ну ты посмотри, какой он красивый! Какой функциональный! Это же не просто ксерокс, это же почти типография! Не гони нас, Катечка! – и рухнул на одно колено.

– Да, кстати, Катюх, я тут позырил на последнюю конфигурацию, ну ту, что ты для бухгалтерии наваяла, – это вступил Валера. – Слушай, круто! Очень круто! Я бы так не догадался, а ты... Ты – молоток, Катюх, ты гений!

Если бы у приблудного дубликатора был хвост, он бы им завилял.

Катя вдруг весело хлопнула ладошкой по подлокотнику, встала и произнесла бодро:

– Ну что же, вы меня убедили, поэтому я пойду прямо сейчас, а вы трое, – и она кивнула в сторону молчащего дубликатора, – оставайтесь, не буду мешать.

Ноги Катины быстро шагали по скрипучему подмороженному тротуару, подернутому кое-где сухой корочкой льда, а сама Катя боялась. Шла и боялась.

Она шла на прием к следователю, что тут страшного? Но тихая паника вместе с холодным воздухом заползала в рукава дубленки, и Катю начал бить озноб. «Сейчас начну клацать зубами и не смогу говорить, – мрачно думала Катя. – Психопатка. Возьми себя в руки, наконец!»

Но указания мозга психикой не принимались. Катя здорово трусила.

В последнее время она вообще сделалась какая-то неадекватно неуверенная, отчего бы? Ну да, синдром. Астено-невротический или депрессивно-маниакальный, на выбор.

Говорят, что есть женщины, которые и на развод, и на замужество смотрят очень непринужденно. Вышла замуж, развелась, снова вышла, поссорилась с мужем, помирилась с бывшим, развелась, но вышла не за бывшего, а за кого-то еще, а с бывшим дружит и новому кому-то предписывает дружить, и все это непринужденно, жизнеутверждающе и резво и, что главное, без потерь.

То есть вообще никаких душевных или нервных, или прочих невещественных потерь. И слово «травма» к ним не применимо.

Катя считала, что это все литература или бравада – если по жизни.

Каждая переболевает по-своему, каждая страдает, кто вслух, кто очень громко, при каждой возможности и на каждом перекрестке, кто в душе и только там.

Вот Катя, к примеру. Казалось бы, радуйся, вырвалась, а она тяжко предательство переживает, и еще унижение, и еще стыдно перед соседями, родственниками и прочими людьми, хоть ничего постыдного лично она не совершала. Дурочка.

И все это скверно отражается на любом общении, даже в троллейбусе, не то что на работе. Не то что в милиции. Надо лечиться.

«Ты же нормальная, трезвая, почти циничная, что же ты так удивилась? Неужели ты и вправду надеялась, что муж тебе защита и опора и тот, кто пожалеет и поймет? А теперь она, видите ли, осталась без защиты. А была защита? Была иллюзия, забудь. И учись жить».

Она научится. И пошли они все на фиг.

Вот эта улица, вот этот дом. Вот этот подъезд. Внутри ничего неожиданного, все, как в сериалах: дежурный в окошке, стол у противоположной стены, рядом два стула, четыре щербатые ступеньки наверх, коридор. Нужная дверь найдена.

Вдох, выдох, постучали, услышали, вошли, вот и умница.

За столом никого, а возле стеллажа у стены перебирала какие-то папки сухощавая особа без следов косметики на лице. Но ее гардеробчик Кате понравился – серый свитер, синие джинсы и черные ботинки на ребристой подошве. На голове универсальное каре.

Темненькая Катя заправляет волосы за уши, а блекло-русая сотрудница УВД затянула свои лохматой резинкой, но в остальном... «Наш любимый усредненный вариант», – удовлетворенно заключила про себя Катя.

– Добрый день, – по-офисному красиво поздоровалась она. – Я бы хотела поговорить со следователем Путято, не знаю имени и отчества, извините. Я звонила и договаривалась.

– С кем вы договаривались? – неприветливо осведомилась особа и так же неприветливо осмотрела Катю с головы до ног. – Вы же со мной говорили. Решили, что с секретаршей? У нас их нет. Проходите, садитесь, – и она направилась к столу, коротко махнув рукой, указывая место, а сама устроилась напротив, не забыв при этом включить настольную лампу, чем вызвала у Кати ответную неприязнь.

– Что вы хотите мне сообщить, госпожа Позднякова? – взглянув в лежащий перед ней Катин пропуск, почти без интонации задала вопрос милицейская дама.

– Простите... А как мне к вам обращаться? – прокашлявшись спросила ее Катя.

– Можете обращаться ко мне по имени и отчеству, Марианна Вадимовна.

Надо же, Марианна она!

– Марианна Вадимовна, я знаю, вы ведете дело об... убийстве в детском доме... Слышала, что версия у вас есть и подозреваемый.

Путято кашлянула, попередвигала на столе какие-то папки, снова уставилась на Катю. Катя примолкла.

– Да, я вас слушаю, продолжайте, продолжайте, – после паузы так же неприязненно и бесцветно проронила Путято.

– Я не буду сейчас разубеждать вас в том, что подозреваемый Коростылев Гена не мог этого сделать...

– Да уж, пожалуйста, не надо, – перебила ее мадам следователь. Или мадемуазель?

– Да, да, конечно, я о другом... Понимаете, Марианна Вадимовна, тут выяснилось, что преступник мог быть и с улицы, не обязательно из интерната, – и Катя заторопилась, стараясь сказать как можно больше, пока ее не попрут. – Видите ли, если предположить, что преступник все-таки пришел снаружи, то возникает вопрос – как? И вы знаете, была такая возможность, я вам сейчас постараюсь быстро объяснить, чтобы вас не задерживать, я ведь понимаю...

– Вы меня не задерживаете, – опять перебила ее Путято. – Время есть, продолжайте.

И Катя продолжила, стараясь донести самое главное – Гена не виноват, давайте поищем еще, ну хотя бы попытаемся!