Ты проснешься - Зосимкина Марина. Страница 32

Хотя Демидов отчитываться перед ней не обязан. Без комментариев. Не обязан и все. И пошли вы все на фиг.

С другой стороны, если он решил с ней встретиться, значит какую-то информацию все же везет. Не будет же он от нечего делать мотаться по Москве? Тем более в пятницу. Заклинило ее на этой пятнице.

И до сведения Путяты все-таки нужно будет довести историю про Лилькину дикую эсэмэску. Катя ведь еще вчера собиралась ей рассказать, но противная Марианна не дала ей такой возможности, обругала только и трубку бросила. Вот Катя и решила действовать сама.

И тут в усталых Катиных мозгах возникла очень неприятная мысль. Что если задавать такие вопросы Демидову небезопасно? А тем более с ним встречаться один на один в полупустом бизнес-центре в пятницу вечером?

Если прерванное Лилькино сообщение означает гораздо больше, чем просто плохая работа провайдера? И если тут ни при чем строгие правила внутреннего распорядка учебной милицейской базы? Если и базы-то никакой вовсе нету? А дети действительно разобраны на органы или отправлены в публичные дома?

И это все устроила сладкая парочка Демидов-Ескевич, причем один из них сейчас прибудет сюда.

Чтобы предоставить дотошной Катеньке контактные телефоны.

Катя тихонько присела на табуреточку рядом с дверью. Дверь начала тихо приоткрываться.

«Почему я не закрылась на замок? – с тихой паникой думала Катя. – Я могла бы спросить из-за двери «Кто там?» и не пускать никого, а потом позвать на помощь... Позвонить на охрану. Или Марианне... А я ждала Олега и дверь не заперла».

Дверь открылась только наполовину, но ему этого было достаточно. Он сделал быстрый шаг и вошел, и аккуратно и плотно закрыл за собой тяжелую стальную створку, не поворачиваясь к Кате спиной, улыбнулся белыми губами.

Катя вскочила, а он толкнул ее сильно к металлическому шкафу, стоящему тут же у входа, и руками в тонких и, наверно, очень дорогих кожаных перчатках схватил ее за горло. И стал душить.

Его улыбка превратилась в гримасу, и бормотал он что-то вроде: «Ты была не права, девочка, ты была не права, девочка, ты была не права».

У него был изысканный и богатый парфюм. Наверно, Франция, и, конечно, не лицензия.

Катя, совершенно не желающая умирать, тщетно и бестолково билась в его вытянутых напряженных руках, а потом наотмашь ударила стальной отверткой по рукаву дубленки, а отвертка соскользнула и все, а потом, собрав силы и с ужасом понимая, что попытка точно последняя, двинула почти наугад снизу по ноге, и стальное жало проткнуло брючный твид, и ее убийца, ойкнув, на короткое время ослабил хватку, а потом дверь серверной с жутким грохотом распахнулась, шарахнув со страшной силой по хребту того, кто так ненавидел Катерину, и он свалился, увлекая ее за собой, но уже не сжимая смертоносно ее измученное горло. Потом сильные руки оттащили Катю подальше в глубь комнаты, а две пары злых ног принялась метелить того, который решился ее убить.

Ноги метелили, а губы приговаривали:

– Сволочь Демидов, получай, сволочь Демидов.

Это были Валера и Рома.

Как же хорошо, ребята, что вы так и не научились вежливо открывать дверь!

Катя кое-как залезла в кресло у стола, попила водички из кувшина для кактусов и, прокашлявшись, сипло сообщила запыхавшимся спасителям:

– Только это не Демидов. Видимо, он сам подъехать не смог и отправил вместо себя своего партнера. Знакомьтесь, мальчики, перед вами валяется господин Ескевич, Иван Алексеевич, если я не ошибаюсь.

– А нам без разницы, – угрюмо ответил Роман. – Скажи вон начальнику спасибо за его паранойю.

– А почему вы по домам не разъехались? А? – все-таки удивилась Катя. – С чего это вдруг подстраховать меня решили?

– Да не подстраховать тебя решили, дура ты страшная, а застукать тебя решили, когда ты тут со своим, блин, Демидовым шуры-муры крутить будешь, – взвился вдруг Валера и хотел было еще раз двинуть ногой всхлипывающее тело Ескевича, но по пути передумал и вместо этого спросил:

– Катюх, а что все это значит, в натуре? Можешь внятно объяснить?

– Могу предположить, – тихо произнесла Катя.

Милиция, в лице Марианны и двух сержантов, приехала быстро. Хорошо, что Катя, позвонив, застала ее на месте. Ей очень не хотелось вообще никакой милиции, только не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что сегодняшняя история напрямую связана со всеми последними событиями в интернате.

Мрачная Путято бегло осмотрела все вокруг, не выразила сочувствия, а лишь спросила, нет ли у Кати еще чего-нибудь в запасе, лучше уж выложить все сразу.

Ескевича в наручниках к тому времени уже увели.

Катя рассказала про Лилькино сообщение и все, что знала со слов Виктории и Гены.

Задрав брови, Путято молча слушала, не перебивала. Фыркнула. Сказала бесцветным голосом, что в понедельник, возможно, вызовет, как потерпевшую, для дачи показаний. Еще сказала, что сейчас отправит своих сотрудников с арестованным одних, а сама поедет в интернат, чтобы изъять на время Викин мобильник. Добавила кислым тоном, что может подвезти Катю, потому что помнит, что она живет где-то там рядом.

Ехали молча и быстро. На перекрестке Катю высадили, распрощались прохладно. Путято вообще давала всячески понять, что гражданка Позднякова во всех своих неприятностях виновата сама.

Лучше бы призналась, что без гражданки Поздняковой следствие давно бы зашло в тупик. Но, видимо, это не входило в ее прямые обязанности как следователя, да и ронять свое милицейское достоинство тоже не гоже.

Хотя в чем-то эта сушеная Марианна, похоже, была права.

Катя постояла немного, провожая взглядом милицейскую машину с неблагодарной Марианной на борту, горестно вздохнула и побрела по почти ночному бульвару в темноте, скудно размытой фонарями и светом чужих окон.

Она медленно добрела до дома, вошла в подъезд, открыла почтовый ящик и, пошарив в его жестяном нутре, вытащила тощий пучок рекламных буклетов и листовок, каталог Центра уникальных товаров. И открытку.

На этот раз у красотки Барби глаза, руки и ноги были целы, а вот на обратной стороне открытки так и этак во множестве было наклеено одно только слово «сволочь».

В лучших традициях, слово было вырезано из какого-то недорогого журнала наподобие «Отдохни» или «ТВ-парк». А может и еще какого-то. И каждая из наклеенных бумажек выстреливала ненавистью. Или жгла. Или сочилась.

Это стало последней каплей. Катя, пряча лицо в капюшон и стараясь унять нервную дрожь, вошла в кабинку лифта, изо всех сил умоляя себя не завыть прямо тут. Войдя в квартиру, содрала ботинки и как была в джинсах и вязаном сером джемпере кинулась на кровать, дернула на себя покрывало и, укрывшись им с головой, с всхлипами и завываниями зарыдала.

Нарыдавшись до головокружения, тихонечко побрела на кухню. Залила кипятком пакетик чая. Вяло размышляла, что теперь-то все будет хорошо. Все позади. Преступников поймают и посадят. Одного-то уже поймали.

Жаль, что второй – Демидов.

И больше никто ее не будет убивать. Про открыточки она решила забыть. Потому что это просто бумажный мусор.

Вот когда горло стискивают с яростным и безумным желанием тебя убить, это по-настоящему страшно. А открыточки – смешно, просто смешно, право слово.

Лежа в постели, строила планы на завтра. Велела себе не раскисать. «Ты же крутая? Так Валера сказал. Ну вот. Нужно соответствовать, – слабо усмехнулась, – Значит, не раскисать – это раз. И два – настроиться на то, что завтрашний день будет насыщенный и интересный, чтобы как следует прочистить мозги от всех ненужных наслоений».

Завтра с утра Катерина решила встать пораньше, чтобы успеть к началу богослужения в храм святителя Кирилла Александрийского на Полянке. Завтра Лидушке девять дней, зайти надо непременно, записочку в алтарь отдать, помолиться.

Катя очень любила бывать в этом храме, но не всегда получалось попасть к началу службы, далековато расположен. Но завтра она обязательно встанет пораньше и все успеет. Поставит свечи к иконам, постоит у распятия Христа. Помянет новопреставленную рабу Божью Лидию. Перед иконой Богородицы помолится о своих. О том, чтобы у Виктории все было хорошо, и у Гены, и у далекой незнакомой Лили. Оденет, наконец, юбку.