Странный мир (сборник) - Шалимов Александр Иванович. Страница 17
— Вы можете издали показать этот дом, Кузьмич? — подумав, спросил Альбин.
— Не дело затеваешь, милый, — вмешалась Евдокия Макаровна. — И сам пропадешь и его погубишь.
— Тихо, — угрожающе протянул дядя Митрофан. — Не твоего бабьего соображения маневр. Иди спать…
Громыхнуло совсем близко. Яркий зигзаг молнии расколол темное небо. В окна забарабанили первые крупные капли дождя.
— Погодка в самый раз, — заметил дядя Митрофан. — А домишко этот показать можно. Ходу полчаса. Патрули теперь попрятались. Только что сделаешь?
— Там увидим, — сказал Альбин. Когда они собрались выходить, дождь превратился в ливень.
— Старый, — прошептала Евдокия Макаровна, закрывая глаза концом головного платка, — ты смотри… старый…
Она коснулась дрожащей морщинистой рукой небритых щек дяди Митрофана.
— Знаю, — сурово отрезал тот и добавил мягче: — Ты ложись, не жди. Может… в лесу переночуем.
Они осторожно пробирались по пустым переулкам под потоками проливного дождя. Ноги скользили по размокшей глине. Гром гремел не переставая. Яркие молнии беспрерывно освещали мутную завесу водяных струй, мокрые заборы, темные дома, крутой спуск к реке.
— Тут сейчас сбоку кладбище, — шепнул дядя Митрофан, — за ним поле. Полицейский участок на краю поля у реки. До войны там контора лесничества помещалась.
Ощупью, натыкаясь на кресты и ограды, они пересекли кладбище.
Яркая молния зеленой змеей скользнула над головами. Стало светло, как днем. Альбин увидел внизу у реки белое здание за каменной оградой, черные свечи кипарисов вокруг и низкое строение с плоской крышей в глубине двора.
— Лесник с девушкой там, — сказал дядя Митрофан. — Окон нет. Дверь слева. На ней железный засов с замком.
— Ждите меня здесь, Кузьмич, — прошептал Альбин. — Если через час не приду, возвращайтесь домой и никому не рассказывайте обо мне.
Прежде чем дядя Митрофан успел раскрыть рот, юноша уже исчез в темноте.
Дядя Митрофан присел на мокрую могильную плиту. Дождь не утихал. Струи холодной воды стекали за воротник, бежали по спине. Старенькая суконная фуражка промокла насквозь. Дядя Митрофан ничего не замечал.
Молнии одна за другой освещали пустое поле. Альбина нигде не было видно.
«Надо было с ним идти, — думал старик. — Пропадет один….»
Снова полыхнула молния. Дядя Митрофан ахнул. Недалеко от дома он увидел маленькую фигурку в темном плаще и возле нее несколько больших немецких овчарок. Гром не утихал целую вечность. Наконец стало тихо. Дядя Митрофан напряженно прислушивался. Ни тревоги, ни лая не слышно. Еще раз молния осветила окрестности, и дядя Митрофан ясно увидел, что Альбин уже подходит к ограде, а собаки бегут вокруг него, дружелюбно помахивая хвостами.
Дождь как будто стал утихать. Гроза уходила на запад, за лесистые вершины Бабугана Молнии сверкали теперь за облаками и не позволяли рассмотреть, что делается внизу.
«Упустили время-то, — думал дядя Митрофан, напрасно стараясь разглядеть что-нибудь в густой черноте ночи. — Пускай бы еще погромыхало малость. Собаки, видать, не тронули его. Может, и удастся».
Снова загрохотал гром тяжело и раскатисто, будя многоголосое эхо в ущельях за рекой, и тогда началось… Еще не затихли последние раскаты грома, как яркий фиолетово-зеленый свет озарил окрестности. Четкими силуэтами выступили из тьмы дом с каменной оградой и окружающие его кипарисы. Это продолжалось лишь мгновение, а затем дом запылал сразу от фундамента до крыши. Несмотря на дождь, пламя перебросилось на кипарисы, и спустя несколько секунд на месте полицейского управления пылал огромный костер.
Налетел новый грозовой шквал. Но даже дождь, опять превратившийся в ливень, не в состоянии был погасить пламя. Над пожаром поднялись облака пара, сквозь которые продолжали рваться к черному небу языки огня. Несколько темных фигур метались на фоне горящего здания. В промежутки между раскатами грома доносились крики, лай собак, сухо протрещала автоматная очередь. В порту тревожно завыли сирены.
«Молнию, что ли, он притянул, — думал дядя Митрофан. — Да, видно, не рассчитал; верно, и сам погиб. Ну и пожар! В жизни такого не видел… Эх, Альбин, Альбин, непонятный ты человек! Пришел неведомо откуда, а ушел вот так…» — Широкие плечи дяди Митрофана задрожали.
Где-то совсем близко треснула ветка и шевельнулись кусты. Дядя Митрофан поднял голову. Рядом стоял Альбин.
— Пойдемте, Кузьмич, — устало проговорил он. — Девушка и лесник свободны. Они в лесу за рекой и пламя освещает им путь. А списков уже нет. Слез и крови будет немножко меньше…
— Жив, — прошептал дядя Митрофан, хватая юношу за руку. — Не ранили?
— Меня никто не видел Они думают, — молния. Пойдемте, иначе будет поздно. Я теперь безоружен и совсем обессилел. Похоже, что заболел… Идем…
К горящему дому уже мчались машины, ярко светя фарами.
В Алуште начались обыски. Поговаривали, что ищут каких-то парашютистов, не то советских, не то американских. Дядя Митрофан рассказал об этом Альбину, но юноша остался совершенно равнодушен. Он едва держался на ногах, к еде не притронулся.
— Найдут его в погребе, крышка нам всем, старый, — твердила Евдокия Макаровна.
— Не найдут, — не очень уверенно возражал дядя Митрофан.
— А если найдут?
— Ну найдут, так мы с тобой свое пожили…
— Мы-то пожили, — а он? Да и нам обидно до победы не дожить. Может, с отцом Серафимом посоветоваться?
— Дура! Только пикни, я тебе ума добавлю!
— Очумел на старости лет. Отец Серафим, говорят, тоже партизанам помогает.
— Я там не знаю, кому он помогает. Только я попам ни на грош не верю. И точка…
Евдокия Макаровна обидчиво поджала губы и умолкла.
Весь вечер дядя Митрофан был мрачен. На другой день он раздобыл где-то дрянного шнапса, который немцы делали из древесных опилок, и запил.
Евдокия Макаровна спряталась у соседей; она хорошо знала, чем кончаются такие часы запоя. В горнице царил беспорядок; комья засохшей грязи покрывали пол. В открытую настежь дверь задувал холодный ветер.
Время от времени старик начинал бормотать что-то, угрожающе постукивая кулаком по столу. Подпрыгивала зеленая бутылка, звенел стакан. Потом голова старика опустилась на грудь, он задремал. Разбуженный каким-то движением, потянулся к бутылке и увидел Альбина.
Юноша стоял у стола и смотрел на старика с недоумением и болью.
Их взгляды встретились.
— А ты не гляди на меня, — заплетающимся языком пробормотал дядя Митрофан. — Кто ты такой, чтобы глядеть на меня так? Это я с горя… Ты можешь понять мое горе?… Мое бессилие?… Э-э, не можешь ты… потому как ты — неизвестно что. Ну что ты такое, объясни. А может, я тебя выдумал?…
— Зачем вы так, Кузьмич? — тихо спросил Альбин.
— А кто, с тобой не посоветовался? — гаркнул дядя Митрофан; он поднял было кулак, но под взглядом Альбина тихо опустил руку на стол и потянулся к бутылке.
— Нет, — твердо сказал Альбин и отодвинул бутылку.
— Ты у меня смотри! — угрожающе протянул дядя Митрофан и, пошатываясь, поднялся из-за стола.
— Нет, — повторил Альбин и, взяв бутылку, швырнул ее в открытую настежь дверь.
Маленькие глазки дяди Митрофана широко раскрылись. Казалось, он пытался сообразить, что произошло. А когда сообразил, сжал кулаки и шагнул к Альбину.
Юноша не дрогнул. Не отрывая взгляда от глаз дяди Митрофана, тихо сказал:
— Успокойтесь, Кузьмич, успокойтесь. Пойдемте со мной… — Взяв под руку притихшего старика, вывел его в темный сад, подвел к бочке с дождевой водой, зачерпнул несколько ковшей холодной воды и вылил ему на голову. Дядя Митрофан не сопротивлялся, только мотал головой и отфыркивался.
— А теперь спать. Кузьмич, — сказал Альбин, отводя старика в комнату. — Спать.
Дядя Митрофан тяжело опустился на свою койку, поднял глаза на Альбина.
— Я тебе… ничего не сделал?