Здравствуй, грусть (сборник) - Саган Франсуаза. Страница 42

Беатрис мгновенно внушила ему страсть, а главное, бешеное желание, которого он никогда не испытывал к бывшей своей любовнице, жене нотариуса в Кане. К тому же в салоне у Малиграссов Беатрис явилась ему во всем своем обаянии: легкомысленна, элегантна, артистична и, наконец, честолюбива. Этим качеством он всегда вчуже восхищался. Но настанет день, когда Беатрис скажет ему, склонив голову: «Карьера для меня значит гораздо меньше, чем ты», и умолкнет, а он, окунув лицо в ее черные густые волосы, будет целовать эту трагическую маску. Он так решил, пока пил лимонад, слушая музыку молодого человека. Бернар ему очень нравился: он находил, что тот пылок и саркастичен; именно таким он себе представлял парижского журналиста, читая Бальзака.

И он кинулся за Беатрис, чтобы проводить ее домой. Но у нее была машина, которую ей одолжил приятель, и она предложила, наоборот, отвезти домой его.

– Я могу проводить вас и вернуться домой пешком, – возразил он.

Беатрис сказала, что это ни к чему, и оставила его на жутком перекрестке бульвара Османна и улицы Тронше, неподалеку от его дома. У Эдуара был такой растерянный вид, что она потрепала его по щеке и сказала: «До свидания, козленок». Она обожала находить у людей сходство с разными животными. К тому же этот «козленок», похоже, уже готов был покорно войти в стадо ее поклонников, волею случая несколько поредевшее в последнее время. Да и вообще юноша был очень недурен собой. «Козленок» все стоял как зачарованный, не отпуская руки Беатрис, которую она протянула ему из машины, и был так похож на затравленное животное, что она, поддавшись эмоциям, гораздо раньше, чем это было в ее привычках, дала ему номер своего телефона. «Елисейские» – первые буквы телефонного номера Беатрис – стали символом жизни и успеха для Эдуара. А тоскливые «Дантон» (номер Малиграссов) и «Ваграм» (работы) далеко отошли на задний план. Он пешком прошагал через весь Париж, как это делают влюбленные – крылатые пешеходы, а Беатрис сама себе прочитала монолог Федры, стоя перед зеркалом. Это было отличным упражнением. Успех требует труда и порядка прежде всего – это знает каждый.

Глава 3

Первая встреча Жака с теми, кого Жозе про себя называла «они», произошла около месяца назад и оказалась для нее довольно мучительной. Жозе не без труда удалось скрыть это от них, потому что у нее возникло огромное искушение порвать какую-то нить, связывавшую ее с ними, порвать что-то, основанное на хорошем вкусе, на некоем взаимоуважении, на том, что располагало их друг к другу, но не позволило бы им понять ее интерес к Жаку, если бы они не решили, что интерес этот – исключительно сексуальный, объяснение в данном случае неверное. Только Фанни, пожалуй, могла бы понять ее. И потому именно к ней Жозе и привела Жака. Она была приглашена на чай, и Жак должен был зайти за ней на улицу Турнон. Он уже говорил ей, что в первый раз, когда они, собственно, и познакомились, он там оказался случайно. Его привел один из поклонников Беатрис. «Ты вообще могла со мной не встретиться, потому что я подыхал от скуки и собирался уйти», – добавил Жак. Жозе не стала спрашивать, почему он не сказал: «Я мог вообще с тобой не встретиться» или «Мы могли вообще не встретиться», потому что Жак всегда говорил так, будто встреча с ним для всех была каким-то событием – приятным или нет, он не уточнял. Жозе в конце концов решила, что, конечно, приятным. Для нее он и вправду оказался событием, но и оно начинало надоедать. Однако ей еще никогда не было так любопытно, как с ним.

Фанни была одна и читала роман. Она всегда читала новые романы, но цитировала только Флобера или Расина, зная, чем при случае можно блеснуть. Они с Жозе любили, но не всегда понимали друг друга, хотя каждая и доверяла другой больше, чем кому бы то ни было. Посудачив о безумной страсти Эдуара, они обсудили роль, которую получила Беатрис в новой пьесе N.

– Эта роль подходит ей куда больше, чем та, которую она играет, завлекая несчастного Эдуара, – сказала Фанни.

Она была изящная, прекрасно причесана, хорошо держалась. Лиловый диван, как и вся ее английская мебель, очень шел к ней.

– Вы очень хорошо смотритесь в своей квартире, Фанни, это так редко бывает.

– А кто оформлял вашу? – поинтересовалась Фанни. – Ах да, Левег. У вас очень уютно, не так ли?

– Не знаю, – ответила Жозе. – Говорят, что да. Но я не думаю, что моя обстановка хорошо со мной сочетается, впрочем, мне всегда казалось, что я ни с чем вообще не сочетаюсь. Разве что с людьми, да и то иногда. – Она подумала о Жаке и покраснела.

– Вы покраснели. Я думаю, что у вас просто слишком много денег. А как ваша луврская школа? Что родители?

– Вы же знаете, как я отношусь к школе. Родители по-прежнему в Северной Америке. И по-прежнему посылают мне чеки. А от меня по-прежнему обществу никакого толка. Мне на это наплевать, но…

Она задумалась, говорить – не говорить:

– Но мне бы страстно хотелось заняться чем-нибудь таким, что мне бы понравилось, нет, не просто понравилось, а страстно бы меня увлекло. Ну вот, видите, сколько всего страстного в одной фразе.

Она замолчала и вдруг сказала:

– А вы?

– Что я?

Фанни комично вытаращила глаза.

– Да, вы. Вы ведь всегда только слушаете. Давайте поменяемся ролями. Я очень невежлива?

– Я? – смеясь, сказала Фанни. – Но у меня же есть Ален Малиграсс!

Жозе вскинула брови: была минутная пауза, потом они посмотрели друг на друга, словно были ровесницами.

– Это что, очень заметно? – спросила Фанни.

Что-то в ее интонации тронуло и смутило Жозе. Поднявшись с дивана, она принялась ходить по комнате.

– Не знаю, что такого особенного в Беатрис. Красота? Или эта слепая сила? Ведь такого честолюбия, как у нее, ни у кого из нас нет.

– А Бернар?

– Бернар больше всего на свете любит литературу. Это разные вещи. И потом, он умен. А с ее глупостью жить куда легче.

Жозе снова подумала о Жаке. И решила рассказать о нем Фанни, хотя вообще-то собиралась промолчать, чтобы посмотреть, насколько та будет поражена, когда Жак придет за ней. Но пришел Бернар. Увидев Жозе, он засветился счастьем, и Фанни тотчас это приметила.

– Фанни, у вашего супруга – деловой ужин, и он прислал меня за элегантным галстуком, потому что сам зайти не успевает. Он дал мне точные инструкции: «Голубой в черную полоску».

Все трое захохотали, и Фанни отправилась за галстуком. Бернар взял Жозе за руки:

– Жозе, я счастлив, что вижу вас. Но несчастлив, что это всегда бывает так недолго. Вы больше не будете ужинать со мной?

Она смотрела на него: он был какой-то странный, огорченный и вместе с тем счастливый. Бернар слегка склонил свою черноволосую голову. Глаза его горели. «Он похож на меня, – подумала Жозе, – он одной со мной породы, я должна была бы полюбить его!»

– Давайте поужинаем, когда захотите, – сказала она.

Вот уже две недели она ужинала с Жаком у себя дома, потому что он, не имея возможности заплатить, не хотел идти в ресторан, а дома у Жозе его гордость страдала куда меньше. После ужина Жак часами зубрил свои уроки, а Жозе читала. Для нее, привыкшей к ночным развлечениям и веселым разговорам, такая почти супружеская жизнь с полунемым была просто невероятной. Она поняла это сразу же.

Раздался звонок, и она отняла руки.

– Спрашивают мадемуазель, – сказала горничная.

– Зовите же, – распорядилась Фанни.

Она стояла на пороге. Бернар обернулся и тоже посмотрел на входную дверь. «Ну прямо как в театре», – подумала Жозе, чуть не расхохотавшись.

Жак ворвался в комнату, как бык на арену; опустив голову, он постукивал ногой по ковру. У него была какая-то бельгийская фамилия, которую Жозе безуспешно пыталась вспомнить, но он уже заговорил.

– Я за тобой, – заявил он.

Жак стоял с угрожающим видом, не вынимая рук из карманов куртки. «С ним и вправду никуда нельзя ходить», – подумала Жозе, давясь от смеха. Зато как смешно, как весело смотреть на него и одновременно на обескураженное лицо Фанни.